Несладкая жизнь - Царева Маша. Страница 12

В тот понедельник она купила на Щелковском автовокзале билет – тряский автобус направлялся на север, в Углич.

Ольга Константиновна сидела на набережной, ела тирамису. Подсвеченная томным летним закатом Волга казалась нежно-розовой. В пряничных бликах комьями взбитых сливок белели курчавые облака. Кофе был крепким, ветер – легким и теплым, и вдруг впервые за много лет на Ольгу снизошла такая благодать, что захотелось всплакнуть. Она удивленно огляделась вокруг – видят ли остальные, что с нею происходит? Но никто не обращал на нее внимания.

– Вам нравится десерт? – дежурно улыбнулась официантка.

– Бесподобный, – честно ответила она.

Последние десять лет Ольга по инерции сидела на диете. Не то чтобы она всерьез боялась растолстеть… Просто многолетняя привычка навсегда вытравила из нее умение получать от еды удовольствие.

А тут – не сдержалась, заказала сладостей – уж очень заманчиво выглядели пирожные на тарелках иностранцев за соседним столиком.

– Наверное, совсем свежий, с утра привезли? – скорее из вежливости спросила она.

– Ой, ну что вы! – рассмеялась официантка. – У нас свой повар, Настя. Она лучшая в области, к нам многие специально из-за ее тортиков приезжают.

– Да что вы говорите? – удивилась Ольга Константиновна. – Впервые вижу, чтобы в таком маленьком городке правильно готовили тирамису. Я вообще не думала, что здесь можно достать маскарпоне.

– Настя у нас чокнутая, – словоохотливо пояснила официантка. – В хорошем смысле, конечно. Она этим живет. Выписывает кулинарные журналы, книжки читает, за модой следит. За продуктами чуть ли не в Москву ездит. Хотя, казалось бы, ну какая в кулинарии может быть мода?

– Она училась в Москве? – еще больше задумалась Ольга Константиновна.

– Нет, Настя – самородок. Она вообще нигде не училась, у нее – дар. Может быть, принести вам карамельный чизкейк? Настя сама делает карамельную подливку из жженого сахара.

– Несите, – после секундного колебания решила Ольга.

В подмосковном коттеджном городке, где жила Ольга Константиновна, пришла мода на личных поваров. Сосед, склонный к социальному эксгибиционизму банкир, привез именитого повара из Парижа, о чем рассказывал на каждом углу. Ольгина подруга держала повара поскромнее – выпускника ростовского кулинарного техникума, доморощенного гения итальянской кухни. Другая подруга поселила в цокольном этаже своего дома китайца – после трех месяцев пряно-острого азиатского кулинарного разврата подругу увезли на «Скорой» с подозрением на язву желудка.

Ольге Константиновне было на моду наплевать – она считала себя чересчур самодостаточной, чтобы следовать тенденциям.

А вот семнадцатилетнюю Оксанку хлебом не корми – дай пустить пыль в глаза подружкам.

Ольга Константиновна с истерическим рвением баловала свою взрослую дочь, как будто бы безлимитная кредитка могла залатать черную дыру их несложившихся отношений. В глубине души Ольга понимала, что все она делает неправильно. Сначала бросила дочь на нянькин произвол, позволила той хлебнуть хмельной свободы европейских пансионов. А теперь, сама того не желая, внушает, что любовь имеет кредитно-дебетный формат. Но и остановиться не могла. Хочет Оксана туфли за полторы тысячи долларов – она их получит. Хотя сама Ольга Константиновна в свои семнадцать лет подкрашивала единственные парадные башмаки черным фломастером. Хочет проехать всю Европу с севера на юг в длинном лимузине? Ольга все организует – да еще и прессу соберет. Хочет личного повара? На ловца и зверь бежит – можно нанять эту тихую ясноглазую девочку. Сразу видно, с такой не будет особенных проблем. И платить ей можно в два раза меньше, чем получает соседкин китаец.

Звали ее, как первую из женщин, Евой. Ева Ангелито. Впрочем, скорее всего, это был псевдоним, а в паспорте ее значилось какое-нибудь труднопроизносимое венгерское имя, представляясь которым, она едва ли смогла бы завоевать весь мир. А это и правда было так – весь мир был зажат в ее увенчанных безупречными акриловыми ноготками руках. Целый мир – и благоухающий круассанами и неразбавленной любовью Париж, где у нее была квартира, и солнечный ленный Антиб, где она любила отдыхать, и закрытые пляжи Бразилии, и многоголосый гремящий децибелами модных баров Лондон, и Лос-Анжелес, где она проводила большую часть времени. Амстердам, Йоханнесбург, Мельбурн, Нью-Йорк, Рим… Все, что она пожелает, – к точеным ногам мадам.

Ева была порнозвездой. Не ширпотребной мочалкой с пирсингом в клиторе, которая филигранно умеет исполнять фокус «глубокая глотка» и общество которой можно купить за пару сотен долларов на рождественских сейлах. А настоящей звездой, которая из самых низов (вторые роли в поточной порнушке, которая снималась в крошечной, не слишком чистой студии на окраине ее родного Будапешта) смогла вскарабкаться на Килиманджаро порнобизнеса (главные роли в высокобюджетных картинах с претензией на интеллектуальную подоплеку, узнаваемое лицо, побывавшее на обложках всех престижных глянцевых журналов, огромное состояние). Можно сказать, она подняла престиж профессии порноактрисы на иной уровень. Многие американские школьницы, к ужасу своих родителей, заявляли, что они желают быть похожими на Еву Ангелито, и разбавляли розовый наив своих детских комнат порочной ноткой ее фотопортретов.

Она была красива.

Впрочем, сейчас про каждую вторую женщину говорят: красавица. Абонемент в солярий и спортклуб, курс lpg 2 раза в год, пара визитов к пластическому хирургу – вот вам и усредненный идеал красоты двадцать первого века.

Красота Евы Ангелито была иной породы. В юности ее часто сравнивали с Одри Хепберн. Не то чтобы у них было поразительное физиономическое сходство, но этот образ… Трогательно тонкая шея, подобранные темные волосы, широкие брови, теплый взгляд, тонкий нос, намек на улыбку. Наверное, поэтому она и выбилась наверх – уж больно не похожа была на классическую порноактрису. Никаких раздутых биогелем губ, никаких наращенных волос, никаких татуировок, почти никакой косметики. Принимая в своей постели как минимум троих мужчин в день, она умудрялась выглядеть невинной.

К своим двадцати семи годам Ева снялась почти в нескольких сотнях картин, ее имя было известно всему миру.

Сенсация ноября: главное порночудо мира прибыло в Москву и согласилось стать special guest на вечеринке клуба «La-La». Цена за бронь столиков была взвинчена в восемь раз, но все равно все они были разобраны за месяц до приезда superstar.

В тот вечер Давид Даев четыре раза сменил рубашку. Вызвал на дом стилиста и томную косметологиню – тримминг бороды, пилинг измельченными абрикосовыми косточками, эпиляция волос в подмышках. Сходил в солярий, выкурил расслабляющий косячок, откупорил бутылочку «Вдовы Клико».

Только Артем догадывался об истинной причине его взвинченности.

Ева Ангелито. Можно сказать, она была первой любовью Давида. Платонической, естественно, если это слово применительно к той, кто зарабатывает на хлеб хриплыми стонами на пропитанных потом простынях. Первое его сознательное влечение, вибрирующее волнение, ночные поллюции, первое и единственное любовное письмо, которое он так и не отправил, – все это было связано с ней, Евой. Он коллекционировал журналы, для которых она снималась, он сотни раз подряд просматривал ее фильмы, он, не склонный к глупому собственничеству, почти ревновал ее к партнерам по съемкам – этим наглым, смазливым, белозубым, с вечно стоящими членами, которые могли сколько угодно сжимать ладони на ее круглом заду, даже не осознавая, насколько им повезло.

– Старая любовь не забывается? – весь день подначивал его Артем.

– Еще раз поднимешь эту тему, скажу security, чтобы тормознули тебя на входе! – злился Давид. И зачем он двенадцатилетним подростком поделился своим зудящим томленьем с этим идиотом?

– Да ладно тебе, – он на десять минут умолкал, но потом упрямо начинал сначала: – А что, если вблизи она окажется совсем другой?