Допрос безутешной вдовы - Каминаси Кунио. Страница 79

– Что по зданию, капитан?

– Сто сорок человек рассредоточены по всем уровням, господин майор, – отрапортовал капитан.

– Вылеты разрешены?

– Здесь проблема возникла, господин майор… – замялся он. – Дирекция аэропорта умолила нас не отменять рейсы…

– Еще бы они согласились! – Я посчитал нелишним подыграть растерянному капитану.

– Мы перекрыли все проходы в зал вылета, зал прилета также блокирован, так что задержание вашего подопечного – дело двадцати – тридцати минут.

– По поездам что?

– Пока информация от вас дошла, мы пропустили три электрички. Остальные проверялись по прибытии. Иностранцы есть, но вашего Заречного мы, видимо, прозевали раньше.

– Ничего, капитан. – Я еще раз его подбодрил. – Никто же не виноват в том, что Читосэ так близко от Саппоро! Пойдемте посмотрим, как ваши ребята работают!

– А ваши бойцы что? – Капитан покосился на прибывшую со мной великолепную пятерку.

– Насколько мы знаем, Заречный не вооружен, так что это, скорее, военный парад. Пускай здесь остаются, – указал я капитану на служебную подсобку, числящуюся за дислоцированным в Читосэ взводом муниципальной полиции, – а мы давайте выйдем в свет!

Внешне в аэропорту ничего о критической ситуации не говорило: сотни бестолковых пассажиров суетились в магазинчиках сувениров и тосковали в кофейнях, и все они были японцами. Редкий иностранец тут же привлекал наши с капитаном взгляды, но через мгновение мы оба разочарованно смотрели уже друг на друга.

– В Россию сегодня рейсы есть? – на всякий случай спросил я капитана, поймав себя на мысли, что даже не удосужился до сих пор поинтересоваться его фамилией (он, впрочем, тоже не спешил представляться).

– По расписанию нет, но через десять минут на Южно-Сахалинск вылетает чартер.

– Какой чартер? – Я не люблю неожиданностей: любая непредсказуемость или непредвиденность нарушает мое внутреннее равновесие, а разрушение гармонии не менее болезненно, чем срывание всех и всяческих масок.

– Да я сам толком не понимаю! – посетовал капитан. – То ли «Эксон», то ли «Сахалинская энергия»… Короче, нефтяники сахалинские – американцы, англичане, голландцы – к нам почти каждый день чартеры гоняют… Сейчас вот обратно летят. Они сюда или в гольф играть прилетают, или в горячих источниках попариться. Там, на Сахалине-то, как я понимаю, всех этих излишеств нет, а у нас… Но вы не беспокойтесь, господин майор! Мы, конечно, поначалу думали этот рейс стопануть – на Россию все-таки, вашему Заречному сам Бог велел на него стремиться. Но потом решили: чего зря американцев с голландцами нервировать. В международном секторе у меня тридцать человек сейчас! Так что никто не проскочит! Да и вряд ли он туда сунется! Вообще деваться-то здесь некуда. Оба сектора – и прилета, и вылета – от внешнего мира изолированы. На входах и выходах по три-четыре моих бойца. Если сунется, на вылет напрямую или через прилет, то все равно ему никуда от нас не деться. Скорее всего, если он у вас, как в ориентировке написано, действительно умный и тонкий, его здесь, в аэропорту, и нет вовсе.

– Логично, капитан, – кивнул я ему в знак согласия. – Но береженого, как известно, берегут все придуманные человечеством боги и божки, так что давайте-ка прогуляемся до международного сектора. Не против?

– Конечно, нет! – искренне ответил капитан. – Давайте прогуляемся! Я с удовольствием!…

Но дойти до международного сектора, отодвинутого нашими ксенофобами в дальний закуток левого крыла огромного здания аэропорта Читосэ, кстати носящего благодаря этому закутку статус международного, нам с капитаном было не суждено. Едва мы прошли через центральный зал с безмятежно растущими под его прозрачным куполом в синтетическом окружении стекла и никеля нашими родными хоккайдскими березками, как на груди у капитана захрипела рация.

– Всем номерам! Всем номерам! – рыгал в микрофон невидимый боец невидимого фронта. – В ресторане «Роял Тайгер», третий этаж, драка! Оба дерущихся – лица иностранной наружности! Всем ближайшим номерам выдвинуться в зону ресторана! Повторяю…

Повторять нам с безымянным капитаном было не нужно, тем более что мы только что миновали винтовую лестницу на третий этаж, к которой поспешили вернуться. Для того чтобы взлететь наверх, в широкую ресторанную галерею, опоясывающую по балюстраде весь центральный зал второго этажа, капитану потребовалось три секунды, а мне, к моему стыду, покраснению щек и легкой одышке, не меньше десяти. Ресторан «Роял Тайгер» оказался довольно большим, обращенным огромными окнами ко взлетной полосе и, несмотря на послеобеденное время, изрядно заполненным поклонниками холодного пива и горячего риса. На затылках посетителей, повернутых к нам с капитаном, читалась некоторая озабоченность ситуацией в дальнем левом углу, где за кассовой стойкой начинался узкий проход в кухню. Мы бросились именно туда, куда были обращены обратные стороны трех десятков черных затылков моих соотечественников, и, как только нам удалось благополучно, не задев никого из посетителей и ни один из столиков, миновать обитаемое пространство, в мои уши выстрелил залп отборного русского мата.

Вообще-то мой друг Ганин матерится редко, да и бессмысленно это делать у нас, в Японии, где мата как такового нет и в ближайшие столетия не предвидится, если только наш северо-западный сосед не потребует в обязательном порядке введения в наш обиход японского мата, скопированного с мата русского, в обмен на дармовые нефть, газ и электричество. Тогда, кстати, у Ганина не будет никаких финансовых забот и материальных проблем, ибо кому, как не ему, придется сеять на Хоккайдо это разумное, не слишком доброе, но безусловно вечное. Но это – в далекой перспективе. Пока же Ганин-сэнсэй, прислонившись к дверному косяку источающей миазмы и фимиамы ресторанной кухни, сидел в луже подозрительно коричневого индийского соуса «карри» и смотрел на меня своими удивительными – одновременно грустными и смешливыми – серыми глазами.

– Извини, Такуя! – пролепетал он, обтирая вымазанные в «карри» руки о деревянную кухонную стойку. – Я бы его завалил! Он и не такой сильный! Поскользнулся я просто!…

– Где он, Ганин? – Мне было сейчас не до ганинских реверансов. – Куда он делся?

– Там… – Ганин махнул мохнатой от забористого индийского соуса рукой в глубину кухни. – Там он где-то…

Капитан кинулся вслед ганинскому жесту, увлекая за собой четверых подоспевших своих подчиненных.

– Он вооружен? – на всякий случай спросил я у явно выбитого одновременно из седла и колеи сэнсэя.

– Нет, – качнул головой Ганин.

– Как это тебя угораздило на него напороться?

– Ты же сам меня послал кофе попить!

– Это не я, это Нисио!

– Пускай будет Нисио. – Ганин мне явно не поверил. – Захожу, а он бочком к кухне пробирается…

– Ну и ты его тут…

– Типа того, – кивнул Ганин. – Но если честно, то накачан он здорово. Я, Такуя, правда сейчас встать не могу. Он мне в пах ногой заделал, сука!

– Я тебе, Ганин, руки не подам! – Я в мыслях порадовался, что компенсаторная система продолжает успешно функционировать: когда полчаса назад в небе над Хоккайдо у меня в паху все скручивалось и выворачивалось, сэнсэй посвистывал только, зато сейчас пускай себе помучается моими проблемами.

– Чего это? – сердито буркнул Ганин.

– Во-первых, она у тебя в этом вонючем «карри», а во-вторых, если я тебя на ноги поставлю, ты же поквитаться с Заречным захочешь, а мне тебя надо Саше живым вернуть. Опять же в Отару и Наташа осталась – женщина тоже по-своему выдающаяся.

– Жестокий ты и немилосердный, Такуя! – Ганин поморщился и попытался подтянуть под себя ноги, чтобы подняться из ароматного болотца, в котором он сидел.

– Сиди смирно, Ганин! – приказал ему я и помчался за капитаном и его ребятами.

Я застал их пролезающими в выбитое окно – крайнее слева, под которым тянулся широкий козырек навеса над коридором зала вылета. Капитан с досадой взглянул на меня:

– Полюбуйтесь! Стекло выбил, на маркизу прыгнул, по опоре сполз и теперь вон по полю бежит!