Английский детектив. Лучшее - Флеминг Ян. Страница 112

Мисс Тереза снисходительно улыбнулась.

— Не нужно так волноваться, — сказала она и задумалась. — Если вам действительно интересен мистер Гарди, — продолжила она, посмотрев на мисс Юнис, — может быть, вы зайдете к нам как-нибудь на чай?

Когда я заверил ее, что буду рад, она сказала, чтобы я приходил в Розовый коттедж в следующий вторник в четыре часа, разумеется, испросив разрешения у матери.

Та встреча во вторник была первой из многих. Внутри коттедж совсем не соответствовал своему названию, там было темно и мрачно, совсем не так, как в наших домах, полных светлых и ярких цветов. Мебель была старой, даже ветхой. Семейных фотографий, которыми обычно украшают каминные полки, я не увидел, зато на стене там висела огромная картина в золотой раме, изображавшая девушку, одиноко работающую в поле. Если в доме иногда и чувствовался не очень приятный запах, то чаще всего его перебивал аромат горячих ячменных лепешек, которые пекла мисс Тереза.

— Мистер Гарди был очень противоречивым человеком, — как-то раз сказала мне мисс Тереза. — Конечно, он был мечтателем и счастливее всего чувствовал себя, гуляя на природе наедине со своими мыслями. Но еще он был неплохим музыкантом. Он часто играл на скрипке на различных торжествах, на свадьбах, на танцах, и был он намного общительнее и жизнерадостнее, чем думают многие критики. А еще он был настоящим ученым, все время проводил с книгами, изучал латинский и греческий. Я тоже, поверите ли, не была дурочкой и, думаю, вполне могла поддержать разговор, хотя с латынью у меня было плохо, а с греческим и того хуже. — Она негромко засмеялась, потом опять посерьезнела. — Впрочем, вряд ли кто-то может сказать, что действительно знал его. Ты видел лишь маску. Вы понимаете меня, молодой человек?

Я кивнул:

— Думаю, что понимаю.

— Да, — протянула она и в задумчивости замолчала, что часто происходило с ней, когда она рассказывала о Гарди. — По крайней мере, так казалось мне. Хоть он и был на десять лет меня старше, я надеюсь, что все-таки смогла разглядеть за этой маской живого человека. Но из-за того, что в деревне его считали немного странным и часто не понимали, постепенно его личность обросла слухами. Помню, что говорили о нем и о той девушке из Паддлтауна. Как ее звали, Юнис?

— Трифена.

— Правильно. — Она поджала губы и произнесла с отвращением: — Трифена Спаркс. Мы с ней были примерно одного возраста, но я всегда ее считала ужасно скучной девушкой. Так вот, по деревне поползли слухи о ребенке, конечно же, безосновательные. — Она посмотрела в окно на луг, где группка ребятишек пыталась играть в крикет. Глаза ее как будто заволокло. — Сколько раз я проходила возле его дома и замечала его в окне второго этажа, когда он писал или смотрел на сад. Иногда он махал рукой и спускался поговорить со мной. — Неожиданно она замолчала, глаза ее заблестели, и она продолжила: — Он ездил в Дорчестер смотреть, как вешают преступников. Вы знаете об этом?

Я вынужден был признаться, что нет, поскольку Гарди был знаком мне только по книгам, но мне не пришло в голову сомневаться в словах мисс Терезы.

— Да, тогда казни еще проводились публично. — Она снова замолчала, и я увидел, вернее, почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь. А потом она сказала, что на сегодня воспоминаний хватит и пора переходить к лепешкам и чаю.

Я думаю, что ей нравилось вот так неожиданно прерывать свои рассказы, словно давая понять, что пора возвращаться к реальности. Помню, в другой раз она посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

— Когда он родился, доктор посчитал его мертвым. Если бы не санитарка, он бы не выжил. Наверное, это должно как-то влиять на человека.

Мы разговаривали о многих других подробностях жизни Гарди и его работ, и мисс Юнис почти никогда не участвовала в этих разговорах, лишь время от времени качала головой. Изредка, когда мисс Терезу подводила память и она не могла вспомнить, например, над каким романом он работал в том или ином году, мисс Юнис подсказывала ей.

Одну нашу встречу я помню особенно отчетливо. Мисс Тереза на удивление быстро поднялась с кресла и на минуту вышла из комнаты. Я вежливо продолжал пить чай, краем глаза поглядывая на молчавшую мисс Юнис и прислушиваясь к тиканью больших напольных часов в прихожей. Вернулась мисс Тереза со старой книгой, вернее, с двумя старыми книгами в руках.

Когда она протянула их мне, я увидел, что это было двухтомное издание «Вдали от обезумевшей толпы». В то время я этого не знал, но это было первое издание 1874 года, которое стоило, наверное, целое состояние. Но, пожалуй, даже больше, чем иллюстрации Хелен Патерсон, меня изумила короткая надпись на форзаце: «Тэсс, с любовью, Том».

Я знал, что Тэсс — это краткая форма имени Тереза, потому что у меня в Харрогите была тетя по имени Тереза, и у меня не возникло сомнения в том, что упомянутая в надписи Тэсс была тем человеком, который сидел напротив меня, а Томом был не кто иной, как сам Томас Гарди.

— Если он называл вас Тэсс, — помню, сказал тогда я, — может быть, он думал о вас, когда писал «Тэсс из рода д’Эрбервиллей»?

Мисс Тереза побледнела так стремительно, что я испугался за ее здоровье, и комната как будто наполнилась холодом.

— Не говорите глупостей, молодой человек, — прошептала она. — Тэсс Дербифилд была казнена за убийство.

Официально мы участвовали в войне, кажется, уже неделю, когда в деревню приехала полиция. Их было трое, один в форме и двое в штатском. Они примерно два часа провели в Розовом коттедже, потом вышли, сели в машину и уехали. Больше мы их не видели.

Но на следующий день на кладбище я случайно подслушал разговор нашего констебля с приходским священником. Мне очень повезло, что между нами стояли несколько тисов и я мог оставаться незамеченным, слыша каждое слово.

— …Они говорят, его убили, — произнес констебль Уокер. — Ему проломили голову кочергой, лотом разрезали на кусочки и закопали в саду. Это было около Дорчестера. Деревня та называется Верхний Бокхемптон. Тамошние жители, когда рыли бомбоубежище, нашли кости. Для детей настоящее потрясение.

Неужели они говорили о мисс Терезе? Об этой милой старушке, которая пекла такие вкусные лепешки и была знакома с молодым Томасом Гарди? Неужели она была способна разбить кому-то голову, расчленить тело и зарыть в саду? Несмотря на жару, меня обдало холодом.

Но больше об убийстве никто не слышал. Полиция не возвращалась, люди нашли новые темы для разговоров, и через пару недель в деревне к мисс Юнис и мисс Терезе относились уже так, как прежде. Единственное, что изменилось, — мать перестала отпускать меня в Розовый коттедж. Я, конечно, сделал вид, что недоволен, но в то время меня все равно уже больше увлекали оружие, шифры и самолеты.

После приезда полицейских события развивались быстро. Однако произошли четыре вещи, которые заставили меня на какое-то время забыть об убийстве: кажется, в ноябре того года умерла мисс Тереза, мисс Юнис сделалась еще более молчаливой, война разгоралась, и меня призвали в армию.

Следующий раз я вспомнил о двух дамах из Розового коттеджа, как это ни покажется странным, в Египте, в сентябре: 1942 года. Я служил в Восьмой армии и тогда нес ночное дежурство недалеко от Эль-Аламейна. Ничто не может сравниться с жутковатой красотой ночной пустыни. Первое, что удивляет, — это ночной холод, который приходит на смену невыносимой дневной жаре. Тебя охватывает трепет от ощущения бесконечного пространства. Но еще более удивительными кажутся разбитые танки, джипы и грузовики, причудливо искореженные и напоминающие в лунном свете какой-то окаменевший лес или обнажившийся коралловый риф.

Чтобы мешать нам спать, немцы из Африканской армии Роммеля каждую ночь включали запись «Лили Марлен» и беспрерывно транслировали ее на направленные в нашу сторону огромные динамики. В одну из таких ночей, пытаясь согреться и не уснуть и стараясь не обращать внимания на музыку, я разговорился с одним солдатом из Дорсетского полка, звали его Сидни Феррис.