Выпуск 1. Том 8 - Кристи Агата. Страница 6

— Привет, — сказал он.

— Привет. Почему вдруг брак? И чей?

— Меня занимали общие рассуждения, — ответил Бобби.

— А именно?..

— Насчет разрушительных последствий брака.

— На ком это сказалось?

Бобби пояснил. Но Франки придерживалась иного мнения.

— Глупости. Женщина в точности как на фотографии.

— Где ты ее видела? Ты была на следствии?

— Разумеется, была. А ты как думал? Здесь решительно некуда себя деть. Это следствие — настоящая находка. Я еще никогда не присутствовала на следствии. Меня пробрало аж до костей. Разумеется, если бы речь шла о загадочном отравлении, было бы гораздо интереснее — огласили бы результаты лабораторных исследований и прочие занимательные подробности. Но, когда подворачивается подобное удовольствие, не надо быть слишком требовательным. Я до самого конца надеялась, что тут все-таки пахнет преступлением, но, увы, об этом, похоже, не может быть и речи.

— До чего же ты кровожадная, Франки.

— Знаю. Это, по-видимому, атавизм — или как там это называется?.. Тебе так не кажется? Я наверняка натура атавистическая. В школе меня даже прозвали обезьянкой.

— Обезьянкам нравится, когда убивают? — вопросил Бобби.

— Ты будто корреспондент «Санди таймс» [9], — фыркнула Франки. — «У нашего корреспондента на сей счет взгляд весьма определенный…»

— Знаешь, — сказал Бобби, возвращаясь к предмету их беседы, — я с тобой не согласен.., я говорю об этой особе, о Кэймен. Та ее фотография была очаровательна.

— Ее просто-напросто отретушировали, — сказала Франки.

— Ну, значит, уж так отретушировали, что никогда и в голову не придет, будто это один и тот же человек.

— Ты слеп, — возразила Франки, — Фотограф сделал все, что мог, но глядеть на нее все равно тошно.

— Совершенно не согласен, — холодно возразил Бобби. — Но где ты видела фотографию?

— В «Вечернем эхе». Это местная газетка.

— Должно быть, она плохо отпечатана.

— По-моему, ты совершенно спятил из-за какой-то размалеванной, истасканной сучки.., да, сучки.., из-за этой Кэймен, — выпалила в сердцах Франки.

— Франки, ты меня удивляешь. Такие речи, да еще у дома священника. Можно сказать, почти на святом месте…

— Нечего было городить всякую чушь.

Теперь оба молчали, и скоро ее внезапный гнев улетучился.

— Что и вправду нелепо, так это пререкаться из-за такой гнусной особы. Я ведь пришла предложить тебе партию в гольф. Что ты на это скажешь?

— О'кей, босс, мой повелитель, — радостно отозвался Бобби.

И они зашагали прочь, мирно беседуя уже об иных предметах — о подрезке или отработке «стружащего удара», коим мяч загоняют на лужайку вокруг лунки.

Недавняя трагедия уже не занимала их мысли, и вдруг, медленным, легким ударом загнав мяч в лунку, Бобби вскрикнул.

— Что такое?

— Ничего. Просто кое-что вспомнил.

— Что же?

— Понимаешь, эта пара, Кэймены.., они пришли, чтобы узнать, не сказал ли тот бедняга что-нибудь перед смертью.., и я уверил их, что он ничего не сказал.

— Ну?

— А сейчас вдруг вспомнил, что тогда он кое-что все-таки сказал.

— Да, нынче ты не в самой блестящей форме.

— Понимаешь, они ни о чем таком не спрашивали. Потому я, видимо, и запамятовал.

— Ну и что же он сказал? — полюбопытствовала Франки.

— «Почему же не Эванс?» — вот что.

— Как странно… И больше ничего?

— Он просто открыл глаза и сказал это.., совершенно неожиданно.., и умер, бедняга.

— Вот что, — сказала Франки, подумав. — По-моему, тебе не из-за чего беспокоиться. Это несущественно.

— Да, конечно. И все-таки лучше бы я помянул об этом. Понимаешь, я их заверил, что он ничего не сказал.

— А это все равно что ничего, — сказала Франки. — То есть это ведь не то, что, к примеру… «Передайте Глэдис, я всегда ее любил», или «Завещание в ореховом бюро», или еще какие-нибудь подходящие романтические «последние слова», как, бывает, пишут в книгах.

— Может быть, стоит им об этом написать, как, по-твоему?

— Я бы не стала. Не было в его словах ничего существенного.

— Должно быть, ты права, — сказал Бобби и снова сосредоточился на игре.

Но окончательно избавиться от этих мыслей ему так и не удалось. Вроде бы пустяк, но он все равно не давал ему покоя… Из-за этого Бобби было слегка не по себе. Франки конечно же рассудила и правильно и разумно. Это в самом деле несущественно, хватит об этом думать. И все же его мучила совесть. Ведь он заверил Кэйменов, что покойный ничего не сказал. Выходит, обманул. Казалось бы, ерунда — но ему было как-то не по себе.

Наконец вечером, поддавшись неодолимому порыву, он сел-таки за письмо:

«Уважаемый мистер Кэймен, я только теперь вспомнил, что Ваш зять перед смертью все-таки кое-что сказал. Вот, по-моему, его доподлинные слова: „Почему же не Эванс?“ Прошу извинить, что не упомянул об этом утром, но я тогда просто не придал им значения и, вероятно, потому они и вылетели у меня из головы.

Искренне Ваш

Роберт Джоунз».

Через день он получил ответ:

«Уважаемый мистер Джоунз, получил Ваше письмо от 6-го срочной почтой. Спасибо Вам огромное, что расстарались в точности повторить слова моего несчастного зятя, хотя они этого и не стоят. Жена надеялась, может, он напоследок велел ей что-нибудь передать. Но все равно спасибо Вам за Вашу добросовестность.

С совершенным почтением

Лео Кэймен».

Бобби почувствовал себя униженным.

Глава 6

Чем кончился пикник

Назавтра Бобби получил письмо совсем в ином духе:

«Все в порядке, старик (писал Бэджер такими каракулями, каковые никак не делали чести дорогой привилегированной школе, в которой он получил образование). Вчера уже раздобыл пять автомобилей, заплатил пятнадцать фунтов за всю партию — один „остин“, два „морриса“ и парочку „ровверов“. Не скажу, что они сейчас на ходу, но, я думаю, мы сумеем их как-нибудь наладить, будь они неладны. Ну а автомобиль есть автомобиль. Если он все же довезет клиента до дому, чего ж еще нужно. Я хочу открыть гараж в следующий понедельник и полагаюсь на тебя, так уж ты смотри не подведи, старик, заметано? Тетушка Кэри, скажу тебе, была молодчина. Однажды я разбил окно у одного ее соседа, он вечно ей грубил из-за ее кошек, так она всю жизнь была мне благодарна. К Рождеству всегда посылала пятифунтовый билет.., а теперь еще и это.

Мы просто обречены на успех. Дело это верняк. Что ни говори, а автомобиль есть автомобиль. Купить можно за гроши. Кое-где подмазать краской, а дурачье больше ни на что и не смотрит. Дело наше мигом развернется. Только не забудь. В следующий понедельник. Я на тебя полагаюсь.

Всегда твой Бэджер».

Бобби сообщил отцу, что в следующий понедельник едет в Лондон и начнет там работать. Род его будущей деятельности отнюдь не привел викария в восторг. Надо заметить, с Бэджером Бидоном ему уже как-то случилось встретиться. После чего он прочел Бобби длинную лекцию о том, как нецелесообразно связывать себя какими-то обязательствами. Он не был особо искушен ни в финансовой, ни в предпринимательской областях, и практически ничего присоветовать не мог, но смысл его слов не вызывал сомнений.

На этой же неделе в среду Бобби получил еще одно письмо. Адрес был написан почерком с не свойственным англичанину наклоном. Содержание письма несколько удивило молодого человека.

Письмо было от фирмы «Хенрик и Далло», из Буэнос-Айреса, говоря коротко, они предлагали Бобби работу с окладом тысяча фунтов в год.

Поначалу молодой человек решил, что грезит наяву. Тысяча в год. Он перечел письмо более внимательно. Там говорилось, что фирме желательно сотрудничать с человеком, служившим на флоте. Из письма явствовало, что кто-то его порекомендовал (имени этого благодетеля названо не было). Ответ от него ожидали немедленно, а отправиться в Буэнос-Айрес он должен не позднее, чем через неделю.