Два романа об отравителях - Кристи Агата. Страница 47

— Могли бы вы как можно точнее повторить то, что он сказал?

Марджори кквнула.

— Думаю, что да. Он сказал: «Во — первых, во время эксперимента вам придется сидеть здесь в абсолютной темноте». Джордж запротестовал и спросил, как же он в таком случае сможет вести съемку. Дядя Марк объяснил, что установил на письменном столе специальную лампу, которую я утром купила по его поручению, таким образом, чтобы свет падал прямо на сцену. Нам будут даны все возможности, чтобы мы могли сконцентрировать свое внимание.

В этот момент Эллиот почувствовал исходящую от нее волну неуверенности.

— Тем не менее, я думаю, что во всем этом скрывался какой — то подвох, — добавила она.

— Почему?

— Я сужу пo поведению дяди Марка, — ответила Марджори. — Нельзя прожить с человеком столько времени без того, чтобы… И еще из — за того, что он сказал после этого. А сказал он вот что: «Во — вторых, что бы вы ни увидели, вы не должны ни говорить, ни вмешиваться, ясно?» И наконец, уже выходя в кабинет, он добавил: «Будьте осторожны. Для вас заготовлены ловушки». После этого он затворил за собою дверь. Я погасила свет и через несколько секунд спектакль начался. Прежде всего дядя Марк настежь растворил двери в кабинет. Сама не знаю почему, я сильно волновалась. Дядя был один. Мне хорошо виден был почти весь кабинет. Растворив двери, дядя Марк вернулся назад в комнату и сел за стол лицом к нам. Лампа была вставлена в торшер с металлическим абажуром, расположенный чуть справа так, чтобы освещать все, не мешая следить за дядей. На стену падала его огромная тень, отбрасываемая ослепительно ярким, белым лучом. За спиной дяди, на каминной полке, стояли часы с белым циферблатом и медленно раскачивавшимся блестящим маятником. Была как раз полночь. Дядя Марк продолжал сидеть, глядя на нас. На столе лежали коробка конфет, карандаш и ручка. Сначала он взял карандаш и притворился, что что — то пишет, потом проделал то же самое с ручкой. После этого он бросил взгляд в сторону. Одна из застекленных дверей кабинета растворилась, и вошло то жуткое существо в цилиндре и темных очках. Марджори сделала паузу и откашлялась. Затем она заговорила вновь: — Если отбросить высокую шляпу — цилиндр, то рост у него примерно метр восемьдесят. На нем был широкий грязный плащ — дождевик с поднятым воротником. Лицо прикрыто чем — то коричневым, на руках, державших нечто вроде небольшого черного чемоданчика, перчатки. Естественно, мы не знали, что это, но даже тогда, сразу же, мне не понравился его вид. Он скорее напоминал какое — то насекомое, чем человека. Знаете, длинное и худое, с большими пустыми глазами. Джордж, снимавший все это на пленку, воскликнул: «У — у! Человек — невидимка!..» Тот обернулся и посмотрел на нас. Потом поставил на стол свой чемоданчик, повернулся к нам спиною и обошел вокруг стола. Дядя Марк что — то сказал ему. Тот, однако, не ответил ни слова — говорил только дядя Марк. Мы сидели молча, только тикали часы на камине да жужжала камера Джорджа. По — моему, дядя сказал что — то вроде: «Все в порядке, что ты еще собираешься делать?» В этот момент тот человек был у правого края стола. Молниеносным движением он вынул из кармана плаща небольшую картонную коробочку и вытащил из нее зеленоватую капсулу, вроде тех, в которых детям дают принимать касторку. Потом он наклонился, и мы даже моргнуть не успели, как она запрокинул дяде Марку голову, сунул капсулу ему в рот и заставил проглотить ее.

Марджори умолкла.

Ее голос дрожал, она взялась рукой за горло и еще раз откашлялась. Видимо, ей так трудно было не смотреть на раздвижную дверь, за которой теперь царила темнота, что она не выдержала и повернула стул так, чтобы сидеть к ней лицом. Эллиот последовал ее примеру.

— Что было дальше? — спросил он.

— Я ничего не могла с собой поделать. Я вскочила и вскрикнула, хотя и не должна была этого делать, потому что дядя Марк предупредил нас, что мы — не должны удивляться ничему увиденному. Кроме того, ничего плохого как будто бы не произошло: дядя Марк просто проглотил капсулу, хотя, по — моему, ему это не слишком понравилось… Во всяком случае, на Закутанное лицо он бросил довольно злой взгляд. Закончив операцию, Существо в цилиндре взяло свой чемоданчик и, резко, наклонившись, вышло через дверь в сад. Дядя Марк еще несколько секунд продолжал сидеть за столом, горло его пару раз дернулось, как у человека, который старается что — то проглотить. Потом он немного передвинул коробку конфет и вдруг совершенно неожиданно упал ничком.

При виде удивленных жестов Эллиота и его коллег Марджори поспешила объяснить:

— Нет, нет! Это было притворством, оно составляло часть спектакля, означая его окончание. Дело в том, что сразу же после этого дядя, улыбаясь, встал и затворил перед нами дверь. Это означало закрытие занавеса. Мы включили свет в этой комнате. Профессор Инграм постучал в дверь и попросил дядю Марка выйти, чтобы мы могли поаплодировать ему. Дядя отворил дверь. Он казался… сияющим, очень довольным самим собой и в то же время его словно мучило что — то. Поглаживая рукою сложенный вдвое листок бумаги, торчавший из кармана, он сказал: «А теперь, друзья, возьмите карандаши и бумагу и приготовьтесь ответить на несколько вопросов». Профессор Инграм спросил: «Между прочим, кем был ваш коллега столь жуткого вида?» Дядя ответил: «О, просто Вилбур, он помог мне все устроить». Потом дядя крикнул: «Уже все, Вилбур. Можете войти». Ответа, однако, не последовало. Дядя крикнул еще раз — и вновь никакого ответа. Дядя повернулся и с недовольным видом подошел к двери в сад. Одна из дверей этой комнаты — вон та, видите? — была открыта, потому что там было очень жарко. Свет горел в обеих комнатах и нам хорошо видна была полоска газона между домом и деревьями. Вся одежда того странного существа валялась на земле: цилиндр, темные очки, чемоданчик — но Вилбура мы в первый момент не заметили. Нашли мы его в тени по другую сторону дерева. Он лежал ничком, без сознания. Кровь текла у него изо рта и носа на траву, а затылок был страшно разбит. Железный прут, которым кто — то нанес ему этот удар, валялся неподалеку. Сознание он потерял уже довольно давно. С непроизвольной гримасой боли девушка объяснила: — Вы понимаете? Тот человек в цилиндре и темных очках никак не мог быть Вилбуром.

— Никак не мог быть Вилбуром? — повторил Эллиот. Он отлично понял то, что хотела сказать девушка.

Странная фигура в потрепанном цилиндре начала оживать в воображении Эллиота.

— Я еще не закончила, — просто, но с нажимом сказала Марджори. — Я еще не рассказала, что случилось потом с дядей Марком. Как раз после того, как мы нашли Вилбура. Не знаю, когда именно начали появляться первые симптомы. Но, когда мы подняли Вилбура, я обернулась и увидела, что с дядей Марком что — то творится. Скажу вам честно, пусть это будет только иллюзия, но мне кажется, что я сразу поняла, в чем дело. Дядя Марк стоял, прислонившись к дереву, согнувшись почти вдвое и тяжело дыша. За его спиной свет из окон дома пробивался сквозь листву. Мне трудно было хорошо рассмотреть его против света, но я видела, что щеки у него стали какого — то серо — свинцового цвета. Я спросила: «Дядя Марк, что с тобою? Тебе плохо?» Кажется, я прокричала эти слова. Он только замотал головой и сделал жест, словно прося меня не подходить. Потом он начал топать ногой о землю, дыхание его стало напоминать жалобный стон. Я побежала к нему, и одновременно к нему бросился профессор Инграм. Однако, дядя резко оттолкнул руки профессора и…

Она не могла больше говорить. Прижав руки к лицу, она закрыла глаза.

Майор Кроу шагнул к ней от своего места возле пианино.

— Успокойтесь, — твердо проговорил он. Инспектор Боствик не произнес ни слова. Скрестив руки, он стоял и с любопытством смотрел на девушку.

— Он начал бегать, — почти выкрикнула Марджори. — Я этого никогда не забуду: он начал бегать. Вперед и назад, то в одну, тo в другую сторону, но всякий раз всего несколько шагов, потому что не мог совладать с болью. Джордж и профессор попытались задержать его, но он вырвался и вбежал снова в кабинет. Упал он возле самого стола. Мы усадили его в кресло, но он не произнес ни слова. Я побежала позвонить дяде Джо. Где его найти, я знала: миссис Эмсворт как раз в тот день должна была родить. Я уже подняла трубку, когда неожиданно вошел дядя Джо, но было слишком поздно: по всей комнате чувствовался этот запах горького миндаля. Я думала, что еще есть какая — то надежда, но Джордж сказал: «Ты лучше выйди, старику пришел конец, я — то уж вижу». Так оно и было.