Мастера детектива. Выпуск 5 - Кристи Агата. Страница 52

— Насколько мне известно, мистер Роджерс, сэр Джулиус сюда не заходил — в отличие от остальных.

— Странно. Ему, видно, удалось ускользнуть от меня. Готов поклясться, что видел, как он шел сюда. Трудное дело — уследить за человеком в таком большом доме, как этот, вы не находите, мистер Бриггс?

— Рад сказать, что слежка за людьми не входит в мои обязанности, мистер Роджерс. Мне и без того дел хватает.

Бриггс достал с полки бутыль.

— Что ж, — произнес Роджерс задумчиво. — полагаю, что с ним ничего не стрясется, если он немножко побудет один. А приятно выглядит этот портвейн, мистер Бриггс.

— Это, — отпарировал Бриггс, — если хотите знать, мистер Роджерс, предпоследняя бутылка его светлости от 1878 года.

— Что вы говорите, мистер Бриггс! Прафиллоксера!

Бриггс посмотрел на него с внезапным уважением:

— Вы, стало быть, понимаете толк в портвейне, мистер Роджерс?

— Самую малость, мистер Бриггс. Самую малость.

— В таком случае, мистер Роджерс, может быть, вы будете добры и поможете мне перелить его в графин?

— Мне будет лестно помочь вам, мистер Бриггс, — ответил сыщик. Когда Бриггс достал пробочник, он забеспокоился: — Вы уверены, что пробка цела? А не лучше ли с вином такого возраста поступить иначе — отбить горлышко бутылки?

— Не нужно, мистер Роджерс. Покойный лорд переменил пробку недавно, в 1913 году, так что мы откроем бутылку без затруднений.

Бриггс оказался прав. Пробку вытащили без осложнений, и драгоценная жидкость была уверенной рукой перелита в графин, причем Роджерс держал под горлышком бутылки свечу, чтоб выявить, не попала ли в вино соринка.

— Ну вот! — сказал дворецкий, подымая бутылку, когда обряд был выполнен. — Даже чайной ложечки осадка на дне не осталось. Очень обязан вам, мистер Роджерс.

Оба в восхищении посмотрели на графин.

— Его светлость выпьет рюмочку с бисквитом, — пробормотал Бриггс. — Доктор не позволил бы ему этого, если б знал. Сомневаюсь, чтоб гости в столовой справились с полбутылкой. Разумеется, дамам — это не в коня корм… Думаю, что если вы составите мне компанию после обеда, мистер Роджерс, то будет и нам по паре рюмок на брата.

— Что ж, мистер Бриггс, — сказал Роджерс рассудительно, — интересно было бы узнать, каково его качество через столько лет.

И на этом замечании оба знатока расстались.

VII

Рождественский обед

Без десяти восемь Бриггс понес в гостиную поднос с графином хереса и бокалами. Ровно в восемь он ударил в большой китайский гонг в холле. Это была совершенно ненужная часть ритуала, поскольку он уже видел, что все пять гостей в сборе; но как часть ритуала она доставляла ему удовольствие. Низкие звуки меди прокатились по огромному полупустому дому, проникая в обветшалые комнаты, не видевшие гостей со времени Первой мировой войны, и пробуждая эхо в помещениях для слуг, где, по всей вероятности, никогда больше не поселятся слуги. Как ни странно, но единственный, кто, по–видимому, наслаждался вместе с Бриггсом этими звуками, был сэр Джулиус, который на миг попал во власть очарования прошлого.

— Замечательный звук у этого старого гонга, — сказал он леди Камилле. — Я вспоминаю, что при открытых окнах он слышен на другой стороне парка. Китайцы лучше всех делают такие вещи. Помню, отец рассказывал мне, что он из вещей, награбленных в Зимнем дворце [61] в Пекине. Великие времена! Великие времена! — И он выпил, смакуя, несколько глотков хереса.

— Не хотите ли вы сказать, сэр Джулиус, что разграбление Зимнего дворца — похвальный эпизод в нашей истории? — вмешалась миссис Карстерс.

— Дорогая леди, я просто констатирую факт, что гонг привезли из Зимнего дворца в Пекине, — возразил сэр Джулиус довольно раздраженно.

— Извините, — сказал д–р Ботвинк почтительно Камилле, в то время как шла язвительная дискуссия о событиях, связанных с Боксерским восстанием 1900 года, — но откуда бы ни происходил этот инструмент, не прав ли я, полагая, что он возвещает время обеда?

— Конечно, — ответила Камилла. — Так оно и есть.

— А почему же мы не внимаем призыву и не направляемся в столовую?

— Это никак нельзя! Бриггс еще не объявил, что обед подан. Он всегда выжидает три минуты.

— Понимаю… Так как язык гонга неясен — на то он и китайский, — необходимо, чтобы он был подкреплен объявлением, сделанным на простом английском языке.

— Простом английском, доктор Ботвинк? — не удержалась Камилла. «Странно, — подумала она, — что единственный из всех присутствующих, с кем мне легко говорить, — этот иностранец со своими забавными педантичными суждениями. Джулиус — напыщенный эгоист, миссис Карстерс — зануда, а Роберт…» Она посмотрела туда, где он стоял.

Он молча выпил три стакана хереса подряд и теперь нарочито не замечал ее.

— На простом английском языке, — повторил д–р Ботвинк. — Я знаю, что вы хотите сказать, леди Камилла. Это язык, хотелось бы вам сказать, о котором я не имею права судить. Языком Шекспира и Джонсона я, может быть, и овладел. Но то, что вы называете простым английским языком, — это ряд мычаний и вариаций одного–единственного гласного звука, при помощи которого общаются девять десятых жителей этого острова…

— Обед подан! — торжественно возвестил Бриггс, спасая историка от труда закончить предложение, которое быстро уходило из–под его власти.

— Пойдем в столовую? — сказал Роберт, заговорив в первый раз.

Обеденный стол представлял собой маленький островок в обширной комнате, и в ней, как и предсказал Бриггс, было холодно. Разношерстная компания села за стол в подавленном настроении. Роберт сел во главе стола, но не обнаруживал далее никакого желания выполнять обязанности хозяина. Он ел то, что перед ним ставили, много пил и молчал. Он не скрывал, что ему до смерти скучно, и его поведение дало тон всему рождественскому обеду, обещавшему быть на редкость нерадостным. Однако мало–помалу еда и напитки оказали свое действие. Вслед за миссис Карстерс, болтливость которой ничто не могло обуздать, гости ухитрялись поддерживать то и дело прерывавшийся разговор. И все же чувствовалась напряженность, от которой трудно было отделаться. Долгие паузы между короткими вспышками беседы были наполнены смутным тревожным предчувствием, вызванным не только холодом в столовой.

Под конец положение спас д–р Ботвинк; он сумел сделать так, что обед завершился почти оживленно, на что никак нельзя было надеяться вначале. Очевидно, вспомнив совет Камиллы, он умудрился задать сэру Джулиусу вопрос относительно ловли рыбы на мушку. Государственный деятель посмотрел на него с нескрываемым изумлением. Неужели в этом забавном иностранце — ясно читалось на его лице — есть что–то человеческое?

— А вы рыболов? — спросил он недоверчиво.

— В молодости я очень увлекался этим спортом, — сказал д–р Ботвинк кротко. — На моей родине есть недурные ручьи с форелями; конечно, — добавил он извиняющимся тоном, — их нельзя сравнить с вашими маркширскими реками, но по–своему они недурны.

— Интересно, — сказал сэр Джулиус, одним пожатием плеч сбросив со счетов все воды Центральной Европы. — Я вспоминаю…

Камилла кинула на историка благодарный взгляд. Она знала, что на тему рыбной ловли сэр Джулиус мог распространяться бесконечно долго и скучно, зато можно было рассчитывать, что хоть ненадолго прекратится это гнетущее молчание. Она не ошиблась. Джулиус тут же пустился в рассуждения о технике, трудностях и достоинствах этого спорта с точки зрения измученного государственного деятеля, отдыхающего от своих трудов. Он сравнил себя с покойным лордом Грэем, не совсем к выгоде последнего, и проиллюстрировал эту тему несколькими случаями из своего личного опыта, столь же увлекательными для слушателей, как и все рассказы рыболовов. Когда он предоставил своей аудитории поразмыслить над необычностью одного случая, д–р Ботвинк, который, казалось, слушал его лекцию с захватывающим вниманием, заметил:

вернуться

61

Во время подавления Боксерского восстания в 1900 году подвергся разграблению Летний дворец, а не Зимний.