Мастера детектива. Выпуск 5 - Кристи Агата. Страница 50

— Я думая, что отец посидит подольше, — сказал он. — Ему не стало плохо, нет?

— Нет, с ним все благополучно. Он жаловался только на усталость.

— Неудивительно, что он устал, если он слушал, как Джулиус и миссис Карстерс разговаривают о сахаре.

— Во всяком случае, он выдержал дольше, чем ты, Роберт, — заметила Камилла со слабой усмешкой.

Разговор опять оборвался, и Роберт не обнаруживал никакого желания возобновить его. Наконец Камилла бросила окурок в огонь и повернулась к Роберту.

— Ну? — спросила она. — До чего вы с Бриггсом дотолковались?

— Дотолковались? — Роберт сразу перешел в оборону. — Что ты хочешь сказать? О чем я должен был с ним толковать?

— О выборе вин на сегодняшний вечер, — ответила Камилла с видом невинного удивления. — Я думала, что именно для этой дискуссии ты с таким трудом оторвался от чая.

— Ах вот ты о чем! Да, с выпивкой все в порядке.

— Надеюсь, что вина хватит, — сказала Камилла с внезапной вспышкой злости. — Я собиралась сегодня много выпить. Собиралась по–настоящему, вдрызг напиться.

— От этого ты станешь еще прелестней.

— А мне и надо быть прелестней. Разве нет? Я хочу сказать, что мои прелести пока не произвели особого впечатления.

— Наоборот, Джулиус сделал тебе очень милый комплимент, а своего нового еврейского дружка ты, кажется, совсем пленила. Он еще не предлагал тебе поехать с ним в Палестину?

— Бедный Роберт!

— А я и не знал, что нуждаюсь в жалости.

— Не знал? Может быть, и так, но от этого ты только еще больше вызываешь жалость. Раньше ты был скорей человеком добродушным, теперь ты ожесточился и зол на весь мир. Что с тобой случилось?

— Насколько мне известно, ничего.

— Роберт, это чушь. Не может человек измениться так, как ты, и притом не знать, что с ним что–то случилось.

— Я не вижу, при чем здесь перемены. Я никогда не любил евреев и социалистов, не люблю их и сейчас.

Камилла нетерпеливо вздохнула.

— Нельзя ли оставить политику в стороне? — спросила она.

— Пожалуйста. Я ведь не просил тебя заводить о ней разговор, не правда ли?

— Я ничего не имею против твоей Лиги свободы и справедливости…

— Очень мило с твоей стороны. Я расскажу об этом своим, когда вернусь в Лондон. У них просто камень с души спадет.

Камилла пренебрегла этим замечанием.

— Будь ты черт знает кем, если тебе угодно, лишь бы это был ты, а не эта ужасная, циничная карикатура на тебя, — упорствовала она.

— Ты говоришь глупости!

— Роберт! — Камилла схватила его за руку. — Роберт, посмотри на меня! Мы знаем друг друга достаточно хорошо — с самого детства. Незачем пытаться уверить меня, что ничего не случилось, когда и слепой увидит, что ты глубоко несчастен. Дай мне помочь тебе, Роберт! Ведь я же немногого от тебя прошу. Мы ведь так дружили — я… я готова сделать что угодно, лишь бы тебе помочь. Да понимаешь ли ты, что я хочу сказать, Роберт? Все, что угодно! Я просто не в силах вынести, если так будет и дальше. Посмотри на меня, Бога ради, посмотри на меня!

— Пусти меня, Камилла! — процедил Роберт, стиснув зубы. — Предупреждаю тебя, пусти меня!

— Не раньше, чем скажешь, что с тобой случилось. Если хочешь, скажи, что ненавидишь меня, но только объясни отчего. Видит Бог, я не хочу ничем обидеть тебя. Я только хочу тебе помочь. Хочу… Хочу…

— Хочешь, хочешь! — Роберт внезапно набросился на нее. Его сильные руки схватили ее за плечи, лицо оказалось в нескольких дюймах от ее лица. — Знаю, чего ты хочешь, прекрасно знаю. Нечего тут сантименты разводить. Ты хочешь мужчину. Вот зачем ты явилась сюда, разве нет? Ладно, тебе представляется случай. Хочешь, я запру дверь и потушу свет? Мы можем пристроиться на диване.

— Роберт, мне больно! Пусти меня.

— Или ты предпочитаешь подождать до ночи, когда ты упьешься шампанским, чтобы преодолеть девичью застенчивость? Ты только что сама сказала, что собираешься вдрызг напиться, разве нет? Пожалуй, это будет самое лучшее, и я тоже хвачу, чтобы мы сравнялись. Ну, так как? Может, подождать до тех пор?

— Роберт, ты сошел с ума! Ради Бога, отпусти меня.

— Тогда по рукам, детка! По крайней мере хоть один из нас справит как следует Рождество. А прежде чем ты уйдешь… вот тебе на память.

Он поцеловал ее три или четыре раза, неистово, грубо, причиняя ей боль.

— Пока все, — сказал он, отпуская ее. — Надеюсь, ты удовлетворена?

Бледная от гнева, Камилла отшатнулась от него.

— Я тебя ненавижу, ненавижу, — рыдала она. — Скотина, мерзкая скотина! Убила бы тебя за это!

Она изо всех сил закатила ему пощечину и, прежде чем он опомнился, выбежала из комнаты.

VI

Гости в буфетной

Буфетная в Уорбек–холле, как отметил д–р Ботвинк в разговоре с Бриггсом, являлась частью первоначального здания, независимо оттого, имел ли легендарный Перкин отношение к его постройке или не имел. Когда–то от огромного зала, служившего в Средние века гостиной, отделили перегородкой узкую длинную комнату с несоразмерно высоким потолком. Только вымощенный каменными плитами пол да узенькие стрельчатые окна, прорезанные в толстенной наружной стене, свидетельствовали о ее древности. Вдоль стен тянулись шкафы и полки, на которых с дотошной аккуратностью были расставлены серебро, хрусталь, тут же лежали всякие препараты для чистки посуды и прочие достижения техники, представлявшиеся необходимыми дворецкому. Здесь были владения Бриггса — холодные, строгие и педантически чистые, — и здесь Бриггс, уложив своего господина в постель, без фрака, в байковом переднике, повязанном вокруг внушительного стана, отдался всепоглощающей работе, начищая ложки и вилки к предстоящему обеду. Его лысая голова блестела в ярком свете не затененной абажуром электрической лампочки. Его дыхание сгущалось паром в холодном воздухе, пропитанном запахом порошка для чистки.

Он проработал уже довольно долго, когда за спиной у него бесшумно отворилась дверь и в нее просунулась голова молодой женщины. У нее было хорошенькое, хотя и ничем не примечательное личико, несколько искаженное выражением тревоги, — уголки ее рта были все время опущены. Ее огненно–рыжие волосы контрастировали с бледностью щек. Внимательно оглядевшись, она в конце концов вошла в комнату и тихо подошла к столу, за которым стоял дворецкий.

— Папа! — нежно прошептала она. — Папа!

Не оборачиваясь и не приостанавливая ни на миг работу, Бриггс сказал:

— Сюзанна, я не звал тебя сюда, детка. Ты простудишься насмерть. Я ведь говорил тебе, чтоб ты сидела наверху у камина.

— Извини, папа, но я не могла дождаться тебя. Ты… ты говорил с ним, папа?

— Да, я поговорил с ним.

— И что же он сказал? Что он собирается предпринять?

Бриггс поднес к свету рыбный нож времен Георгов, подышал на него, энергично протер его замшей и лишь тогда ответил:

— Не могу сказать точно. Нас вскоре прервали. Но что–то надо предпринять, и притом быстро. Это я выложил ему напрямик.

— Ах, да что толку во всех этих разговорах! — воскликнула девушка сердито. — Значит, ты опять дал ему увильнуть, и теперь он опять пойдет вилять и оттягивать, так же как до сих пор.

— И все–таки я думаю, что на этот раз он так не поступит, — сказал Бриггс хмуро, обращаясь, видимо, к солонке, которую держал в руке.

— Меня так и тянет плюнуть на все и рассказать его светлости, — продолжала Сюзанна. — Вот он подскочил бы!

— Брось глупости, слышишь? — Бриггс повернулся и первый раз взглянул на дочь. У него был такой суровый вид, что она невольно подалась назад.

— Извини, папа, — пробормотала она. — Я не всерьез говорила, право.

— Надо полагать, что не всерьез. Я служу в этом доме сорок пять лет не для того, чтобы послужить причиной такого удара, который сведет его светлость в могилу. Будь жива твоя бедная мать, она сказала бы то же самое.

— Разве он так плох?

— Думаю, что никто, кроме меня и его светлости, не знает, как он плох, — ответил Бриггс серьезно. — Небольшое потрясение, и ему конец — вот так. — Бриггс щелкнул пальцами и опять принялся за свою работу.