Расскажи мне, как живешь - Кристи Агата. Страница 28

Шесть штук сыров камамбер купил в Алеппо Макс, убежденный, что с камамбером можно обращаться, как с голландским сыром, и хранить его, пока он не понадобится. Один сыр съели до моего приезда, а Полковник, наводя порядок, наткнулся на остальные пять и аккуратно сложил их стопкой в глубине шкафа в гостиной. Там их быстро заложили чертежной бумагой, бумагой для пишущей машинки, сигаретами, рахат-лукумом и т. п., и там они и прозябали в темноте, забытые, никем не видимые, но следует оговориться, не необоняемые.

Недели две спустя мы все принюхивались и осторожно выдвигали предположения.

«Если бы я не знал, что канализации у нас нет, – говорит Макс, – а до ближайшей газовой трубы около двух сотен миль...»

«Так что приходится предположить, что это дохлая мышь».

«Уж по крайней мере, дохлая крыса!»

Жизнь в доме делается невыносимой, проводятся упорные поиски гипотетической разлагающейся крысы. Тогда, и только тогда, обнаруживается клейкая вонючая масса, которая некогда была пятью сырами камамбер и которая, миновав стадию coulant, теперь пребывает в стадии coulant [73] в n-й степени.

Укоризненные взгляды обращаются к Полковнику, а жуткие останки вручаются Мансуру для торжественного погребения подальше от дома. Макс с чувством объясняет Полковнику, что это только подтверждает то, что он всегда знал, – что идея наведения порядка – это большая ошибка! Полковник объясняет, что идея прибрать сыры была правильной, а виновата рассеяность археологов, которые не в силах помнить, что в доме есть сыр камамбер. Я объясняю, что настоящая ошибка была в покупке зрелого камамбера en bloc [74] в надежде на то, что его можно хранить весь сезон. Бампс спрашивает, а зачем вообще покупать камамбер? Он его никогда не любил. Мансур уносит жуткие останки и послушно захоранивает их, но он, как всегда, в недоумении. По-видимому, Хвайя любят это, раз они платят за это хорошие деньги? Тогда зачем уничтожать это, когда его свойства стали гораздо более очевидными, чем вначале? Определенно, все это принадлежит к числу странных привычек его нанимателей!

Проблема слуг на Хабуре сильно отличается от проблемы слуг в Англии. Можно сказать, что здесь слуги сталкиваются с проблемой нанимателей! Наши капризы, предрассудки, что нам нравится, а что не нравится, совершенно фантастичны и не следуют, на взгляд местных жителей, никакой логике!

Например, различные куски ткани, слегка отличающиеся по качеству и с каймой различных цветов, выдаются слугам и предлагается использовать их для различных целей. Зачем такие сложности?

Почему, когда Мансур пользуется чайной скатертью с голубой каймой, чтобы обтереть грязь с радиатора машины, из дома вылетает рассвирепевшая Хатун в полном возмущении? Скатерть стерла грязь очень хорошо. Опять же, за что это незаслуженное осуждение, когда она, заглянув на кухню, обнаруживает, что вымытую после завтрака посуду вытирают простыней?

«Но ведь, – протестует Мансур, пытаясь оправдаться, – это же не чистой простыней мы пользуемся. Это же грязная!»

Совершенно непонятно почему, но это оказывается еще хуже.

Подобным же образом, изобретенные цивилизацией столовые приборы – это постоянная головная боль для несчастного слуги.

Я не раз наблюдала через открытую дверь, как Мансур напрягает все нервы, чтобы приступить к задаче накрывания на стол.

Сперва он укладывает скатерть – очень серьезно, пробуя положить ее в обоих направлениях, отходя от стола, чтобы издали оценить, какой эффект более хорош с художественной точки зрения.

С неизбежностью он решает в пользу варианта, когда скатерть лежит поперек стола, так что с обеих сторон она изящно спадает на пол, а на концах стола остаются один-два дюйма голых досок. Он удовлетворенно кивает, затем морщины собираются на его лбу и он заглядывает в несколько попорченную молью корзинку для посуды, купленную по дешевке в Бейруте, в которой хранятся разномастные ножи, ложки, вилки.

Вот это настоящая проблема. Старательно, со всеми признаками умственного напряжения, он кладет по вилке к каждой чашке с блюдцем и по ножу по левую сторону от каждой тарелки. Он качает головой и вздыхает. Что-то как будто подсказывает ему, что это неверно. Что-то также говорит ему, что никогда, даже к концу сезона, не сможет он освоить принцип, лежащий в основе различных комбинаций этих трех предметов – ножа, вилки и ложки. Даже к чаю, этому простейшему приему пищи, положенная им единственная вилка не встречает одобрения. По какой-то непостижимой причине мы требуем, когда и резать-то особенно нечего, ножи! В этом просто нет смысла.

С глубоким вздохом Мансур продолжает это сложнейшее дело. Сегодня он, во всяком случае, намерен угодить. Он смотрит еще раз. Он добавляет по паре вилок справа от каждой тарелки, и через прибор добавляет ложку или нож. Тяжело дыша, он расставляет по местам тарелки, наклоняется и яростно дует на них, чтобы сдуть пыль, если она там вдруг прилипла. Слегка неверной походкой из-за тяжелого умственного напряжения он уходит из комнаты, чтобы сообщить повару, что все готово и что повар может теперь вынуть омлет из духовки, где его держат вот уже двадцать минут, чтобы он стал вкусным и жестким, как подошва.

Затем за нами посылают Ферхида. Он появляется с встревоженным видом, как будто готовый сообщить о полной катастрофе, так что это большое облегчение, когда оказывается, что все, что он хотел сказать, это – обед готов.

Сегодня у нас на обед все те блюда, которые Димитрий считает высшим классом. Мы начинаем с закусок: яйца вкрутую, залитые жирным майонезом, сардины, холодная стручковая фасоль и анчоусы. Затем следует специальность Димитрия – баранья лопатка, фаршированная рисом, изюмом и специями. Это очень таинственная вещь. Сперва нужно разрезать длинный шов, сделанный хлопчатой нитью. После этого начинка становится доступной, но само мясо ускользает от вас, пока, почти уже заканчивая есть это блюдо, неожиданно повернув сустав, вы не обнаруживаете собственно баранину! После этого мы едим груши из консервной банки, так как единственное сладкое блюдо, которое знает Димитрий, ему делать запрещено, поскольку мы его не любим – это карамельный сладкий соус. Затем Полковник гордо объявляет, что научил Димитрия делать гренки. Разносят тарелки. На них маленькие полоски арабского хлеба, утопленные в горячем жиру, со смутным привкусом сыра. Мы говорим Полковнику, что мы о его гренках невысокого мнения!

На стол затем ставят рахат-лукум и чудесные засахаренные фрукты из Дамаска, и в этот момент с вечерним визитом появляется шейх. Наше решение копать на Чагаре изменило его положение – из человека в состоянии безнадежного банкротства он превратился в того, на кого в любой момент может пролиться золотой дождь. По словам форменов, на этом основании он приобрел новую и красивую жену-йезиди и в результате увеличившегося кредита невероятно увеличил свои долги! Он определенно в хорошем настроении. Как всегда, он вооружен до зубов. Небрежно отложив ружье и пихнув его в угол, он начинает распространяться о достоинствах автоматического пистолета, который он только что приобрел.

«Посмотрите, – говорит он, направляя его прямо на Полковника, – механизм вот такой – прекрасный и простой. Вы кладете палец на курок – вот так – и пуля за пулей вылетают».

С агонией в голосе Полковник спрашивает, заряжен ли пистолет.

Конечно, заряжен, удивленно отвечает шейх. Какой смысл в пистолете, если он не заряжен?

Полковник, обладающий присущей военным здоровой нелюбовью к направленному на него заряженному оружию, быстро пересаживается на другое место, а Макс отвлекает шейха от его новой игрушки, предложив ему рахат-лукум. Шейх от души угощается, с удовольствием обсасывает пальцы и улыбается всем нам вокруг.

«А, – говорит он, заметив, что я занята кроссвордом в «Таймс», – так твоя Хатун умеет читать? А писать она тоже умеет?»