Расскажи мне, как живешь - Кристи Агата. Страница 29

Макс говорит, что это так.

«Очень ученая Хатун, – говорит шейх довольно. – А она дает женщинам лекарства? Если да, мои жены как-нибудь вечером придут и расскажут ей обо всем, что у них болит».

Макс отвечает, что мы будем рады, если жены шейха придут, но что, к сожалению, его Хатун не очень понимает по-арабски.

«Ну, с этим мы справимся – справимся», – жизнерадостно говорит шейх.

Макс спрашивает шейха о его поездке в Багдад. «Для нее еще не все готово, – говорит шейх. – Есть трудности, формальности».

У нас у всех большое подозрение, что это трудности финансовые. По слухам, шейх уже истратил все полученные от нас деньги, как и те, что он получил как свою долю от рабочих из своей деревни.

«Во времена Эль Барона...» – начинает он.

Но прежде чем он успевает упомянуть аванс золотом, Макс проводит отвлекающий маневр, спрашивая его, где официальная расписка на те шестьдесят сирийских фунтов, которые шейх уже получил. «Ее потребует правительство».

Шейх быстро отказывается от попытки что-нибудь занять и объясняет, что снаружи его ждет дорогой друг и родственник, у которого болит глаз. Не согласимся ли мы выйти, посмотреть и дать совет?

Мы выходим в ночь и смотрим глаз с помощью фонарика. Случай, определенно, нам не по силам, там просто кровавое месиво. Макс говорит, что глаз нужно показать врачу. Как можно скорее, добавляет он.

Шейх кивает головой. Его друг едет в Алеппо. Не напишем ли мы письмо доктору Алтуняну в Алеппо? Макс соглашается, и тут же начинает писать, затем поднимает взгляд и спрашивает: «Этот человек ваш родственник, вы сказали?»

«Да».

«А как его зовут?» – спрашивает Макс, продолжая писать.

«Как зовут? – шейх слегка смущен. – Я не знаю. Надо спросить его».

Шейх снова выходит в ночь и возвращается с сообщением, что его родственника зовут Махмуд Хассан.

«Махмуд Хассан», – говорит Макс, записывая это.

«Или вам нужно, – спрашивает шейх, – его имя по паспорту? По паспорту он Дауд Сулиман».

Макс смотрит озадаченно и спрашивает, как же на самом деле зовут этого человека.

«Назовите его, как хотите», – великодушно предлагает шейх.

Письмо вручается, шейх надевает вновь свое воинское снаряжение, приветливо благословляет нас и удаляется в ночь вместе со своим таинственным спутником.

Полковник и Бампс начинают спор о короле Эдуарде VIII и миссис Симпсон. За этим следует обсуждение вопроса о браке вообще, что как-то естественно переходит в обсуждение вопроса о самоубийстве!

Тут я их покидаю и иду спать.

* * *

В это утро дует сильный ветер. Он все усиливается, пока к полудню не превращается практически в пыльную бурю. Бампс отправляется на раскоп в топи, и у него возникает масса хлопот с ним на ревущем ветру, в конце концов свисающая со шлема ткань оказывается обмотанной у него вокруг горла. Михель, всегда готовый помочь, кидается на помощь. «Forca», – говорит он, сильно потянув за завязку.

Лицо у Бампса делается лиловым, так как его медленно душат.

«Beaucoup [75] forca», – говорит Михель жизнерадостно, потянув посильнее, и Бампс чернеет. Его едва успевают спасти!

Яростная ссора возникает после работы между обладающим горячим нравом Алави и Серкисом, нашим плотником. Возникает она, как всегда, из ничего, но поднимается до высот, грозящих смертоубийством.

Макс невольно вынужден в очередной раз произнести то, что он называет «Наставлением для младших школьников». С каждым днем, заявляет он, он все более соответствует квалификации главы подготовительной школы – с такой легкостью с его уст слетают тошнотворно-нравоучительные речи!

Данное поучение очень впечатляюще.

«Неужели вы воображаете, – заявляет он, – что я и Хвайя Полковник, и Хвайя с Рейкой всегда и во всем единодушны? Что нам никогда не хочется спорить? Но разве мы повышаем голос, орем, хватаемся за ножи? Нет! Все споры мы оставляем на потом, когда мы вернемся в Лондон! Здесь для нас Работа прежде всего! Всегда Работа! Мы контролируем свои чувства!»

На Алави и Серкиса это производит глубокое впечатление. Ссора прекращается, и просто одно удовольствие наблюдать их трогательную вежливость, когда они пропускают друг друга, выходя в дверь!

* * *

Совершена покупка велосипеда – очень дешевого японского велосипеда. Его гордым владельцем станет Али, на нем он должен будет ездить дважды в неделю в Камышлы за почтой.

Он отправляется, исполненный важности и счастья, на заре и возвращается приблизительно ко времени чая.

Я с сомнением говорю Максу, что это слишком далеко. До Камышлы сорок километров. Я прикидываю в уме расстояния «двадцать пять миль и двадцать четыре мили обратно» и добавляю с тревогой: «Мальчик не может столько ездить. Это для него слишком много».

Макс говорит (с моей точки зрения, бесчувственно): «О, я так не думаю».

«Он же, наверное, совершенно измучен», – бормочу я. Я ухожу на поиски перетрудившегося Али. Никаких признаков Али нет.

Димитрий наконец понимает, о чем я говорю.

«Али? Али вернулся из Камышлы полчаса назад. Где он теперь? Поехал на велосипеде в деревню Гермайир, в восьми километрах отсюда, у него там друг».

Мое беспокойство об Али быстро гаснет, особенно когда он помогает подавать обед с сияющим лицом и без малейших признаков усталости.

Макс ухмыляется и произносит таинственную фразу: «Вспомни Свисс Мисс».

Я начинаю думать о Свисс Мисс и ее времени.

Свисс Мисс была одним из пяти щенков-дворняжек на нашем первом раскопе в Арпачийа, около Мосула. Они с радостью (или из вежливости) отзывались на имена Вули Бой, Буджи, Вайт Фэнг, Том Бой и Свисс Мисс. Буджи погиб молодым из-за излишка klechah – это вид очень тяжелого сдобного кекса, который христианские секты едят на Пасху. Наши формены-христиане принесли нам его, что вызвало некоторую неловкость. После того как мы сами пострадали от него и нанесли существенный вред пищеварению одной неопытной девушки, которая неосторожно поела его к чаю, мы незаметно скормили остальное Буджи. Буджи, не веря своему счастью, выполз на солнце, проглотил это богатое угощение и тут же умер! Это была смерть в состоянии экстаза – чему можно только позавидовать! Из оставшихся собак Свисс Мисс была главной, так как была Любимицей Хозяина. Она обычно подходила к Максу на закате, когда работы кончались, и он деловито выбирал из ее шкуры клещей. Затем собаки выстраивались у кухни, во главе со Свисс Мисс, и когда их выкликали по именам, подходили одна за другой и получали свой обед.

Потом, в каком-то приключении, Свисс Мисс сломала лапу и появилась хромая и очень больная. Она, однако, не умерла. Когда подошло время нашего отъезда, судьба Свисс Мисс меня стала очень мучить. Притом что она такая хромая, как она сможет выжить, когда мы уедем? Единственное, доказывала я, что мы можем сделать, это усыпить ее. Макс, однако, и слышать не хотел об этом. Он оптимистично уверял меня, что со Свисс Мисс все будет в порядке. Остальные – да, может быть, говорила я, они как-нибудь проживут, но Свисс Мисс – она калека.

Спор продолжался, страсти с обеих сторон разгорались. В конце концов Макс победил, и мы уехали, сунув деньги в руку старику-садовнику и прося его «присмотреть за собаками, особенно за Свисс Мисс», но не слишком надеясь, что он это выполнит. Страхи за судьбу Свисс Мисс время от времени терзали меня на протяжении последующих двух лет, и я всегда винила себя, что не проявила твердости. Когда мы в следующий раз проезжали через Мосул, мы зашли в наш бывший дом, посмотреть. Он был пуст – никаких признаков жизни вокруг. Я негромко сказала Максу: «Интересно, что стало со Свисс Мисс?»

И тут я услышала рычание. На ступеньках сидела собака – очень нелепого вида (даже щенком Свисс Мисс не была красавицей). Она поднялась, и я увидела, что она хромает. Мы позвали: «Свисс Мисс» и она слегка завиляла хвостом, хотя и продолжала негромко рычать. И тут из кустов выбежал щенок и побежал к матери. Свисс Мисс несомненно нашла красивого мужа, так как этот щенок был прелестнейшей собачкой. Мамаша с ребенком нас спокойно разглядывала, но она нас не узнавала.