Расскажи мне, как живешь - Кристи Агата. Страница 46

За домом есть милый маленький садик, и этот дом гораздо более цивилизованный, чем все то, в чем мы жили уже долгое время.

Когда приезжает грузовик, обнаруживается, что мы утратили три стула, стол и мое сиденье для уборной!

Гораздо меньше, чем я думала!

Сам телль Джидл расположен около большой заводи лазурно-голубой воды, образованной ручьем, впадающим в Белих. Вокруг заводи деревья, место действительно прелестно, и согласно традиции – это место встречи Исаака и Ревекки. Все это очень отличается от того, где мы были раньше. Тут есть прелестное, но печальное очарование, но нет нетронутой свежести Чагара и волнистой степи вокруг него.

Тут чувствуется процветание. По улицам ходят хорошо одетые армяне и другой народ, есть дома и сады.

* * *

Через неделю после нашего приезда нас опозорила Хайю. Все псы Айн-эль-Аруса приходят ухаживать за ней, а так как ни одна из дверей толком не закрывается, то нет возможности ни удержать их снаружи, ни запереть ее внутри! Вой, лай, драки! Хайю, задумчивая янтарноокая красавица, делает все, чтобы поощрять этот пандемониум!

Происходят сцены, совершенно как в старомодной пантомиме, где демоны выскакивают из окон и люков. Мы сидим за ужином, как вдруг распахивается окно и большой пес впрыгивает в комнату, за ним прыгает еще один, он гонется за первым – трах! Дверь спальни распахивается и появляется еще один пес. Все трое дико носятся вокруг стола, ударяются о дверь комнаты Гилфорда, распахивают ее и исчезают, с тем, чтобы как по волшебству появиться из дверей кухни, а вслед за ними вылетает сковородка, пущенная им вдогонку рукой Субри.

Гилфорд проводит бессонную ночь. Псы врываются к нему в дверь, затем прыгают через его кровать и выскакивают в окно. Время от времени Гилфорд встает и кидает в них разными предметами. Вой, тявканье и вообще собачьи сатурналии!

Сама Хайю, как оказывается, сноб. Она благоволит к единственному в Айн-эль-Арусе псу, который ходит в ошейнике! «Вот, – кажется, говорит она, – настоящий класс!» Это большой черный пес с курносым носом и огромным хвостом, как у лошади из похоронной процессии.

* * *

Субри после нескольких бессонных из-за зубной боли ночей просит отпуск, чтобы съездить на поезде в Алеппо и сходить к зубному врачу. Он возвращается через два дня сияя.

Его отчет о событиях таков:

«Я иду к врачу. Я сажусь в кресло. Я показываю ему зуб. Да, говорит он, его нужно удалить. Сколько, говорю я. Двадцать франков, говорит он. Это нелепо, говорю я и ухожу из его дома. Я снова прихожу к вечеру. Сколько? Восемнадцать франков. Я снова говорю, нелепо. Все это время боль усиливается, но нельзя же позволять себя грабить. Я прихожу на следующее утро. Сколько? Все еще восемнадцать франков. Снова днем. Восемнадцать франков. Он думает, что боль меня победит, но я продолжаю торговаться! И под конец, Хвайя, я победил».

«Он сбавил цену?»

Субри качает головой.

«Нет, он никак не сбавлял, но я очень хорошо сторговался. Ладно, говорю я. Восемнадцать франков. Но за это ты должен удалить не один зуб, а четыре!»

Субри со вкусом хохочет, так что видны несколько дыр от зубов. «Но другие зубы болели?»

«Нет, конечно, нет. Но когда-нибудь они бы начали. Теперь они на могут. Их удалили, и за цену одного».

Михель, который слушал, стоя в дверях, теперь одобрительно кивает головой. «Beaucoup economia» [97] , – говорит он.

Субри привез с собой нитку красных бус, которую он теперь завязывает на шее Хайю. «Это такие, как девушки одевают, чтобы показать, что они замужем, – говорит он. – А Хайю, она недавно вышла замуж».

Вот это точно! Я бы сказала, за всех псов в Айн-эль-Арусе!

* * *

Сегодня утром, а это воскресенье и наш выходной день, я сижу и приделываю этикетки к находкам, а Макс пишет в бухгалтерской книге, когда Али вводит в комнату женщину. Это очень почтенного вида женщина, аккуратно одетая во все черное, с огромным золотым крестом на груди. Ее губы крепко сжаты и вид у нее расстроенный.

Макс вежливо ее приветствует, и она сейчас же начинает излагать длинную историю, очевидно, о каком-то горе. Время от времени имя Субри мелькает в ее речи. Макс хмурится и выглядит серьезным. Рассказ продолжается и становится все более страстным.

Я прихожу к мысли, что это старая и хорошо известная повесть об обманутой деревенской девушке. Эта женщина – ее мать, а наш веселый Субри – подлый обманщик.

Голос женщины повышается в благородном негодовании. Она хватает одной рукой крест у себя на груди, поднимает его и, видимо, в чем-то клянется.

Макс кричит, чтобы прислали Субри. Я решаю, что мне лучше, наверное, из деликатности уйти, и как раз пытаюсь незаметно удалиться, когда Макс велит мне оставаться на месте. Я снова сажусь, и так как я, видимо, должна изображать свидетеля, пытаюсь делать вид, что понимаю, о чем идет речь.

Женщина, суровая, полная достоинства фигура, стоит молча, пока не появляется Субри. Тогда она осуждающе простирает руку и, очевидно, повторяет свои обвинения против него.

Субри не пытается сколько-нибудь серьезно защищаться. Он пожимает плечами, поднимает руки, кажется, признает справедливость ее обвинения.

Драма продолжается – спор, взаимные обвинения. Макс все более и более принимает судейский вид. Субри побежден. Ну что ж, кажется, говорит он, делайте как хотите!

Неожиданно Макс придвигает к себе лист бумаги и пишет. Он кладет написанное перед женщиной. Она ставит значок – крест – на бумаге и, снова подняв золотой крест, в чем-то торжественно клянется. Затем подписывается Макс, и Субри тоже ставит свой значок и, по-видимому, тоже в чем-то клянется. Затем Макс отсчитывает некоторую сумму денег и отдает женщине. Она благодарит Макса, с достоинством склоняя голову, и выходит. Макс адресует Субри какие-то горячие укоры, и тот уходит с довольно подавленным видом.

Макс откидывается в кресле, вытирает платком лицо и говорит: «Вуф!»

Я кидаюсь на него с вопросами.

«В чем дело? Девушка? Она дочь этой женщины?»

«Не совсем. Это была хозяйка местного борделя».

«Что?»

Макс передает мне, насколько возможно точно, собственные слова женщины.

Она пришла к нему, говорит она, чтобы он мог исправить тяжкое зло, причиненное ей его слугой Субри.

«Что сделал Субри?» – спрашивает Макс.

«Я женщина известная и честная. Меня уважают все кругом! Все говорят обо мне хорошо. Мой дом содержится богобоязненно. А тут приходит этот парень, этот Субри, и в моем доме он находит девушку, которую знал в Камышлы. Разве он возобновляет с ней знакомство приятным и приличным образом? Нет, он действует беззаконно, применяет насилие – так, что может нанести вред моей репутации! Он скидывает с лестницы и выкидывает вон из дома турецкого господина, богатого турецкого господина, одного из моих лучших клиентов. Все это он делает яростно и в неподобающей манере! Более того, он убеждает девушку, которая должна мне деньги и видела от меня много доброты, покинуть мой дом. Он покупает ей билет и отправляет на поезде домой. Более того, она берет с собой сто и десять франков, которые принадлежат мне, а это грабеж! Так вот, Хвайя, это неправильно, чтобы можно было наносить такие оскорбления. Я всегда была безупречной и добродетельной женщиной, богобоязненной вдовой, против которой никто ничего не может сказать. Я долго и тяжко боролась с бедностью и поднялась в мире благодаря своим собственным честным стараниям. Не может быть, чтобы вы приняли сторону насилия и зла. Я прошу о возмездии и я клянусь тебе (это был момент, когда золотой крест вступил в действие), что все, что я сказала, правда, и я готова повторить это в лицо твоему слуге Субри. Ты можешь спросить в Магистрате, у священника, у французских офицеров в гарнизоне – все скажут тебе, что я честная и уважаемая женщина!»

Субри, когда его вызвали, ничего не отрицал. Да, он знал эту девушку в Камышлы. Она была его другом. Турок его раздражал, и он спихнул его с лестницы. И он посоветовал девушке, что ей надо вернуться в Камышлы. Ей Камышлы больше нравится, чем Айн-эль-Арус. Девушка взяла в долг немного денег, чтобы взять с собой, но, несомненно, когда-нибудь возместит.