Хлеб великанов - Кристи Агата. Страница 49

— Я его ненавижу, — страстно сказала Майра. — Всегда ненавидела.

— Нелл, ты была у нотариуса? Помнится, Вернон перед уходом на фронт сделал очень простое завещание — все оставил тебе. В таком случае, Эбботс-Пьюисентс теперь твой. Имение не числится как родовое, да и Дейров больше нет.

— Спасибо, дядя Сидни, — сказала Нелл. — Я виделась с нотариусом, он объяснил, что все принадлежит мне.

— Это больше, чем обычно могут сделать нотариусы. У них даже простые вещи выглядят страшно сложными. Не мое дело тебе советовать, но, как я понимаю, в твоей семье нет мужчин, кто бы мог дать тебе совет. Лучше всего тебе его продать. На его содержание нет денег, понимаешь?

Нелл понимала. Ей дали понять, что деньги Бентов ей не достанутся. Майра оставит деньги своей собственной семье. Естественно; на другое Нелл и не рассчитывала.

Вообще-то дядя Сидни заранее поговорил с Майрой — узнать, не ожидается ли у молодых ребенок. Майра сказала — как ей кажется, нет. Дядя Сидни велел уточнить.

— Я точно не знаю, но, кажется, если ты завтра сыграешь в ящик, завещав деньги Вернону, они достанутся ей. Без вариантов.

Майра слезливо заговорила о том, как жестоко с его стороны говорить, что она умрет.

— Ничего подобного я не сказал. Все вы, женщины, одинаковы. Кэри дулась на меня целую неделю, когда я заставил ее оформить завещание. Мы не хотим, чтобы денежки уходили из семьи.

Сверх того, он не хотел, чтобы денежки уходили к Нелл. Он не любил ее, считая, что она перебежала дорожку Энид. И с отвращением смотрел на миссис Верикер: в ее присутствии он чувствовал себя неуклюжим, потным и не знал, куда девать руки.

— Нелл обязательно посоветуется со специалистом, — сладким голосом прощебетала миссис Верикер.

— Не подумайте, что я хочу встревать, — сказал дядя Сидни.

В Нелл вспыхнуло болезненное чувство сожаления. Ах, если бы она была беременна! Вернон так берег ее. «Дорогая, будет ужасно, если меня убьют, а ты останешься с ребенком на руках, — куча забот и мало денег… к тому же… ты можешь умереть, я не могу рисковать».

Тогда действительно казалось, что можно подождать. А теперь ей было очень жаль. Утешения матери показались ей жестокими.

— Нелл, ты случайно не ждешь ребенка? Слава богу. Ты выйдешь замуж еще раз, и лучше, чтобы не было обузы.

В ответ на ее пылкий протест миссис Верикер улыбнулась.

— Я не должна была говорить это сейчас, но ты еще дитя. Вернон и сам хотел бы, чтобы ты была счастлива.

«Никогда не буду. Она не понимает», — думала Нелл.

— Ну, ну, мы живем в печальном мире, — сказал мистер Бент, вгрызаясь в бутерброд. — Погибает цвет человечества. Но я горжусь Англией, горжусь, что я англичанин. Мне радостно чувствовать, что и я вношу свой вклад, как эти ребята. В следующем месяце мы удвоим производство взрывчатых веществ. Работаем день и ночь. Могу сказать, я горжусь фирмой «Бент».

— Это должно быть очень прибыльно, — сказала миссис Верикер.

— Я предпочитаю смотреть на это иначе. Я считаю, что служу своей стране, — сказал мистер Бент.

— Надеюсь, все мы делаем, что можем, — сказала миссис Левин. — Я работаю по два дня в неделю, забочусь о бедных девушках, у которых появляются дети войны.

— Слишком много легкомыслия, — сказал мистер Бент. — Мы не должны распускаться. Англия никогда не была распущенной.

— В любом случае надо позаботиться о детях, — сказала миссис Левин и добавила: — А как там Джо? Я думала, что встречу ее здесь.

И Сидни, и Майра смутились. Стало ясно, что Джо — это, что называется, деликатная тема, и они быстро ее обошли. Работает на войну во Франции… очень занята… Не смогла получить увольнение.

Мистер Бент посмотрел на часы.

— Майра, у нас осталось мало времени до поезда. Надо вернуться засветло. Кэри — вы знаете мою жену — нездорова, поэтому не смогла приехать. — Он вздохнул. — Странно, как все оборачивается к лучшему. Мы жалели, что у нас нет сына, а теперь оказалось, что судьба нас пощадила. Вот бы мы сейчас переживали! Пути Господни неисповедимы.

Миссис Верикер сказала, после того как они расстались с миссис Левин, подвезшей их на машине:

— Я очень надеюсь, Нелл, что ты не считаешь своим долгом часто видеться с этой семьей. Сказать не могу, до чего мне не нравится, как эта женщина купается в своем горе. Она прямо-таки упивается им, хотя вряд ли предпочла бы лечь в гроб вместо сына.

— О, мама! Она действительно несчастна. Она обожала Вернона. Как она сказала, он — все, что у нее было в мире.

— Женщины любят эту фразу. Она ничего не значит. И не делай вид, что Вернон любил мать. Он ее только терпел. Между ними не было ничего общего. Он насквозь Дейр.

Этого Нелл не могла отрицать.

Она прожила у матери три недели. Миссис Верикер была к ней очень добра — в пределах собственных принципов. Она была не из тех, кто вечно готов сочувствовать, но уважала горе Нелл и не вмешивалась. Ее практические суждения были, как всегда, безупречны. Она говорила с нотариусом и осталась очень довольна.

Эбботс-Пьюисентс все еще сдавался. Жильцы занимали его до будущего года, и нотариус настоятельно советовал продать его, а не сдавать еще раз. К удивлению Нелл, миссис Верикер эту позицию не поддержала. Она предложила подождать с продажей.

— Мало ли что может случиться, — сказала она.

Мистер Флеминг встретил ее упорный взгляд и, кажется, понял. Он задержал взор на Нелл, которая в трауре выглядела прекрасной и юной. Он заметил:

— Как вы сказали, многое еще может случиться. Во всяком случае, в течение года можно ничего не решать.

Уладив дела, Нелл вернулась в госпиталь Уилтсбери. Только здесь для нее была возможна жизнь. Миссис Верикер не спорила. Она была разумная женщина, и у нее были свои планы.

Через месяц после смерти Вернона Нелл снова была в госпитальной палате. Никто не заговаривал с ней об ее утрате, и она была благодарна. Девизом момента было — держаться.

— Сиделка Дейр, вас кто-то спрашивает.

— Меня? — удивилась Нелл.

Должно быть, Себастьян. Только он мог приехать навестить ее. Она не была уверена, что хочет его видеть.

Но, к ее величайшему изумлению, это был Джордж Четвинд. Он объяснил, что, проезжая через Уилтсбери, остановился узнать, нельзя ли с ней повидаться. Он приглашал ее на ланч.

— Я подумал, что сегодня вы дежурите во вторую смену.

— Вчера меня передвинули на утро. Я спрошу у старшей сестры. Мы сейчас не очень загружены.

Разрешение было дано, и через полчаса она сидела в отеле «Кантри», перед ней стояла тарелка с ростбифом, а официант склонился к ней с блюдом капусты.

— Единственный овощ, который в «Кантри» признают, — отметил Четвинд.

Он говорил занимательно и не касался ее утраты. Он только сказал, что ее возвращение на работу в госпитале — самый мужественный поступок, о каком ему приходилось слышать.

— Не могу выразить, как меня восхищают женщины. Они все терпят, они работают. Без шума, без героизма — принимают это как должное. По-моему, англичанки прекрасны.

— Надо же чем-то заниматься.

— Я понимаю. Все лучше, чем сидеть сложа руки.

— Да.

Она была благодарна ему. Джордж всегда все понимал. Он рассказал, что через день-два поедет в Сербию для организации помощи.

— Честно говоря, мне стыдно, что моя страна не вступает в войну. Но вступит, я убежден в этом. Это только вопрос времени. Пока мы делаем что можем, чтобы облегчить людям тяжесть войны.

— Вы хорошо выглядите.

Он выглядел моложе, чем ей помнилось, — хорошо сложенный, загорелый, только седина в волосах выдавала возраст.

— Хорошо себя чувствую, потому что много работаю. Организация помощи требует много энергии.

— Когда вы уезжаете?

— Послезавтра. — Совсем другим голосом он сказал: — Послушайте… вы не сердитесь, что я вот так заглянул к вам? Не считаете, что я суюсь не в свое дело?

— Нет, что вы. Это очень любезно. Особенно после того, как я… я…