Американец - Злотников Роман Валерьевич. Страница 3

Лесополоса неподалеку от Кишинева, 30 апреля 1986 года, среда

Праздник удался. Удался на все сто процентов. Родители ушли с работы еще в обед, по-быстрому заскочили домой, захватили ведро с маринованным мясом и меня и поехали к окраине. У вокзала пересели на другой автобус и долгие полчаса мотылялись по Мунчештской… [2] Я еще удивился, всего-то одну улицу проехать, а такая длинная. Остановка называлась «Мунчештская, 812». Неужели бывает на одной улице столько домов? И зачем?

Но потом было весело. Шли в гору не просто так, а напевая. На остановке их ждал Леха-десантник. По жаркой погоде он снял с себя все, оставшись в одной десантной тельняшке. Леха решительно отобрал у родителей ведро, запихнул его в рюкзак, а рюкзак взвалил на плечи. На вопрос: «Не тяжело ли одному?» — буркнул: «За речкой и не такое тягали!»

Я уже знал, что «за речкой» это не за Днестром, это Леха так Афганистан называет. Леха там служил. Правда, рассказывать он про это не очень любит. Зато я много читал в газетах. Как наши школы в Афганистане открывают, электростанции строят и помогают воевать с тамошними капиталистами и их наемниками-душманами. А десантников там простые афганцы называют «шурави», что значит друг.

Шли весело. Несмотря на тяжелый рюкзак и крутоватый путь вверх по склону, Леха задал такой темп, что мне и маме иногда приходилось переходить на бег. А Лехе все трын-трава, он еще и анекдоты травил.

Когда пришли, отец отошел в сторону, кулинарить. Над шашлыком он всегда священнодействовал — дрова подбирал, тщательно сортируя, потом пережигал их на угли, сам нанизывал мясо на шампуры, сам и жарил, время от времени поворачивая, и то раздувая угли, то давая им стать тускло-багровыми… Впрочем, результат оправдывал все затраченные усилия. Мясо трещало за ушами, и все съедали по два, а то и по три шампура, даже Маринка-практикантка с маминой работы, которая все остальное время тряслась над своей фигурой и соблюдала таинственную «диету».

Впрочем, сейчас ей, похоже, не до мяса. Она сидела у костра и слушала Леху. А Леха, непонятно с чего, вдруг изменил своей обычной сдержанности. То песни пел какие-то незнакомые, про чужие горы… то байки травил. Я, само собой, присел поближе и слушал, открыв рот. У этого разговорчивого Лехи получалась какая-то странная война. Странная, но… Манящая. Горы. Чужие, странные люди. Незнакомые слова. «Духи». «Зеленка». «Мангруппа». «Вертушка». Не сразу и поймешь, что к чему, но перебивать не хотелось. Хоть было и не все понятно.

И сразу было ясно, что Леха — настоящий герой. И молчал он от скромности. А сейчас вот открылся. Эх, если б еще Маринка куда-то свалила. А то все: «Ой, Леша, спой лучше… Ну и что, что „ваши“ песни закончились? Ты Высоцкого спой. Или Визбора… Знаешь? Вот!» И подпевала: «Ми-ла-я моя, сол-ныш-ко лес-но-ее…» Эх-х, ну и дура! Можно подумать, про солнышко кто другой спеть не может! А тут герой под боком, с настоящей войны. Даже американского разведчика почти поймал…

Впрочем, может, и хорошо, что Леха перешел на Визбора и Высоцкого. Потому что тут как раз меня подозвала мама и отправила встречать тетю Люду. «Видишь, рюкзак у нее тяжелый, и идти вверх трудно! Вот и встреть, помоги…» Хорош бы я был, если бы в это время Леха о войне рассказывал. А Визбора пропустить не так жалко, его песни я уже не раз слышал…

Впрочем, когда я дотащил рюкзак тети Люды к костру (та и не подумала помочь или поблагодарить, побежала вперед, прилипла к маминому уху и начала что-то жарко шептать… Опять свои любимые сплетни небось) Леха уже закончил с песнями и читал какой-то стих. Незнакомый. Про поручика, который где-то на краю земли с маленьким гарнизоном. И про его гордый ответ адмиралу: «Нет, я не подпишу твоей бумаги! Так и скажи Виктории своей…» [3]

Эти слова легли мне в самую душу. Так им! Так и надо отвечать! Пусть у них целая эскадра, пусть! А все равно — «русские не сдаются!»

И тут сбоку диссонансом вполз противный шепот тети Люды. Разобрать удавалось не все, только обрывки: «Да, говорят, в Чернобыле реактор взорвался… Да, „Голос Америки“ сказал… Ну да, хуже атомной бомбы… Говорят, шведы панику подняли… Нет, наши-то молчат… А американцы говорят, что радиация такая, что ночью над Киевом аж небо светится…». Тут я даже отвлекся от Лехи. Про Чернобыльскую АЭС мне рассказывали, там однокурсник отца работал. Передовая станция, на ней всегда эксперименты ставили. Надежная, наверное. Что ж она врет-то? Ну, сейчас мама ей… Мама моих ожиданий не подвела. Твердым голосом прервала сплетницу, и сказала: «Постой, Люда, это сейчас не главное!» И отошла к папе. А что? И правильно! Папа-то про станцию куда больше знает. И уж точно объяснит врушке, кого надо слушать, а кого не стоит. Впрочем, папа, судя по реакции, не очень-то хотел ради какой-то балаболки отрываться от шашлыка, который как раз «дозревал»… «А что? — рассудил я про себя, — тоже верно! Сплетни и глупости эта тетя Люда каждую неделю приносит. А шашлык — он раз-другой в год случается. И портить его не следует».

Кажется, маме это не понравилось. Она начала, что случалось редко, что-то выговаривать папе злым, даже отсюда слышно, голосом. Послушав пару минут, папа сдался. Подозвал Бориса Львовича, второго заядлого «шашлычника» компании, и буквально навязал тому готовку. Потом отошел к остальным взрослым. Хм, странно… Не собрание же против «злостной антисоветчицы» папа устроить собрался?

А дальше было совсем странно. Разговор у взрослых был, сразу видно, коротким. И обескураживающим для всех. А затем родители, наскоро со всеми попрощавшись и так и не попробовав шашлык, поволокли меня обратно домой. Впрочем, домой мы поехали с мамой, папа отстал. А мама по приезде домой начала срочно обзванивать свое начальство и нашего завуча.

Затем были короткие, нелепые, суматошные сборы. И уже через час мы ехали в аэропорт. Каким-то чудом папа достал три билета до Москвы. Из Москвы на поезде уехали к бабушке в Карелию. В голове у меня все просто звенело от непонимания. Зачем? Куда бежим? Была бы радиация, так объявили бы! Неужели они поверили этой врушке? И «Голосу Америки»? Да там же враги, неужели неясно! Леха против них в Афгане воевал, шпиона ихнего ловил…

Впрочем… Дней через пять после приезда все лениво, нехотя, заговорили про аварию. Мол, да, была. Был пожар. И четвертый энергоблок отключен. Погибло два человека. И это «грузило» меня еще сильнее. Неужели «два человека погибло» — стоило того, чтобы панически, нелепо как-то бежать через всю страну?

Кишинев, Молдавская ССР, 12 апреля 1988 года, вторник

— Юрка, догоняй, давай! — заорал Серега и побежал через перекресток, не оглядываясь. Приятель догонит, куда денется… А вот мест в видеосалоне может и не хватить. До сеанса всего 15 минут. И пофиг, что день рабочий, а времени только пять. Все равно на такое чудо народ набивается. Даже рубля за вход не жалеют. Эх…