Генерал-адмирал. Тетралогия - Злотников Роман Валерьевич. Страница 25

А перед самым Рождеством Климент Аркадьевич проснулся от отчаянного визга, донесшегося с другого края их небольшого поселка, оттуда, где были устроены конюшня и овчарня. Он вскочил, трясущимися руками натянул одежду, накинул тулуп и выскочил наружу. Следом бросился и квартировавший с ним в одной избе Книппельних, который чуть замешкался, надевая очки. У самого-то Тимирязева зрение было идеальное, и увиденная картина заставили профессора замереть на месте. Ворота конюшни были распахнуты, жердь, запирающая ограду вокруг оной, скинута наземь. А довольно далеко за околицей маячил не слишком быстро, поскольку его гнали прямо по снежной целине, но неуклонно удаляющийся табунок — все их два десятка лошадей. Вдобавок к тому из точно так же распахнутой овчарни несколько кривоногих и одетых в потрепанные халаты человек торопливо выгоняли овец.

Из остолбенения Климента Аркадьевича вывел срывающийся голос приват-доцента:

— Профессор, ну что же вы, стреляйте!

— А-а? Что?

— Ну у вас же есть револьвер! — напомнил Книппельних. — Стреляйте!

Климент Аркадьевич заполошно взмахнул руками и кинулся в избу. Револьвер ему вручил помощник великого князя Викентий Зиновьевич, весьма деятельный господин, оказавший немалую помощь в подготовке к отъезду. Содействовать в снаряжении экспедиции его высочество повелел Канарееву уже после второй встречи с Тимирязевым и Мичуриным. И с того момента фигура, одетая в безупречный, даже несколько щегольской костюм из английского твида, постоянно была заметна где-нибудь неподалеку от профессора. Кстати, ничем, кроме как его присутствием, Тимирязев не мог объяснить то, как быстро разрешились проблемы, например, с выделением вагонов для погрузки имущества экспедиции или с быстрой закупкой семян и рассады. Так вот именно Викентий Зиновьевич и вручил ему перед отъездом большой четырехлинейный револьвер системы «Смит и Вессон», а на отговорку профессора, что он-де никогда такого оружия в руках не держал и обращаться с ним не умеет, только усмехнулся и в несколько движений показал, что и как с револьвером делать: «Вот, это же, видите, довольно просто. Потренируйтесь по дороге. Все равно делать будет особо нечего. А едете вы в места глухие — мало ли что…» — «Вы что же, милостивый государь, — возмутился Климент Аркадьевич, — думаете, что я буду стрелять в людей?! Да никогда! Я — ученый, а не какой-то там жандарм, и…» — «Ну, ежели не стрелять в людей, так попугать пригодится. Да и не только люди там опасные. Другие угрозы есть. Скажем, волки. Хотя люди, конечно, куда как опаснее, — усмехнулся помощник великого князя и почти насильно сунул револьвер Тимирязеву. — Берите». Пришлось взять, хотя потренироваться по дороге профессор так и не удосужился. А по приезде сюда и вовсе времени не было.

Так что, когда Тимирязев, ругаясь под нос, извлек из задвинутого в угол чемодана злополучный револьвер и выскочил наружу, он еще с минуту нелепо дергал железяку и жал на всякие крючки, кнопки и просто непонятные выступы, пытаясь вспомнить, что там делал Канареев, прежде чем револьвер в руках грохнул, выкинув клуб сизого дыма. На его счастье — и на счастье тех, кто стоял в этот момент рядом с профессором, да и тех, кто вступил в схватку с похитителями, тоже, — пуля ушла почти вертикально вверх.

— Их ты! — охнул кто-то за спиной.

Профессор оглянулся. Рядом стоял татарин-кашевар, самый старый и самый тихий во всей нанятой артели, и оторопело пялился на него. А вернее, на револьвер в его руках. Нет, огнестрельное оружие уже давно нигде на просторах Российской империи не было в новинку и уж тем более в диковинку, однако о том, что оно может быть не только в виде ружья или винтовки, а еще вот таким компактным, кое-кто не знал. И для татарина, пусть и весьма преклонного возраста, но, похоже, всю жизнь прожившего в глухом ауле и лишь недавно в первый раз отъехавшего от него более чем на несколько верст, это тоже оказалось неожиданностью. А может, он просто испугался.

— Ну вот, другое дело! — Голос Книппельниха вывел профессора из легкого ступора, в который его вверг факт собственноручной стрельбы из револьвера. — Побежали.

Тимирязев перевел взгляд на околицу. Табун уже скрылся из виду, а вот те налетчики, которые занимались отарой и до сего момента успешно отбивались от сбежавшихся жителей, отгоняя их конями и нагайками, услышав выстрел, бросили овец и, вскочив на своих низкорослых лошадок, пустились наутек. Так что овец удалось отстоять. Всех, кроме двух, коих в суматохе ненароком прибили. Но это за убыток профессор не посчитал, поскольку овцы и так приобретались скорее на мясо, ну и еще чтобы заиметь практический опыт содержания отары в этой местности, — разводить здесь Тимирязев планировал мериносов или каракульскую породу. А вот потеря табуна нанесла сильный удар по его планам. Как теперь проводить весенние полевые работы? Привлечь казаков не представлялось возможным — в ту пору, коя является предпочтительной для сева, им свои поля обрабатывать надобно. Денег же оставалось не слишком много — если снова покупать лошадей, может не хватить на что-нибудь другое.

Подъесаул, за которым профессор послал сразу после налета, прискакал к вечеру.

— Кони меченые? — сразу спросил он, едва войдя в горницу и боднув злым взглядом красный угол, где отсутствовали привычные образа. В остальных избах они были, хотя и дешевые, бумажные, а в своей Климент Аркадьевич как-то этим не озаботился, а когда подъесаул ему на это указал, выяснилось, что уже поздно — запас икон в маленькой станичной церквушке у батюшки кончился, новые обещались подвезти только к Рождеству или даже позже. Впрочем, профессор не считал это таким уж недостатком и даже слегка, тайком гордился своей прогрессивностью. Нет, как и любой русский, он был крещеный, но, как любой образованный и широко мыслящий человек, в Бога верить давно перестал, а служителей церкви почитал за нахлебников и мракобесов.

— Э-э, что? — не понял сразу Климент Аркадьевич.

— Меченые, меченые, — отозвался Фарид, с утра безвылазно сидевший в избе ученых. — Вот клеймо. — Он протянул кусок кожи. — Ваш же кузнец ставил.

Профессор недоуменно покосился на татарина. Таких тонкостей хозяйствования он не отслеживал.

— Тогда добре. — Лицо подъесаула разгладилось. — Отыщем. Погоды навроде должны стоять спокойные, далеко не уйдут. Куды им с табуном-то? Завтра с утра и выйдем.

— Э-э, я был бы очень благодарен, — заулыбался Тимирязев, у которого после этих слов от сердца отлегло. — И, господин подъесаул, я был бы очень признателен, если б вы смогли выделить нам для охраны нескольких казаков во избежание повторения подобных случаев.

Подъесаул, прищурившись, окинул профессора взглядом:

— Да выделить-то можно. Отчего ж не выделить-то. Токмо, — он сдвинул папаху набок и почесал за ухом, — кто ж этим за просто так заниматься будет? Мы, чай, не драгуны, у нас дом, хозяйство, оно забот да пригляда требует. А ныне не война, чтобы казака обязывать хозяйство бросить да другим делом заняться.

— Но позвольте, я думал… — Профессор запнулся. Представление о правах и обязанностях казаков он имел довольно смутное, к тому же у него внезапно возникло опасение, что, если начать ругаться, подъесаул может выставить счет и за то, что пойдет со своими людьми за похитителями лошадей. Он же, в конце концов, не полицмейстер, призванный это делать по долгу службы. — Хорошо, я согласен. Буду платить по… по… по пятнадцать копеек в день.

— Вот и ладно. — Усы подъесаула разошлись в довольной улыбке. — Пока одного из своих орлов у вас оставлю, а как вернемся с табуном — казачат буду присылать.

— Казачат? Но позвольте, — возмущенно начал Тимирязев, — я не…

— Не боись, прохвессор, ребята опытные. С оружием. А что молодые — так никто из казаков за столько денег тебя охранять не согласится. Да и пару собак тебе пришлю. Негоже без собак-то… И что казачата — не бойся. Мне твой гонец рассказал, что киргизы, после того как ты пальнул, сразу в бега ударились. А казачата сумеют не только в воздух пальнуть, а и по супостату.