Генерал-адмирал. Тетралогия - Злотников Роман Валерьевич. Страница 32

В зале установилась тишина. Я молча смотрел на ошеломленных присутствующих. Похоже, их пробрало. Что ж, новая ипостась генерал-адмирала (которого они знали как облупленного и давно перестали учитывать в каких бы то ни было расчетах, оставляя ему хоть и незавидную, но необременительную роль вешалки для морского мундира, потому что флот в его глазах был хоть и славным, но прошлым, а настоящее и будущее виделось лишь на паркете светских салонов и в любимом им Париже) впервые показала зубки. Да, милые мои, а то ли еще будет…

Я оперся на трость и, скорчив страдальческую гримасу, встал с кресла.

— Встретимся через месяц, господа. Жду ваших предложений. Причем четких: что предлагается, зачем, какой ожидается результат и в какие сроки, примерные расходы и так далее.

Уже спускаясь по ступеням к карете, я поймал восхищенный взгляд Димы. Похоже, мне все удалось. Если уж моего адъютанта и секретаря так пробрало…

На следующий день весь Санкт-Петербург гудел от слухов о том, что вчера произошло на заседании Морского технического комитета. Оценки деятельности наконец-то выздоровевшего генерал-адмирала разнились от восторженных до «он настоящий сумасшедший». За день мне попытались нанести с десяток визитов, но я принял только младшего брата Павла. Остальным было сказано, что «великий князь молится в домашней часовне». Впрочем, я действительно весь день проторчал там. Вот только молился я недолго — большую часть времени просто работал. Но младшего брата не принять было невозможно — не говоря уж о том, что это был родной брат, из всей моей семьи он оказался самым религиозным. Ну с кем мне еще общаться после всего, что обо мне теперь говорили, как не с Павлом? Хотя он, как и все Романовы, служил и уже пребывал в чине ротмистра гвардии… Именно во время его визита мы с ним и помолились. А затем он со слезами на глазах высказал мне, как счастлив моим обращением к Господу, ибо отныне у него появился лишний повод гордиться старшим братом. Честно признаться, после его посещения настроение у меня сильно испортилось. Ненавижу врать! Но надо было держаться.

Попытки прорваться ко мне продолжались три дня подряд. А на четвертый пришел вызов из Аничкова дворца. Меня желал видеть старший брат и государь Российский Александр III. А Зимний он отчего-то не любил.

На подъезде к Аничкову меня охватила легкая дрожь. Мне предстояло еще одно испытание: разговор с человеком, который знал меня с младенчества. Нет, мы не спали с ним в одной комнате, не делились поздними вечерами сокровенными тайнами, не лазили по чужим дворам, не бегали вместе на рыбалку, и даже учителя у нас были разные. Но это был мой старший брат, знавший меня все тридцать три с лишним года моей жизни, видевший меня не раз, не два и даже не сотню, а десятки тысяч раз, обсуждавший со мной множество тем, привыкший к моим жестам, мимике, типичным реакциям, манере смеяться и шутить. И как мне с ним говорить?.. Более того, говорить мне с ним предстояло уже без всяких ссылок на плохое самочувствие и пошатнувшееся здоровье. Хотя теоретически подобный вариант выхода из совсем уж двусмысленного положения сохранялся, но он был крайне нежелателен. Ибо я собирался вскорости отпроситься у императора в дальнее путешествие, играющее ключевое значение для моих планов. А не до конца выздоровевшего он меня вряд ли отпустит…

Ясное дело, по ступеням Аничкова дворца я поднимался, едва справляясь с нервной дрожью.

Государь принял меня в своем кабинете. Облапив, строго поинтересовался:

— Здоров?

Я кивнул:

— Да, государь.

— Ты это брось, Лешка! — громыхнул Александр. — Я тебе в первую голову брат, а государь уже после.

— Нет, государь, — упрямо произнес я. Вот еще, сейчас мне воспоминаний о детских годах недоставало. Слава богу, наша с ним маменька преставилась, а то бы уже давно меня раскусила. Это еще счастье, что брат все время проводит за городом, в Гатчине, Петергофе и Царском Селе, так что до сего момента мы почти и не встречались. — Нет, государь. Ты в первую голову государь мне и всему народу русскому, Богом на царство помазанный, а уж потом мне брат. И я о том теперь помню и помнить буду. И свою судьбу в том вижу, чтобы быть тебе перед Богом и людьми первой опорой. И тебе, и детям твоим, кои, даст Бог, случится это еще не скоро, после тебя по Божьему велению трон займут.

Похоже, эта речь стала для Александра большой неожиданностью. Но я бы не сказал, что она ему так уж не понравилась.

— Да, поменялся ты, Лешка, — качнул головой его величество после долгой паузы. — Ну да и ладно… — И опять замолчал. Похоже, мой горячий спич сломал все его планы относительно нашей встречи и сейчас он пребывал в некоторой растерянности. — Тут ведь вот какое дело… — Император погладил бороду, бросил на меня испытующий взгляд — а ну как у братца совсем крыша съехала и с ним ни о чем разговаривать нельзя? — но потом все-таки решился: — Бунге [15] мне насчет тебя сильно выговаривал.

Я старательно улыбнулся, что изрядно ободрило его величество.

— У нас же, сам знаешь, и так казна дырявая, все еще никак от турецкой войны не очухаемся, а тут твои экзерциции.

— Это какие же? — сыграл я легкое недоумение.

— Да все. Но особливо то, что ты какую-то морскую пехоту напридумывал. Ты еще какую-нибудь речную или озерную изобрети!

Ага, отлично. Значит, мы будем обсуждать не мое здоровье и душевное состояние и не те сплетни, что гуляли обо мне по Петербургу в последнее время, а мою докладную записку и мои требования по изменению бюджета Военно-морского ведомства на 1884 год.

— Так то не я, то еще наш с тобой великий предок изобрел — Петр Великий! — усмехнулся я.

Его величество озадаченно воззрился на меня:

— Как это?

Я раскрыл папку, которую держал в руках как раз на случай, если удастся перевести беседу на обсуждение важных вопросов (не очень-то я на это рассчитывал, но подготовился), ну или для переключения темы беседы, и положил перед Александром изрядно пожелтевший лист, найденный для меня в архиве Правительствующего сената Российской империи. Почему он оказался именно в этом архиве, я не знал, однако отыскали его именно там. Причем этот архив был третьим по счету, где искали. В архиве Адмиралтейства обнаружились лишь документы со ссылками на этот указ.

— Вот изволь, государь, приказ об учреждении Морского полка от шестнадцатого ноября тысяча семьсот пятого года. И собственноручная подпись на нем.

Брат некоторое время рассматривал пожелтевший лист, потом отложил его в сторону.

— И что? — спросил он. — Петр колокола с церквей повелел снимать да на пушки переливать. Что ж нам теперь, так же делать? Или, может, бороды рубить, как он? — Его величество покосился на свою роскошную окладистую бороду, перевел взгляд на мою. — Это ж с себя начать придется, Лешка. — И он весело расхохотался.

Я выждал несколько секунд, а затем присоединился к брату.

— Ну, с бородами, я думаю, нам идти по стопам государя-реформатора не стоит, — отсмеявшись, продолжил я, — а вот с Морским полком я бы ему последовал. Морская пехота у всех великих держав имеется. И не только. У тех же САСШ, например, хотя флот у них не в пример меньше нашего. Полезный вид войск, брат, точно тебе говорю.

— И в чем же его полезность-то?

— Во многом, брат. Ныне у нас в морских крепостях гарнизона почитай и нет. Только артиллеристы да обслуга флотская. А гарнизон нужен. Опять же разве помешают нам войска, специально обученные десанту? Вспомни турецкую войну, брат.

Император помрачнел.

— Да и на кораблях не мешало бы иметь вооруженную команду, пусть и подчиняющуюся капитану, но формально не входящую в состав экипажа. На случай всяких непредвиденных обстоятельств. Или, скажем, того же абордажа. Мы вон специальные корабли строим, кои можно быстро вооружить и использовать в качестве вспомогательных крейсеров для беспокойства английской торговли. А призовые команды для них в случае чего с бору по сосенке собирать? Или тех же моряков из экипажа в них ставить? Так два-три приза — и наш крейсер без команды останется.