Защитники людей - Корнилов Антон. Страница 56

Четверо из автомобиля, держась тесной группой, направились прямо к единственному входу в двухэтажку.

Долговязого стража можно было понять. Четверо эти выглядели сильно. Одеты они были в одинаковые черные рубашки с закатанными по локоть рукавами, черные брюки, заправленые в черные же высокие армейские берцы. Коротко стриженные головы покрывали черные береты, с аккуратной лихостью скошенные на правый бок; на беретах и на матово-темных пряжках широких ремней четко прочитывалась эмблема – агрессивно-угловатое изображение (стилизованное, видимо, под вырезанное из камня) сжатого кулака; над кулаком полукругом было выбито «Северная…», а под кулаком, полукругом же, но обращенным вниз – «…Дружина»; у одного из четверых, того, что постарше, имелась на рукаве нашивка «РВ», у остальных на нашивках значилось: «Д». В общем, вид у этих парней был таков, что, хоть они оружия при себе не имели, вступать с ними в какие-либо конфронтации категорически не хотелось.

Охранник не успел убежать далеко.

– Поди-ка сюда, служивый! – окликнули его.

Боязливо пожимаясь, тот вернулся. И тотчас получил приказание:

– Пробегись по ближайшим дворам, оповести людей, что сей момент у здания администрации общее собрание состоится. Пусть те, кому сообщишь, сами родне-знакомым позвонят. Понял?

– По… понял… – согласно проквакал долговязый.

– Исполняй.

Поднявшись по ступенькам крыльца, четверка беспрепятственно вошла в гудящий прохладой кондиционера длинный коридор с вереницей кабинетных дверей по обе стены. Остановить парней никто и не пытался. Престарелый вахтер, завидев четверку, нырнул за свою стойку, оставив на обозрение лишь венчик седых волос, тут же заколыхавшийся на сквозняке, а попавшийся навстречу мужичок с пухлым портфелем в руках немедленно сменил направление и попытался шмыгнуть в ближайший кабинет. Дверь кабинета оказалась заперта. Тогда мужичок отвернулся к стене и сделал вид, что чрезвычайно занят изучением стенда с фотографиями, подписанного: «Лучшие люди Ольевска».

Четверка проследовала на второй этаж.

Там, у напольной пластиковой кадки с проржавевшим фикусом, бормотала что-то себе под нос, отбивая ритм бадиком по полу, изюмно сморщенная старушка. Заметив парней в черном, она страшно оживилась.

– Обедают они! – провозгласила старушка, подняв клюку в обличающем взмахе. – Три двадцать уже, а они все обедают! – на излете взмаха клюка глухо тюкнулась в дверь кабинета напротив. – С утра тут стою, никак пробиться не могу к ним!..

Костя Кастет, – это на его нашивке белело «РВ», – следовавший во главе группы, чуть замедлил ход. Скользнул взглядом по прикнопленной к двери бумажке, где было размашисто от руки написано: «Обед с 2-х до 3-х», – и вовсе остановился. Молча толкнул дверь – она глухо дрогнула, удерживаемая язычком замка.

– Сказано же – обед! – тотчас донеслось из кабинета визгливо-яростное. – Сколько можно, в конце концов?!.

– Жрут-жрут, не нажрутся никак!.. – завела было заново старушка, но Костя, отстранив ее, сильно и резко ударил тыльной стороной ладони над ручкой.

Дверь распахнулась с сочным треском, звонко заплясал по полу выбитый металлический язычок – и упрыгал под выдвинутый в центр кабинета канцелярский стол, на котором, впрочем, никаких канцелярских принадлежностей не наблюдалось. А теснились на том столе, на клеенчатой цветастой скатерти, плошки с курганами салатов, тарелки с колбасой и салом, нарубленными по-деревенски щедро, высились разнокалиберные башенки бутылок. Компания за столом – три раскрасневшиеся бабенки и лысый толстоносый мужик с видом типичного завхоза – замерли, не донеся до раскрытых ртов наполненные стопки.

Костя шагнул к столу, коротко дернул за свисавший край скатерти, с грохотом обрушив на пол загромождавшее стол угощение. И еще звенели, подскакивая, осколки тарелок и бутылок, когда он усмехнулся, обращаясь к сноровисто протискивающейся уже в кабинет старушке:

– Проходи, мать, будь добра. И просим прощения за беспорядок.

– Ой, мамочки… – отреагировала на вторжение одна из бабенок. – До нас добрались-таки, ироды…

Прочие участники прерванного застолья безмолвствовали, испуганно поблескивая глазами на нежданных гостей. Старушка притянула клюкой ближайший свободный стул и, победоносно сопя, принялась усаживаться.

Костя уже развернулся, чтобы уйти, когда «завхоз», наскоро хлопнув стопку, которую до этого момента так и держал в руке, внезапно вспомнил о своей принадлежности к сильному полу и принял необдуманное решение реабилитироваться в глазах сотрапезниц.

– Между прочим, у Галины Петровны день рождения! – поднявшись на ноги, несмело сообщил он. – Значит, это самое… имеем право!..

Костя обернулся.

– И вообще… – забормотал мужик, уже стушевываясь и приседая обратно на стул, – дверь ломать в административном помещении – это того… не по закону…

Костя вздохнул:

– Который год уже объясняешь вам, объясняешь… А все никак не поймете. Заяц! – хлопнул он по плечу подвернувшегося под руку дружинника. – Растолкуй человеку. Только не увлекайся…

– С великим нашим удовольствием! – хмыкнул Заяц.

– Догонишь нас… За мной, парни!

Заяц пружинисто вскочил в кабинет. Остановился у голого стола, рыскнул глазами вокруг…

– Не по закону, говоришь? – углядев то, что ему было нужно, вопросил у обреченно втянувшего лысую голову в покатые плечи «завхоза».

– Я не то хотел… – пискнул тот.

Заяц поддел носком ботинка валявшуюся на полу бутылку, подбросил ее невысоко в воздух – и врезал по ней ногой, как по футбольному мячу. Свистнув через весь кабинет, бутылка горлышком тяжко впечаталась «завхозу» под дых. Тот крякнул, сломался пополам и повалился на бок.

– Не по закону?.. – повторил Заяц – уже безо всякой усмешки, серьезно и даже со злинкой оглядев окаменевших бабенок. – Закон тут – мы. Северная Дружина. Уяснили? Запомнили? Вот и славно… – снова улыбнулся он. – Работайте, граждане…

Он догнал свою команду, когда те уже подходили к двери в конце коридора. «Быков Василий Анатольевич. Глава администрации поселка городского типа Ольевск» – сообщала табличка на этой двери.

Не останавливаясь, Костя толкнул дверь, прошел в кабинет, остановился в центре. Трое дружинников встали за его спиной.

Глава поселковой администрации Быков Василий Анатольевич – темноволосый крепыш с тщательно подстриженными и расчесанными пегими усами, такими ослепительно лоснящимися, что можно было подумать, будто они по меньшей мере дважды в день смазываются маслом, – застыл за своим столом, воззрившись на вошедших. Мимическая волна пронеслась по его лицу, мгновенно затушив вспыхнувшее было начальническое негодование. И, схлынув, оставила гримасу совершенно детской испуганной растерянности.

– Василий Анатолич? – осведомился Костя. – Быков?

Глава, закашлявшись, несколько раз подряд кивнул.

– Личный документ, будьте любезны…

– Мой?

– Ну не мой же…

Быков кашлянул последний раз, провел рукой по усам и сразу же – по голове, то ли приглаживая волосы, то ли вытирая ладонь… Кажется, он несколько пришел в себя.

– А с какой, позвольте, стати я должен?.. – осторожно начал он. Но Костя, чуть повернув голову, позвал:

– Заяц…

Быков тут же сдался, вытащил из внутреннего кармана пиджака красную книжицу паспорта, шлепнул ее на стол:

– Пожалуйста.

Костя, шагнув вперед, поднял паспорт, заглянул в страницу с фото, поднял взгляд на Быкова.

– Похож? – поинтересовался тот.

– Одно лицо, – подтвердил Костя.

Вернув документ, он подошел к окну, распахнул его. На неширокой площади перед зданием администрации, где потемневший от времени Ленин вперивал указующий перст в магазинчик «У Кристины», собралось уже человек десять. Костю заметили, загомонили.

– Бык попался! – громко проговорил кто-то. – Быка снимать будут!

– Давно пора! Наворовал, гад… Эй, Северная Дружина! Молодцы, парни!

Костя повернулся к Быкову. Глава администрации Ольевска смотрел на него с кривоватой неожиданной ухмылкой. Какая-то истерическая веселость овладела Василием Анатольевичем – так бывает с человеком, вдруг осознавшим, что он обречен и выхода из ямы, куда он угодил, нет.