Защитники людей - Корнилов Антон. Страница 64

– Ага… – всхлипнул тот, принимая чашку.

– Олег, – представился Трегрей, протягивая мужичонке освободившуюся руку.

Двуха с Сомиком переглянулись. Они только сейчас вспомнили, что так и не догадались спросить у отбитого у дружинников журналиста его имя.

– Вла… Владимир, – ответил мужичонка. – Владимир Познер.

– Да ладно! – удивился Двуха.

– Чего ты врешь-то? – усмехнулся Сомик. – И не похож совсем.

– Я не тот Познер! – пискнул журналист. – Я другой. Однофамилец. И одно… это… именец. Я не виноват, что у моего папы такая фамилия была! Мне, чтобы путаницы не было, пришлось псевдоним брать.

– И какой же, позвольте полюбопытствовать? – осведомился Олег.

«Винни-пух» Владимир Познер вытер подсыхавшие уже на щеках слезы, выпрямился, едва не пролив кофе себе на колени, и с достоинством произнес:

– Гарик Рысак-Подбельский! Не слышали? Это мой творческий псевдоним.

– Гарик Рысак… – припоминая, закатил глаза Игорь. – Погодите, где-то я уже…

– Ритуальное поедание младенца! – торжествующе провозгласил Сомик. – Ну точно! Нет, все-таки к детям ты точно не равнодушен. Да-а, брат… Насолил ты Северной Дружине изрядно. Удивительно еще, что они тебя целиком из твоего номера вынули, а не по частям…

– Теперь, по крайней мере, я уверен, – высказался и Олег, – то, в чем вас обвиняют, суть – подлог.

– Подстава, да, – согласился и Сомик. – Скорее всего…

Игорь Двуха хотел еще что-то добавить. Но, выглянув в очередной раз в окно, вдруг отвел поднесенную было ко рту чашку.

– Начинается, – объявил он отвердевшим голосом. – Заключительная часть Марлезонского балета. Ух, братцы, разомнемся сейчас!

Свирепая команда гулко ударила в закрытые окна гостиничного номера:

– Ярь!

– Кстати, что это за ярь такая? – осведомился Двуха. – Я так и не понял…

– Поверь мне, ты знаешь, что это, – сказал Олег. – Приготовьтесь, битва не будет легкой.

Владимир Познер, более известный своему читателю под псевдонимом Гарик Рысак-Подбельский, с малых лет придерживался, что называется, здорового образа жизни. Ни в каких видах он не употреблял в пищу мясо, старался спать не меньше восьми часов в сутки, вставать и ложиться в одно и то же время. Занятий спортом также избегал, поскольку свято веровал, что всякие перегрузки для организма губительны. Ну, само собой, никогда не пил и не курил. Гарик намеревался прожить как можно дольше. Не потому, что стремился оставить след в истории, свершив что-нибудь эдакое. И не из желания понянчить помимо внуков еще и правнуков (к слову сказать, Гарик являлся убежденным холостяком, так как полагал семейную жизнь изнурительно нервной). Гарик Рысак-Подбельский попросту очень боялся умереть.

Поэтому после слов Двухи о Марлезонском балете он вскочил на ноги и, никем не удерживаемый, немедленно нырнул в заранее присмотренное убежище – под стоящую в дальнем углу номера кровать. И притих, зажмурившись, в пыльной темноте, ничего совершенно не видя комичного в своем положении, а ощущая только нестерпимую тревогу и ломкую надежду на то, что в пылу схватки о нем забудут. В том, что сейчас в этом гостиничном номере грянет бой, Гарик Рысак-Подбельский нисколько не сомневался.

Долгих несколько секунд не происходило ничего. Только тихонько звякнула чашка – видимо, это Двуха поставил ее на подоконник.

И сразу после этого дощатый пол, к которому прижимался Гарик, ощутимо завибрировал от дробного топота. «По лестнице бегут уже… – подумал Гарик. – Как быстро!» Зачем-то он попытался прикинуть, скоро ли нападавшие достигнут искомого номера, – как вдруг громкий удар, сопровождаемый упругим треском, на миг оглушил его. Ничего другого не мог означать этот удар, кроме того, что дружинники, каким-то чудом долетевшие сюда всего за одно мгновение, вышибли дверь словно могучим тараном.

– Будьте достойны! – услышал Рысак-Подбельский восклицание Трегрея. Так он выкрикнул это «будь достоин», точно предполагал им остановить ворвавшихся в номер дружинников.

Но те явно не обратили на восклицание никакого внимания.

Номер вскипел пересвистом хлестких ударов, что-то тяжелое рухнуло на пол, зазвенело битое стекло, затрещала-застучала сокрушаемая дерущимися мебель, и наконец раздался грохот такой громоподобной силы, что спружинившие доски пола подбросили Гарика вверх – и он чувствительно приложился затылком о деревянное основание кровати. Кто-то совсем рядом закричал, словно от боли, и крик этот тут же оборвался сдавленным стоном…

И вдруг все стихло. Рысак-Подбельский осторожно открыл глаза. Тот участок пола, который он мог видеть из своего убежища, оказался густо усыпан какими-то угловатыми булыжниками. Ошарашенный Гарик внезапно признал в этих булыжниках осколки кирпичной кладки с кое-где сохранившимся слоем штукатурки.

– Всего мог ожидать… – услышал он голос одного из своих недавних спасителей, кажется, Двухи. – Но только не этого… Олег, это что получается? В Северной Дружине тоже постигают Столп Величия Духа?

– Вестимо, – последовал весьма странно для Гарика сформулированный ответ.

– На первой ступени ребятки, – отдуваясь, констатировал Двуха. – В самом начале. Уж очень легко теряют концентрацию, быстро выдыхаются. Мы в постижении Столпа куда дальше продвинулись.

– Зато их больше, – проговорил Женя Сомик (его голос Гарик тоже узнал без труда). – С пятью мы справились, а на улице еще сколько?.. Погодите, братцы… Олег, эта пресловутая ярь и есть то, что мы называем боевым режимом первой ступени?

– Именно, – коротко ответил Олег.

– Ты знал?

– Да. И предупредил вас.

– Никак не соображу, – фыркнул Двуха, – им-то откуда известно о Столпе, этим гаврикам?..

Единственное, что понял Гарик в этом странном разговоре: атака дружинников отбита. Следовательно, у него снова появился шанс хотя бы попытаться ускользнуть.

Подтянувшись на локтях, он осторожно – как черепаха из панциря – высунул голову из-под кровати. И застыл, разинув рот.

Номер был изуродован чудовищно. Опрокинутый комод с проломленной задней стенкой неуклюже громоздился в углу на куче поблескивающих осколков, в которые, видимо, превратились его стеклянные дверцы. Две из трех кроватей представляли собой мешанину деревянных обломков в узлах затоптанного белья. Но главное – на месте дверного проема зияла угловатая дыра, ощеренная сколотыми краями кирпичной стены. И валялось на самом пороге номера скомканное тело дружинника, все в белой пудре осыпавшейся штукатурки и пятнах красной кирпичной крошки.

В тот момент, когда взгляд Гарика Рысака-Подбельского пал на это тело, оно неловко зашевелилось. Дружинник, без берета, с обильно кровоточащей ссадиной на лбу, приподнялся, двигая конечностями так дерганно и несуразно, как если бы вдруг разучился ими пользоваться.

В коридоре снова послышался шум. Гарик хотел было спрятаться, но внезапно почувствовал, что и его руки-ноги отказываются ему подчиняться.

– Забирайте увечного, чего стесняетесь! – мельком поглядев на Гарика, крикнул в проем Двуха. – Не тронем!

Раненый дружинник со стоном опрокинулся назад. И тут же исчез – его быстро втянули в пространство коридора.

Сомик последовал за ним.

– Может, хватит дурака валять, парни?! – крикнул он в коридор, утвердившись на пороге. – Не в школьном дворе, чтобы кулаками сучить, силами меряться. Сообщите Капралу, мы с ним поговорить приехали!..

Ему что-то крикнули в ответ. Что именно – Рысак-Подбельский не разобрал, уловив только интонацию. Непримиримая воинственность была в том выкрике.

– Н-да… Переговоров они вести явно не намерены, – констатировал Двуха.

Только тут Гарик решился подать голос.

– Ребята! – проблеял он, почувствовав, как в горле у него натянуто задрожало. – Я… никому ничего не скажу! Мне все равно, кто вы такие и что вам надо… Вы бы отпустили меня, а?

– Спрячься обратно под кровать, – безжалостно посоветовал ему Двуха. – Она сейчас для тебя самое безопасное место во всем этом городе.