Защитники людей - Корнилов Антон. Страница 66
– Все! Вопрос закрыт! Или вы сейчас выходите, или…
За оградой снова зашумели зеваки – на парковку влетел еще один автомобиль Северной Дружины.
– Шатун приехал… – выдохнул Заяц.
– Да чего с ними разговаривать! – громко буркнул лопоухий парень, пытаясь мягко отстранить от окна Олега. – Если русского языка не понимают, болваны упертые…
– Сдавайтесь, чего вы! – крикнул Заяц, торопясь, пока лопоухий не закрыл окно. – Гостиница оцеплена, никуда вам отсюда не деться. Чего ради из-за дерьма какого-то биться?! Эй, как тебя там?.. Олег!
Олег Гай Трегрей придержал руку Двухи, готового уже захлопнуть оконную створку.
– Чего ради? Ради соблюдения закона, конечно, – сказал он.
– Мы здесь закон представляем!
– Не закон вы представляете, а – самовластье, – ответил на это Олег. – Извольте, я объясню вам разницу…
– Не изволю! – рявкнул Костя. – Время потянуть, что ли, хочешь? Напрасно, все равно вам помощи ждать неоткуда…
– Да не надобна нам ничья помощь… – проговорил Олег. И добавил: – Жаль, что так вышло. Видно, не за тех я вас принял… Мы постараемся не калечить ваших дружинников, – он заговорил громче. – Но в бою ведь всякое случиться может…
У Кости аж зубы заныли от мгновенного приступа злости. В бою! Да что ты можешь знать о настоящем бое, сопляк?!
«Пару стволов бы сейчас»… – подумал он. – Вмиг проблема была бы снята. Жаль, нельзя Дружине огнестрельным оружием пользоваться. Капрал запретил, сразу и навсегда. Оружие не делает воина – так сказал он. Оружие – всего лишь мертвое железо. Истинный воин сам должен быть оружием.
Олег подождал еще – что скажет ему руковод Кастет, и, не дождавшись, отступил вглубь номера. Двуха закрыл окно.
Сейчас, когда все решилось, Костя, пожалуй, даже был рад, что столкновения избежать не удастся. Два десятка дружинников – да не справятся с этими типами? А эти… глупые пугливые пингвины, топчущиеся за оградой, пусть еще раз увидят, что это такое – Северная Дружина.
Он со значением кивнул Зайцу. Тот повернулся к рядам дружинников.
– Первая пясть!.. – командный крик его взлетел над гостиницей «Таежная» и тут же пушечно обрушился вниз:
– Ярь!
Шеренга дружинников шагнула вперед. Парни застыли, опустив головы. Зеваки, притихшие за оградой, со страхом наблюдали, как заколыхались сначала, глубоко дыша, груди ребят в черной форме, как затем стали подергиваться их конечности, а потом задрожали тела целиком, часто-часто задрожали, – словно окутало их какое-то зыбкое марево, не пускавшее вглубь себя человеческие взгляды.
А потом дружинники стали исчезать, один за другим, просто растворяться в морозном воздухе. И в тот момент, когда пропадал с глаз сторонних наблюдателей очередной боец, сильно хлопала входная дверь гостиницы, пропуская полупрозрачно размытый серый силуэт.
Через три хлопка дверь покосилась, еще через один – и вовсе отлетела прочь.
– Мухой на свое место! – крикнул Двуха Гарику Рысаку-Подбельскому. – Лежи тихо и не высовывайся, если жизнь дорога!
Два раза упрашивать Гарика не пришлось. Он шмыгнул под ставшую уже родной кровать и скорчился там, притиснув колени к груди, руками обхватив голову.
Почти мгновенно пространство вокруг него загрохотало и завыло. Будто ворвался в гостиницу «Таежная» жуткий ураган, заколотил по стенам, по дверям могучими жгутами скрученных ветров. Тоненько тренькнули высаженные оконные стекла, и на сжавшегося в упругий комочек Гарика хлынул по полу, точно ледяная вода, уличный холод. И показалось в тот миг несчастному «винни-пуху», что еще секунда-другая – и гостиничные стены разлетятся на куски, здание обвалит свои этажи, превратив в кровавый винегрет все, что есть там живого…
– Вторая пясть пошла! – приказал руковод Кастет руководу Зайцу.
Непонятно как, но почувствовал Гарик, что оказался вдруг обнажен и беззащитен, что укромное убежище его вскрыли, как консервную банку ножом. В ужасе он открыл глаза.
Он не поверил в то, что увидел, журналист Рысак-Подбельский.
Пространство слоилось кольцами пестрой пыли. И в кольцах этих с нечеловеческим проворством мелькали, сплетаясь друг вокруг друга, сталкиваясь и разлетаясь, едва различимые силуэты. И не было возможности понять, кто есть кто в этой дикой мешанине, и ничего нельзя было услышать из-за непрерывного воя и грохота.
Но более всего напугало журналиста Рысака-Подбельского то, что кровать, под которой он только что прятался, теперь парила под самым потолком, медленно переворачиваясь вокруг своей оси. И не только кровать – великое множество разнообразных осколков и обломков, деревянных, кирпичных, стеклянных, коими совсем недавно был усеян пол, – кружилось под потолком в пыльном воздухе, кружилось и, вопреки законам физики, падать не собиралось.
А потом Гарик в бешеном калейдоскопе мелькающих силуэтов различил неподвижную фигуру.
Это был Олег.
Располосованный свитер на нем свисал клочьями, бледно-сосредоточенное лицо было окровавлено, и – это Гарик почему-то видел отчетливо – часто пульсировала зигзагообразная жилка на виске.
Олег вскинул руки вверх.
Копошащаяся туча невесть как удерживающихся в воздухе предметов ринулась вверх и со скрежетом врезалась в потолок. Спасительная кровать от удара разлетелась в куски, и куски эти моментально втекли в тело тучи, потерялись в общем хаосе.
Олег опустил руки на уровень лица – и туча, повинуясь этому жесту, колыхаясь сама в себе, потекла вниз.
Прежде чем снова зажмуриться, чтобы хоть как-то защититься от непереносимой иррациональности кошмара, в который превратилась окружающая действительность, Гарик Рысак-Подбельский увидел, как хищными птицами вскочили на голые подоконники соткавшиеся из морозной звездной черноты бойцы Северной Дружины – двое на один оконный проем и трое на другой.
И как Олег, оглушительно звонко прокричав какое-то слово, рывком раскинул руки.
Громоздкая туча бултыхавшейся в воздухе стеклянной, деревянной и кирпичной дряни взорвалась. Осколки и обломки, мгновенно превратившиеся в смертоносные снаряды, прыснули в разные стороны от Олега, снося и калеча все на своем пути. Пронзительный короткий свист и дробный пулеметный гром едва не лишил сознания корчившегося на полу Гарика.
И стало вокруг тихо-тихо, только робкими пузырьками пробивались сквозь ватную толщу чьи-то тоскливые стоны.
Лишь тогда Гарик Рысак-Подбельский осознал, какое именно слово выкрикнул Олег за несколько секунд до окончания кошмара:
– Вспышка!..
Что это была за вспышка и зачем Олег о ней оповещал, Гарик додумать не успел, потому что, до крайности истерзанный ужасами происходящего, лишился-таки чувств.
– Они что там?.. – слабым голосом проговорил Заяц. – Гранату грохнули?.. Вот звери…
К пятерым дружинникам, что пытались атаковать гостиничный номер через окна, а теперь валялись сломанными куклами на очищенной от снега плитке гостиничной парковки, уже подбежали бойцы руковода Шатуна.
– Живой!.. – завопил сначала один из подбежавших, а потом уж подхватили и прочие. – Живые! Живые!.. Поувеченные только здорово…
– Естественно, живые, – проскрипел сквозь зубы Костя. – Человека, в яри находящегося, убить – это очень постараться надо…
– Послушай, а если они… залетные эти… и сами себя заодно с ребятами… подорвали? – спросил вдруг Заяц.
Словно в ответ на этот вопрос в окне снова появился Олег. Левая половина лица его была темна от крови.
– Я ведь предупреждал вас… – голос его звучал размеренно, но все же заметно потрескивало в нем изнеможение, – в бою всякое может случиться. Убитых нет. Но серьезно пострадавших – в достатке, к моему сожалению. Им надобна срочная квалифицированная помощь.
– Ах, ты… – Костя в бездумном порыве ринулся было вперед, но Заяц удержал его:
– Не дуркуй! Не взять их голыми руками, неужели не ясно?..