Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых - Марченко Андрей Михайлович "Lawrence". Страница 142

За кофе о работе не говорили. Смаковали тонкий аромат изысканного восточного напитка, жевали кулебяки, вздыхали. Не тот уже возраст, чтобы выпить коньяку, закусить черным виноградом да затянуться кубинской сигарой, а потом работать всю ночь. Только пироги и остались. С капустой. И со сметаной, если не пост. Хорошо, что работать врачи разрешают пока без ограничений.

– Слыхал – в Ливии мятеж? – спросил Воронцов.

– Будет, как в Египте, – отозвался Игнатьев. – Ты, кстати, ездил в Египет?

– Смотрел пирамиды в молодости. По дороге на эфиопские пляжи.

– А мне не довелось. Хотел побывать, когда паломничество в Иерусалим совершал, да у Израиля с египтянами очередная напряженность вышла. Теперь уж и боязно туда ехать. Стреляют.

– Полбеды, что стреляют, – вздохнул Воронцов. – Беда в том, что на танке туда не поедешь. А надо бы. Опять «англичанка» гадит.

– Ничего. Авось, скоро гадить не так сподручно станет.

– И у англичан суперкомпьютеры есть, совсем как у нас, – заметил Воронцов.

– Наши – лучше, – отозвался Игнатьев. – И, главное, мы раньше операцию проведем.

– Тишь да гладь, – усмехнулся Воронцов.

– Тишь да гладь, – повторил Игнатьев.

Яцутко на разбитом «москвиче» ждал Лизу в трехстах метрах от вокзала. На переднем сиденье по-хозяйски уселась Оксана. Щеки у нее были румяные, хотя вряд ли она бродила по улице, как Лиза. Наверное, целовались с Артемом. Лизу такое поведение товарищей раздражало. Не то чтобы она была влюблена в Яцутко, не то чтобы соперничала с Оксаной. Но…

Архангельский и кисловодский поезда Лиза агитировать не стала. Отделалась от жандарма, и ладно. Пусть Оксана подежурит, если надо. Но вряд ли она захочет.

– Происшествий не было? – поинтересовался Яцутко, выходя из автомобиля.

Оксана демонстративно сидела в машине, не выражая никакого желания забрать у Лизы плакат и постоять с ним на ветру у проходящего поезда.

– Нет, товарищ Артем. Кроме одной встречи.

Яцутко забрал у Лизы плакат, уложил в багажник. Сели в автомобиль, и только после этого Артем тихо, словно боясь, что подслушают, спросил:

– Что за встреча?

– На перроне ко мне подошел жандарм. В высоком чине, с саблей. Приехал на поезде, – доложила Лиза.

– Пытался задержать? – осведомился идейный вождь гуковского ленинского кружка.

– Нет. Сказал, что он тут с проверкой. Можно пожаловаться ему на местных сатрапов. Был настроен доброжелательно…

– Вот бы его убить… – мечтательно протянула Оксана.

– Дура! – выдохнул Яцутко. – Что болтаешь? От тактики террора отказались еще в девяностые. Непродуктивно.

– А шум бы вышел на всю страну, – не отступила от своего мнения Оксана. – Лизка вон говорит – высокий чин. Отомстили бы за соратниц. Прославили бы город.

– Ты убивать будешь? – холодно осведомилась Лиза.

– Кому партия прикажет.

– Поехали, – прервал зарождающуюся дискуссию Артем. – Лиза замерзла.

«Москвич» задребезжал, трогаясь с места. Из вентиляционных отверстий подул теплый воздух, и Лизе захотелось спать. Она прикрыла глаза и почти сразу же оказалась на холодном перроне рядом с усатым майором жандармерии, смотревшим на нее с насмешливым интересом.

– Арестовать вас все-таки придется. И примерно наказать, – хитро улыбнувшись, проговорил майор, перекладывая черный чемоданчик из правой руки в левую. Наверняка намекал, что наказания можно избежать… Если…

– Зря надеетесь, – холодно ответила Лиза, выхватывая из ридикюля маленький черный пистолет и нажимая на спусковой крючок. Однако вместо грохота раздалось только сильное дребезжание. Дребезжал чемоданчик майора, словно окутывая его защитным полем.

Лиза открыла глаза. «Москвич», подпрыгивая на ухабах плохой дороги, обгонял черный УАЗ.

– Жандармы, – сквозь зубы процедил Яцутко. – На дорогих машинах катаются. Им не «москвич», им «Уральский автозавод» подавай. Представительского класса.

– Сволочи, – отозвалась Оксана. – Жируют за народные деньги.

– Вот и местные ленинцы, – Тычков указал на старый зеленый «москвич», трясущийся по дороге со скоростью километров тридцать в час. – Пикетируют, понимаешь. Точнее, сейчас уже возвращаются. В городе их не особо приветствуют, вот и ездят на станцию. Типа как агитация.

– Пусть пикетируют, лишь бы бомбы не взрывали, – отозвался Фадеев. – А в городе, стало быть, спокойно? Революционная активность понимания не встречает?

– У шахтеров всегда проблемы, – вздохнул Тычков. – Работа тяжелая. Адский труд, что там говорить. На уголь спрос упал. Но только Бешеные Курицы им совсем безразличны. Даже злят. А с экономическими требованиями к владельцам шахт профсоюзы обращаются. Сами понимаете, с профсоюзами у власти дружба. Стало быть, ленинцы в пролете. Сложно всё…

Фадеев не стал спорить. Конечно, сложно. Доклады в Москву регулярно приходят.

– Стасов что, отчеты для Москвы пишет?

– Так точно. Просил извиниться, что встречать не поехал, – доложил Тычков. – Спит в кабинете. Я и то дома уже три дня не был.

– Понимаю… Я бы и сам добрался, но ключ на такси не повезешь. Опасно. Поэтому и попросил машину. О визитах Стасов договорился?

– Так точно. Всё подготовлено.

– Помимо ключа, мне ведь нужно официальное согласие от местных властей получить.

– Городской голова занимается. Демократия, понимаешь… Государь-император им не указ, что ли?

– Император еще решение не завизировал. Сегодня вечером должен.

– А завтра рванут?

– По плану так. Вы с чем-то не согласны, Арсений?

Тычков замялся.

– Кому оно понравится, когда бомбы под ногами взрывают, ваше благородие? Да еще атомные. Нам здесь жить, господин майор. Как оно будет-то?

– Лучше будет. Причем всем. А уж хуже точно не станет.

– Всем лучше, а нам страдать?

Фадеев не мог ответить на прямой вопрос подпоручика. Он был уверен, что технологии, предложенные академиками, безопасны. Но все-таки… Шахтные воды. Трещины в земле. Подземные толчки. И извечный вопрос обывателей: почему мы? Почему у нас? Хоть и для всеобщего блага? Пусть соседи постараются. А мы чем хуже других?

УАЗ въехал в населенный пункт. Примерно таким и представлял себе Фадеев шахтерский поселок. Двухэтажные домики с серыми, припорошенными угольной пылью стенами по одну сторону улицы, одноэтажные дома с мрачными некрашеными заборами по другую… Летом здесь, наверное, веселее – кустов и деревьев много, да и клумбы разбиты почти перед каждым домом. Но сейчас, пока листья не распустились, остановить взгляд было совершенно не на чем. Людей на улицах тоже было совсем немного.

– Самый старый поселок, шахта «Ростовская», – пояснил Тычков. – У нас город на поселки разбит. Между ними – поля. Сейчас мимо Чуевки проедем – там наш городской голова, кстати, живет. Потом автовокзал, а после него хутор Марс и поселок шахты «Гуковская».

– Там расположена городская управа? – уточнил Фадеев.

– Там. И жандармерия, и полиция. Вся власть. Только здание угольного концерна в поселке шахты «Антрацит». Тоже своего рода средоточие власти.

Концерн Фадеева интересовал мало. Согласование работ с его владельцами давно получено. Профилактические мероприятия проведены. Шахту «Алмазная» владелец продал военному министерству со всеми потрохами, а о готовности к рукотворному землетрясению руководство других, еще работающих шахт, отчиталось неделю назад.

– Тишь да гладь, – в который раз повторил профессор Воронцов.

Выпили уже по три чашки кофе. Игнатьев перебирал выкладки и диаграммы, Воронцов поглядывал на формулы скептически. Старый философ полагал, что математикой человеческую жизнь не измеришь. Хотя и без математики никуда.

– Что тебя смущает? – Игнатьев раздраженно бросил бумаги на темный дубовый стол. – Зла станет меньше! Или всё же нет?

– Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, – проговорил Воронцов.