Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых - Марченко Андрей Михайлович "Lawrence". Страница 95

Вздохнув, он решился осторожно взглянуть на князя. Тот смотрел серьезно и задумчиво.

– Не завидую я тебе, Володька, – сказал тихо. – А тем, кого ты там видишь, в этих своих видениях – тем более…

– Что же, генерал, признаешь ты теперь великую российскую революцию?

Земля, мокрая от крови и дождя, скользила под ногами. Могучее тело князя Урусова лежало внизу, за краем ямы, на растерзанных телах генерала Туманова, полковника Чичинадзе, поручика Малиновского и других, кого Рузский уже не мог разглядеть и распознать.

Он был следующим. Усатое скуластое лицо, с глумливой ухмылкой нависшее над ним, будто бы намекало на возможность спасения. На надежду. На шаг в другую сторону – от могилы, доверху заполненной разорванными в клочья лучшими офицерами российской армии. Склони голову, генерал, – говорило лицо, – согласись служить нам, как мы просили не раз, и мы дадим тебе второй шанс. Невероятную, чудесную возможность, какая бывает только в наивных фильмах – взглянуть в свою могилу и, свободно смеясь, отойти прочь.

Рузский поднял голову, с усилием, с натугой. Улыбнулся застывшими губами. И сказал отчетливо и спокойно:

– Я вижу лишь один великий разбой.

И так, улыбаясь, встретил яростный удар кинжала в горло.

– В общем так, Володя, мы посовещались, и я решил, – сообщил князь Туманов, – будем делать твою идею. Не благодари!

Он махнул рукой.

– Потом будешь благодарить, когда оба огребем по шее за такой подарочек к именинам наследника. Все люди как люди, придумают что-нибудь историческое про войну со шведами, или развивающее про реформы восемнадцатого года, а мы с тобой… М-да… С другой стороны, я подумал, что нет ничего более поучительного, чем представить себе мир, в котором мы могли бы жить, пойди история как-то по-другому. А кстати, в твоей истории что было поворотной точкой?

– Февральская революция семнадцатого года.

– Революция? – удивился князь.

– Бунт, – торопливо поправился Володя. – Его не подавили, и он превратился в революцию, и потом…

– А-а. Почему это, интересно, его не подавили?

– Я как раз работаю над этим вопросом, – объяснил Володя смущенно.

– Ну, хорошо. Иди, работай.

Володя вышел, осторожно прикрыв дверь кабинета начальника. Строго говоря, сейчас его занимал противоположный вопрос. Тот, который имел значение в привидевшемся ему мире. Но он не знал, как это объяснить, и надо ли вообще – объяснять.

Иногда ему казалось, что он сходит с ума, начинает всерьез верить в происходящее.

Один раз явившись, история не отпускала его. Сперва он просыпался почти сразу, едва соприкоснувшись с новым миром. Выныривал на поверхность, как пробка, обжегшись холодной водой. Потом, с каждой ночью и с каждым сном, бездна затягивала его все глубже и глубже. С какого-то момента, очнувшись в своей кровати в мутный предрассветный час, когда все серо и невнятно, и комкаются в углах зловещие тени, он начинал путать кошмар и реальность. Иногда он просыпался в слезах, иногда находил на теле кровавые следы на месте ран, от которых умирал во сне. То ли он, в самом деле, сходил с ума и видел то, чего нет. То ли он сходил с ума по-иному, и начинал видеть то, что есть где-то в ином времени и месте. Как искусный ныряльщик, умеющий затаить дыхание, проплыть через темноту и вынырнуть в другом гроте. Под иным небом. Володя опасался думать об этом слишком много, чтобы и вправду не сойти с ума, не захлебнуться под водой по пути из одного грота в другой. Он просто дышал и плыл, как мог. И надеялся, что сможет верно использовать эту ничтожно малую вероятность существования иного неба, которое ему то ли по случайности, то ли по чьей-то воле разрешили увидеть…

Генерал Рузский проснулся резко, рывком, будто вынырнул на поверхность из-под глубокой воды. Несколько секунд лежал, успокаивая дыхание и щупая саднящее горло.

«Кто-то убьет меня, – вспомнил он. – Ножом в шею. Страшный, с бородой и дикими глазами. То ли грузин, то ли армянин. И это, впрочем, не самое худшее».

Вскочив, он ударился ступнями о холодный пол – и застыл, вспомнив прикосновение мокрой от крови и дождя кладбищенской земли. Оцепенев и почти не дыша, он вспоминал дальше…

– Что же вы думаете, Николай Владимирович? – спросил государь.

– Вопрос так важен и так ужасен, ваше величество, что я… – Рузский запнулся.

Государь, склонив голову, смотрел на него с грустью и надеждой.

– Что нет никаких сомнений, – отчеканил генерал. – Необходимо немедленно отправить войска в столицу для подавления бунта.

– Революции? – уточнил государь.

– Бунта, ваше величество.

Первый тост был за завершение удачного проекта. Со второго князь Туманов, подмигивая заговорщически, утащил Володю под руку в свой кабинет.

– Так, – сказал он. – Познакомьтесь, господа. Это Джеймс. У него идея одного интересного проекта, вы будете работать вместе.

– Джеймс? – Володя недоверчиво смотрел на высокого седого человека с цепким взглядом. – Тот самый?

– Тот самый, – улыбнулся князь. – Только пока это секрет. Как и сам проект. Понятно? Кстати, Володя, вы найдете общий язык – Джеймс рассказывал, что идея «Железного убийцы» пришла ему во сне.

– В бреду, – усмехнулся Джеймс. Улыбка у него была очень приятной. – Во время болезни.

– Ну, такие апокалиптические картины только в бреду смотреть. Как и твои, Володя, – князь хохотнул, но его почему-то никто не поддержал.

– «Железный убийца»? – переспросил Володя. – Который двадцать лет назад на Мосфильме сняли? О, это вы?! Я его до сих пор все время пересматриваю. «Убийца-два», конечно, динамичнее и спецэффекты… Но в первом, знаете, какая-то первобытная мощь и размах, и… А вот третий уже совсем…

– Это уже не мое, – перебил Джеймс.

– Да я знаю, – махнул рукой Володя. – Потому и барахло.

– Тут главная идея насчет революции машин, – начал объяснять Джеймс.

Володя вздрогнул, а князь, поморщившись, поправил:

– Бунта. Кстати, Джеймс, а почему вдруг Мосфильм?

– Ну, у вас здесь такие технологии, – улыбнулся режиссер. – Голливуду лет десять догонять.

– Так, теперь о главном, – перебил его князь, с извиняющейся улыбкой. – Сейчас у Джеймса совершенно новая идея. Три-дэ интерактивный эпический фильм-игра с полным эффектом присутствия. И необычной концепцией. Джеймс?

– Значит, так, – Джеймс потер ладони, глаза его воодушевленно заблестели. – Инопланетяне. Трехметровые. Голубые. Полосатые. И с хвостом.

– А зачем голубые? – удивился Володя.

– Интересно, – отмахнулся Джеймс. – Еще планета. Тоже чтоб красиво. Как наш тропический лес, только в десять раз ярче. Чтоб у зрителей дух захватывало. И туда, в инопланетное племя, попадает наш землянин. Он сначала совсем чужой, но постепенно меняется, и как бы превращается в одного из них. И понимает, что…

– А как?

– Что как?

– Ну, как он превращается? – уточнил Володя. – Если они трехметровые и с хвостом. И голубые.

Джеймс задумался, недовольно хмурясь.

– Тут основная идея, – объяснил он, – что зритель вместе с этим землянином, маленьким, слабым, больным – душевно и физически, и более того – даже увечным – тоже как бы переживает чудо превращения в совершенное гармоничное существо.

– А пусть он во сне, – предложил Владимир. – Ну, то есть, когда не спит – он обычный, маленький и слабый. И пусть даже увечный. А когда засыпает – превращается совсем в другого человека.

Он запнулся и дрогнул. И добавил:

– Или не человека.

– Ну, это все-таки не совсем то…

– А потом вдруг оказывается, что это все не во сне, а на самом деле.

– А что, в целом интересная идея, – задумался Джеймс. – Да, и главное – революция!

– Что?! – хором спросили князь и Володя.