Мерило истины - Злотников Роман Валерьевич. Страница 67

Спустя минуту он вернулся к двери процедурки, на ходу выпрямляя пальцами недлинный кусок проволоки… С нехитрым замком Мансур провозился недолго. Буквально через несколько секунд дверь с табличкой «Процедурная» открылась.

Здесь так же, как и в единственной палате санчасти, было довольно светло, несмотря на выключенное электричество — свет фонарей с плаца доставал и сюда. На жестком топчане, укрытый до горла простыней, лежал с закрытыми глазами Олег Гай Трегрей.

Разоев простоял неподвижно не менее двух минут, глядя на Олега, слушая его дыхание. Тронувшись, наконец, с места, Мансур подошел к стеллажу у стены, что-то прикидывая, провел пальцами по стеклянным створкам. Створки сдерживал маленький навесной замок. С ним Мансур не стал церемониться — сжал его одной рукой (замок полностью утонул в исполинском его кулаке) и чуть крутанул. Глухо треснуло, и створки начали было расходиться, но Мансур удержал их. Замок со сломанной дужкой он положил на верх стеллажа. Осторожно, чтоб не скрипели, развел стеклянные створки, и некоторое время, тихо позвякивая пузырьками, копался на полках стеллажа.

Когда он отошел от стеллажа, в руках его тускло и неприятно поблескивал хирургический скальпель.

— Каверин! — позвал дневальный. — Давай, на выход, в коридор. С тобой Гусь насчет должка побеседовать хочет…

Казарма тут же притихла, как будто кто-то несильно повернул тумблер общей громкости. Командор поднялся и, сдерживая радостно заколотившееся сердце, с показным равнодушием потянулся.

— Передай, сейчас подойду, — сказал он, спуская ноги с койки, и вдруг заметил, что Двуха молча и пристально смотрит на него.

— Ты куда это собрался? — осведомился Игорь, как только они встретились глазами.

— Тебе какое дело? — хмыкнул, сразу после этого отвернувшись, Командор.

— Значит, есть дело, раз спрашиваю, — Двуха говорил настойчиво и даже с некоторой угрозой. — Бабки Гусю понесешь, да?

Командор быстро нашелся с ответом:

— Тебя товарищи сержанты следить поставили, что в казарме делается?

Двуха опешил. Несколько человек вокруг них захихикали: без одобрения или злорадства, просто отдавая должное находчивости одного из собеседников. Воспользовавшись паузой, Командор встал, но вскочил и Двуха. И схватил Командора за руку.

— Сядь!

— Охренел, амиго? — с достоинством поинтересовался Командор. — Пусти руку! Давно в дыню не получал?

— Сядь, — очень серьезно проговорил Двуха. — Никуда ты не пойдешь. А дергаться будешь — сам получишь.

Командор никак не мог ожидать такой реакции на собственные действия, до которых, как он полагал, никому никакого дела не должно быть. Он сел на койку, почему-то не глядя на рассвирепевшего вдруг Двуху. С этого дурака станется — и в самом деле в драку полезет. И вряд ли кто-то будет их разнимать или заступаться за Командора. Скорее, наоборот… Сочувственно на рядового Каверина не смотрел никто. Командор ощущал на себе взгляды внимательно-заинтересованные, испытывающие, неодобрительные… но никак не сочувственные. Сам Александр Вениаминович драться не собирался. Только сегодня с него сняли бинты, осталась лишь нашлепка пластыря на слегка побаливающем еще ухе… Впрочем, Командор быстро взял себя в руки. Через силу усмехнувшись, он положил ногу на ногу. И проговорил, вроде и миролюбиво, но все равно, не как равному, несколько снисходительно:

— Тебе не кажется, амиго, что ты многовато на себя берешь? С чего это я вдруг самим собой распоряжаться не могу?

— Самим собой — пожалуйста, — сказал Игорь. — А за всех решать не надо.

— Не понял?

— Мы старшим не отстегиваем, — твердо и убежденно ответил Двуха. — Так, парни?

Его тут же поддержали одобрительными восклицаниями. А Шапкин, поблескивая очками из-за спин товарищей, с вдохновенной важностью произнес:

— Себя уважать надо!

— Молодцы, — усмехнувшись, похвалил Командор. — Не отстегивайте и уважайте, раз приспичило вам. А я здесь при чем? Моя зарплата при мне и останется. У меня, амигос, с господами старослужащими свои дела. Которые, кстати, никого не касаются.

— Касаются, — упрямо возразил Двуха.

Рядовой Андрюха Поморов, до этого момента, кстати, молчавший (то ли вправду спал, то ли просто изображал спящего), поднял голову.

— В натуре, много на себя берешь, Двуха, — значительно проговорил он. — Раскомандовался, блин. Это получается, ты за всех решаешь, а не он… А, парни?

На голос Дрона откликнулись стоящие тут же, у койки Двухи, ближайшие его дружки-ординарцы Бухарь и Петух. Но откликнулись не сразу и неуверенно:

— Ну… так-то… да, — сказал Бухарь.

— Про получку базар был, а про что другое, личные там дела какие-то — не было, — подтвердил Петухов.

— Бабки — есть бабки, — уперся Двуха. — Непонятно, что ли, зачем он их понесет? Откупается, чтоб не трогали. Всем нам, то есть, подлянку делает. Сегодня он один отнесет, а завтра еще с кого-то трясти начнут. И все заново закрутится. Понимаете?

Командор рывком развернулся к Дрону. Неожиданное заступничество очень приободрило его, хотя он прекрасно понимал причины выступления Поморова: Дрон, завоевавший уже прочный авторитет среди новобранцев, свои позиции «того, за кем последнее слово», никому отдавать не собирается.

— Что, амигос, Двуху не знаете? — быстро заговорил Командор. — Он такой чувачок — и нашим, и вашим. В поезде-то наш Игорек как выступал? Мочить призывал дедушек, если докопаются, кулаками размахивал, слюной брызгал… А словил пару раз по башке, про кулаки забыл. Дружить с дедушками начал, сторону их держать стал. А как старшие силу подрастеряли, обратно норовит переметнуться. Вон что снова заговорил: мы старшим не отстегиваем…

— Точняк! — серьезно покивал Командору Дрон. — Все верно — и нашим, и вашим. То с дедами трется, то против них агитирует.

Каверин увидел, как к развалившемуся на койке Поморову наклонился Петухов, шепнул ему на ухо что-то, поворотом головы указав в сторону койки, где ворочался Бурыба.

— Да пусть послушает товарищ сержант, чего такого-то? — сказал на этот шепоток Петуха Дрон. — Хватит, отмолчались…

— Тем более, он бухой, вертолеты ловит: вон, как его крутит, — поддержал Бухарик.

— А я и не говорю, что против старшаков, — со странным спокойствием произнес Двуха, подчеркнуто обращаясь к Дрону, а не к Каверину. — Я… даже наоборот. Я вот с ними пообщался ближе, чем вы… Нормальные ведь парни. Ничем от нас не отличаются. Если всех нас сейчас за пределы части выпереть и в гражданку переодеть — вообще разницы никакой не будет. Но если бабки в нос суют, кто ж откажется? Никто не откажется, и даже еще больше захочет… Поэтому не надо их это самое… на легкую деньгу снова настраивать. Легкие деньги всегда кусаются.

— Нормальные парни… Забыл, как эти нормальные парни тебя в каптерке бодрили? — спросил Дрон.

— Почему забыл? — Игорь пожал плечами. — Помню. А ты бы на их месте по-другому, что ли, поступил? А что им еще делать, если в нашей части так: шакалам все по барабану, а молодых воспитывать надо.

— А удар в печень заменяет три часа лекции, — добавил кто-то.

— И пахать на последних месяцах службы неохота, — высказался еще кто-то.

— Я терпилой быть не хочу, — вдруг выпалил Двуха, видно, давно наболевшее. — Никогда не был и тут не буду. То одни мудохают, с ними наладилось — вы стали крыситься… Хватит! Мы что, нормально жить не можем? Правильно Гуманоид говорил: вместо того чтобы дело делать, грыземся между собой, кому удобнее устроиться. Что, Дроныч, не так, что ли? Не за тем в авторитеты лезешь?

— Не понял? — тут же набычился Дрон.

Но на это «правильно Гуманоид говорил» новобранцы с готовностью одобрительно и согласно загудели. И Дрон вдруг передумал оскорбляться.

— Для вас, дураков, стараюсь, — пробурчал он. — А ты не ссы, Командор, — он, дотянувшись, хлопнул растерявшегося рядового Каверина по спине, — ничего тебе деды не сделают. Заступимся все вместе. На гражданке баблом трясти будешь. Хотя… если желание есть, можешь призыву проставиться, мы не обидимся… Я не в том смысле говорил, что Двуха неправильные вещи высказывает. А в том, что он шибко уж много берет на себя, командует…