Мерило истины - Злотников Роман Валерьевич. Страница 68

— Кто командует, я? — почувствовав перелом в разговоре, Игорь мгновенно соскользнул на примирительный тон. — Ничего я не командую. Выражаю общее мнение, вот что.

— Ага! — снова вылез Шапкин. — Верно, да…

— Я считаю, — сказал Двуха, снова обращаясь непосредственно к Дрону, — со старшими надо непонятки растереть, пока момент подходящий. Ну, то есть, переговоры провести. Я это берусь устроить. Они пацаны нормальные, я отвечаю… Подход мирный к ним у меня есть… Хотя, — потише добавил он, глянув в сторону двери казармы, — кое-кому из них вломить не помешало бы… в профилактических целях.

По «взлетке», засунув руки в карманы, разболтанной походкой шествовал Гусь, видно уставший ждать Командора в коридоре. При виде Гуся новобранцы настороженно примолкли.

— Каверин, ты чего, родной? — с нарочитой ласковостью в голосе сказал он, остановившись в нескольких шагах от сгрудившихся у коек Командора и Двухи парней. — Я тебя жду, а ты тут лясы точишь…

Командор растерянно поморгал.

— Да вот тут… — пробормотал он, — как-то так вот…

Двуха тоже встал. И почему-то вместе с ним поднялись на ноги те, кто сидел или лежал на койках, или устроился на корточках в проходах… Только Дрон не изменил положения.

— Прижмись, — сказал Двуха Командору, сказал таким голосом, что тот мгновенно, с постыдной поспешностью плюхнулся на койку. — А ты, гад, — обратился Игорь уже к Гусю, — отпрыгни отсюда.

— А то руки с ногами местами переставим, и скажем, так и было, — звонко высказался Шапкин, нервно поправляя очки.

— В натуре, — подтвердил Петухов, мельком, впрочем, оглянувшись на Дрона.

— Та-ак, ребятки… — Гусь вынул руки из карманов, подался назад… улыбаясь, тем не менее, хищно и угрожающе. — Великими себя почувствовали? А защитничка-то вашего тут нет. Сейчас кое-кому уши-то надерут… Эй, Бурыба, братан, спишь? Поднимай парней! Говорил я вам, гасить надо было самых громких, пока не поздно! А? Как говорил, так все и вышло!

И тут случилось необыкновенное. Над коечной дужкой поднялась мордатая физиономия Бурыбы.

— Слышь, Гусьман, — густо прогудел Бурыба, — тебя ведь по-хорошему предупреждали — бучу не поднимать. Шел бы ты… — он выдержал паузу и уточнил направление, в котором Гусю предлагалось двигаться.

Спустя час, когда казарма более-менее угомонилась, Двуха, свесившись со своей койки, толкнул Командора в плечо:

— Спишь?

Рядовой Александр Вениаминович Каверин только чуть пошевелился. Ничего не ответил и не открыл глаз.

— Не спишь, я же чую, — миролюбиво проговорил Игорь. — Да хорош тебе притворяться!.. Ты не обижайся, Командор, что я на тебя наехал при всех. Ты вот мне тоже много чего наговорил, а я не обижаюсь. Не в этом дело… Я, понимаешь, когда это… между двух огней попал, все думал, думал… Вот почему у нас, например, с бандой-то с нашей ничего не получилось? А потому, что каждый сам себя обезопасить хотел; вроде как мы друг за друга стояли, но все равно прежде всего о собственной шкуре беспокоились. Так нас и перещелкали по одному. Я Гуманоида сейчас не имею в виду… Он как раз по-правильному дело повернул: если каждый, наоборот, не о себе заботиться будет, а корешей своих прикрывать, тогда ему и о себе переживать незачем. Потому что его кореша точно так же его и прикроют. А вот если все всех прикрывать станут? А? Какой коленкор получится козырный! Я вот так Гуманоидову думку понял… Эй, слышишь меня?.. Сашок!

Командор молчал, размеренно посапывая. Видно, и на самом деле спал.

— Ну, ничего, — пробормотал Двуха, укладываясь. — Потом добазарим. А ты, Командор, не бзди, — добавил он, скосив глаза на койку Каверина, — никто тебя не тронет теперь, хоть ты и бабло отстегивать не будешь. Никто больше никого не тронет — вот такой теперь расклад… Эх, хоть бы Гуманоид поскорее оклемался! А то без него… быстро все обратно скурвятся…

Мансур подходил к распростертому на топчане телу крадучись, неслышно и мелко переступая босыми ногами. Скальпель он нес на отлете, поигрывал им, гоняя его между пальцев. Когда он подошел вплотную, Олег вдруг открыл глаза, одновременно резко привстав, изготовившись то ли нападать, то ли защищаться. Мансур тут же отпрыгнул, убрав скальпель за спину.

— Не шевелись! — яростно зашипел Разоев, глядя куда-то в сторону, не в глаза Олегу. — Молчи, да?! Не шевелись! Слушай!

— Изволь, — проговорил Олег. — Я выслушаю тебя.

Голос его звучал хрипло, глуховато, но спокойно.

— Не шевелись! — повторил Мансур.

Олег тем не менее пошевелился, изменив положение тела — он полулег вольготнее. Кажется, он усмотрел в облике чеченца что-то такое, что сказало ему — Мансур явился сюда вовсе не за тем, чтобы мстить. Но что тогда привело Разоева среди ночи в процедурную, он еще не понимал.

Мансур заговорил снова. Он уже не походил на подкрадывающегося к добыче зверя. Оказавшись лицом к лицу с Олегом, он сразу покинул этот «режим». Теперь он имел вид человека, очень долго что-то в себе скрывавшего, но наконец-то решившего вынести скрываемое на поверхность. Он был очень взволнован, рядовой Мансур Разоев.

— Под Калининградом нас было двадцать три человека на всю часть, да? — выпалил он. — Восемнадцать чеченцев и пять дагов — всего двадцать три кавказца. Другие — русские, татары, казахи… Два-три кавказца — это уже сила. Двадцать три кавказца — большая сила, да? Шакалы на нас посмотреть боялись, за честь считали подойти и за руку поздороваться. О личном составе что и говорить… Понимаешь, как мы жили, нет? Потом в городе, в клубе подрезал я того дерзкого… Шум вышел. И всех нас разбросали по частям. Здесь я один, понимаешь, нет? Вначале думал, нагибать меня здесь начнут, приготовился драться насмерть, зубами грызть первого, кто попробует… Нет, никто даже не пытался. Своих нагибают, меня не трогают… Спроси меня — почему?

— Любопытно знать, — серьезно проговорил Олег.

— Потому что мы, кавказцы, рождаемся волками и живем волками. И умираем волками, понимаешь, нет? А здесь везде… — Мансур широко взмахнул левой рукой (правую все так же держа за спиной), — только овцы и псы. Здесь так устроено, что можно быть только овцой или псом. Овцы нагуливают мясо, а псы стерегут их и пугают волками, чтобы овцы оставались овцами. Понимаешь, нет? Овцы не нападают на волков. И псы не нападают на волков, лишь защищаются от них, если надо. А ты… ты не такой, Гуманоид. Я вижу, какой ты. Ты сильный. Не как я или еще кто-то… А по-другому сильный. И я хочу, чтобы ты помог мне. Потому что… на самом деле я боюсь, — неожиданно закончил он.

— Боишься? — удивленно поднял брови Олег. — Чего?

Разоев оглянулся по сторонам, словно боялся, что его могут подслушать. Продолжал он уже шепотом:

— Не хочу в тюрьму, понимаешь, нет? Я там не выдержу. Нельзя мне туда… — он наморщился, безуспешно стараясь найти слова, чтобы объяснить лучше, что чувствовал. — Я… их всех резать буду скоро, понимаешь, нет? И псов, и овец — всех. Я знаю, что буду резать, рано или поздно… Мне по-другому нельзя… У меня по-другому не получится здесь. Всех! — выговорил он медленно и очень тихо, и глаза его, расширившись, стали страшны. — Я все смотрю на них и думаю, думаю… Разве можно так жить? Их стригут догола — они молчат. Их забивают на мясо — они молчат. Им ноги и горла грызут — они молчат. Они себя защитить не могут, они свою семью защитить не могут. Они могут только блеять, когда псы не запрещают им блеять… если не очень громко. А я волк! Я овец пасти не умею. А вот резать их меня с детства приучили. Понимаешь, нет?

Олег неглубоко и задумчиво кивнул. Всегдашняя мрачная нелюдимость чеченца теперь обернулась для него иной стороной. Эта нелюдимость была не чертой характера, как он предполагал вначале. Она была вынужденной мерой. Сознательной защитой от того, чтобы не сорваться, не выплеснуть наружу…

— Я их всех ненавижу! — прошипел Мансур.

…сжигающую изнутри ненависть.

— Мне Аллах тебя послал, — продолжал, трудно дыша, Разоев. — Ты… не такой, как все. Не овца, не пес… но и не волк. У тебя много силы, и ты умеешь всем остальным показывать, что у них тоже сила есть. Ты мне будешь говорить, что делать, а я слушать буду. Понимаешь, нет? Я хочу, чтобы мы кунаками были… Как это по-русски?.. Побратимами, вот. Ты согласен? — спросил Мансур, жадно глядя в лицо Олегу, уже забыв о своей боязни встретиться с ним взглядом. — Согласен? Иначе мне конец скоро…