Мятеж на окраине Галактики - Злотников Роман Валерьевич. Страница 55

Пока ноги несли ее в сторону лифтового холла, мысли девушки были далеко. Уход Олега из деревни, так круто изменивший ее жизнь, из-за чего когда-то было пролито столько слез, сегодня казался ей просто неотвратимым фактом. Он должен был произойти, и он произошел. Да и вообще, вся ее жизнь виделась четкой чередой логичных поступков, которая то грубо, то незаметно вела ее по какой-то раз и навсегда определенной для нее дороге. Причем когда она как бы оборачивалась назад, в прошлое, эта дорога становилась логичной, ясной и понятной. А впереди все так же маячила каша из всевозможных путей и вероятных поступков.

Вот и с Уимоном. Этот юноша с детским удивленным взглядом светло-серых глаз по сравнению с другими ее кавалерами выглядел довольно бледно. Ольга невольно улыбнулась, мысленно поставив рядом с Уимоном старшего сержанта Крутилина и Потомственного лейтенанта Песцова по прозвищу «Писец». Один был здоровенным детиной ростом за два метра, с пудовыми кулачищами и короткими, крепкими пальцами, способными согнуть отвертку или без кусачек оторвать кусок колючей проволоки. Второй — сплошным комком мышц, пальцем пробивавшим стенку жестяного бачка с питьевой водой или свободно прыгавшим с высоты десяти метров, чтобы, оттолкнувшись от земли, подскочить шустрым мячиком и как ни в чем не бывало всадить короткую очередь из АКСУ в самую середку силуэта такта. Но этот тонкий сероглазый парень с тяжелой судьбой и не пытался корчить из себя крутого вояку (да и, сказать по правде, Ольга уже успела подустать от крутых вояк), но в нем было свое мужество. Когда он считал, что должен поступить именно так, а не иначе, то, несмотря на слезы и сопли, которые вполне могли его одолеть в самый неподходящий момент, он набычивался и делал так, как считал нужным. Даже если заранее было известно, что от него только ошметки полетят. Адамc, один из берсерков из команды Олега, рассказывал ей об эпизоде в самом начале их пребывания в блоке. Когда стая, претендовавшая на лидерство в их блоке, попыталась разобраться с командой.

— Знаешь, что меня поразило больше всего, — задумчиво сказал Адамc, уже окончив свой рассказ, — его глаза. Когда он потянулся за этой своей дурацкой ясеневой палкой, которую он все время таскает за собой, я увидел, что ему дико страшно. Но он все равно будет драться. — Он почувствовал, что Ольга не совсем поняла, ЧТО он имел в виду, и пояснил: — Ну, все наши программы подготовки построены на оценке противника, на выработке плана действий, с кем лучше не вязаться, кого вырубить первым, а кому достаточно просто выбить палец и он, вопя, даст деру. Этот парнишка ни о чем таком даже не подозревает. Но если он решил, что настало его время драться, — он будет драться. До конца. До того, пока его не убьют.

Весь вечер после этого разговора Ольга долго присматривалась к Уимону, пытаясь разглядеть в глубине его глаз эту, столь знакомую ей по Олегу, решимость обреченного. Но в его глазах было только счастье. Он весь вечер ластился к ней, как шаловливый котенок, хотя и пытающийся время от времени выгибать спину и грозно шипеть, будто матерый боевой кот. Когда в сумраке заброшенных коридоров, по которым они гуляли, внезапно появлялись чьи-то неясные силуэты, Уимон замолкал и, обняв ее за плечи, выпячивал грудь, глядя в сторону потенциальных обидчиков суровым взглядом. Ольгу это немного смешило. Перед самым уходом из капонира, когда она уже знала, что ее отобрали в команду для заброски в Средиземноморский производственный комплекс, она сдала Песцову зачет по второй категории руссбоя. Рукопашников такого уровня во всем капонире было всего шестеро, а первую категорию имел только сам «Писец». Но то, что идущий рядом парнишка готов положить за нее жизнь, — грело.

К душевым шестого блока оказалась очередь, и Ольга прикинула, что, если ждать, она никак не успеет, но возвращаться несолоно хлебавши ей не хотелось. Ольга припомнила, что уровнем ниже в ответвлении одного обычно пустого технологического коридора располагалась развязка магистрали питьевой воды. Их бригада как раз и монтировала ее пару месяцев назад. И тогда они врезали в магистраль отводной кран, чтобы ополоснуться после работы, еще до прихода в казарму. Чем и занимались, пока их не перебросили на другой участок. Все успели подзабыть об этой развязке. А сейчас как вспыхнуло. Ольга окинула взглядом раздраженную очередь, усмехнулась и, подхватив полотенце, двинулась в сторону пролета резервной межуровневой лестницы.

Она почувствовала неладное, еще когда подходила к знакомому повороту. На полу валялись какие-то тряпки, а после поворота ей под ноги попались обломки пластика и разбитые пластиковые контейнеры. Вокруг самой развязки вместо устроенной ими кабинки из двух листов сборочного пластика было построено нечто непотребное из мешанины пустых контейнеров, выпотрошенных матрасов и разнородных кусков пластика самой непонятной формы. А изнутри было слышно чье-то тонкое попискивание. Ольга даже сначала приняла его за мышиное, но этого просто не могло быть. В отличие от домов капониров в сооружениях канскебронов никогда не встречалось никаких посторонних организмов. Ни мышей, ни крыс, ни даже вездесущих тараканов. Как они этого добивались — непонятно, но факт, как говорится, налицо.

Когда Ольга распахнула грубую дверь, сделанную из двух криво сваренных кусков пластика, внутри странного сооружения послышалась испуганная возня. Ольга включила плечевой светильник. Яркий луч выхватил из темноты две обнаженные женские фигуры, забившиеся в угол и испуганно заслонявшиеся руками то ли от света, то ли от вошедшего гостя, кто бы он ни был. У каждой из девушек, а Ольга сумела разглядеть, что, несмотря на свой не очень-то ухоженный вид, обе довольно молоды, на лодыжку был надет грубо сделанный браслет, изготовленный, похоже, из обрезка трубы, к которому крепилась уродливая самодельная цепь из тронутых ржавчиной, тяжелых металлических звеньев. Ольга присвистнула:

— Это кто это у нас здесь такие?

Девушки убрали руки от лиц и испуганно вглядывались в лицо гостьи, потом одна тихо ойкнула и, прянув к ней, жарко зашептала:

— Уходи быстрее, они должны вот-вот прийти. Если они тебя увидят…

В этот момент из-за поворота коридора послышались грубые мужские голоса. Говорившая закусила губу и, со всхлипом выдохнув, горько прошептала:

— Поздно.

Ольга скрипнула зубами и, глухо буркнув: «Ну это смотря для чего», развернулась в сторону приближавшихся голосов.

Их было шестеро. Низкие лбы, выступающие надбровные дуги, тяжелые челюсти… Ото всех немного пованивало. Ее появление оказалось для них не менее неожиданным, поэтому сначала они вскинулись, не зная, то ли бежать, то ли каяться, но затем, разглядев, кто перед ними, расслабились и загомонили:

— Ты смотри, баба!

— Сама пришла.

— Они это дело чуют.

— Ты гляди, Карайк, скоро придется еще матрасы нести, бабы сами приходят.

— Ты помыться-то успела, сучка? А то мне не терпится на свежатинку.

Ольга разлепила сведенные судорогой ненависти губы и, скривив самую ехидную рожу, на которую только была способна в эту минуту, ернически расхохоталась:

— Девочки, так вы мне про этих убогих рассказывали?

Подошедшие замерли. Она растянула рот в глумливой улыбке и продолжила:

— Да ну, бросьте, у этих убогих концы такие тонкие, что их можно узелком связать, как проволоку.

— Чего!!! — Рев шести обиженных глоток едва не обрушил потолок. Ольга хохотнула. У этих уродов не было шансов. Они даже не подозревали, какие кладези вековой мудрости русского языка таились в памяти старшего сержанта Крутилина и как он щедро вываливал их на головы недостаточно усердных курсантов. Впрочем, с этими дебилами должно было вполне хватить и обычного лексикона.

— Да нет, — Ольга с сомнением покачала головой, — не получится, пожалуй, коротковаты будут. — Она сотворила фигуру из трех пальцев, используя в качестве центрального пальца мизинец, поднесла его к самому носу, с сожалением вздохнула и продолжила: — Ну куда воткнешь такую фитюльку, — тут она вновь глумливо усмехнулась, — разве только друг другу в задницу, а, мужики?