Русские сказки - Злотников Роман Валерьевич. Страница 37

Ужин прошел весело, даже в каком-то восторге. Начальник матери оказался блестящим собеседником, и его вопросы порой ставили Козю в тупик. А ведь среди соратников по ячейке Козя считался самым подкованным. Когда пришла очередь десерта, Карай Тергеич открыл свой объемистый портфель и под восторженные восклицания сестренок водрузил на стол холодный чугунок, сильно смахивающий на те, в каких на Пресном рынке продавали сладкое мороженое.

После мороженого сестренки насели на Карая Тергеича с просьбами покатать их на машине. Тот нахмурил брови, делая вид, будто сердится. Сестренки оробело притихли, но он вдруг прыснул со смеху и сделал знак шоферу. Тот поспешно вскочил, натянул кожаный картуз и с преувеличенной услужливостью поклонился своим юным пассажиркам:

— Куда прикажете подать машину, юные госпожи? Все весело рассмеялись.

После отъезда девочек посидели еще с полчаса, потом мать вскочила, собрала со стола посуду и со словами:

«Ну, вы, мужчины, посидите, поговорите, а я пока все помою и приготовлю чай», — убежала на кухню.

После нескольких ничего не значащих фраз Карай Тергеич вдруг повернулся к Козе и, пристально глядя на него неожиданно серьезными глазами, сказал:

— А знаешь, Козя, ведь главное, ради чего мы приняли приглашение твоей матери, — это поговорить с тобой.

— Со мной, почему это? Начальник мягко улыбнулся:

— Ничего особенного, дорогой Козя, просто мне нужна кое-какая конфиденциальная информация, и я очень надеюсь, что ты поможешь мне ее получить.

Козя, весь похолодев, обвел глазами гостей. Ни один больше не улыбался. Вот так влип! Да это ж враги. У них же на роже все написано, и как он сразу не догадался? Телеграфист съежился на стуле:

— Ничего вам не скажу, офицерье проклятое. Хоть стреляйте, хоть пытайте меня.

Трое, что сидели напротив, сердито нахмурились. А здоровяк, что с ним заговорил, как ни в чем не бывало улыбнулся. От этой ласковой улыбки Козе стало еще хуже.

— Мы? Тебя? Да ты что? Козя вскочил:

— Только мать не трогайте! И сестренок, они при чем!

Офицеры угрожающе качнулись вперед, но глава остановил их легким движением руки:

— Никто здесь не собирается никого ни убивать, ни пытать. Ни тебя, ни твою мать, ни твоих сестренок. Если ты хочешь, то можешь уйти, прямо сейчас, — он на мгновение замолчал, — но ты совершишь большую ошибку. Какую — я тебе объясню.

Козя покосился на дверь, но остался сидеть.

— Ну и какую же ошибку? Главарь не торопясь поддел вилкой соленый грибочек и с аппетитом прожевал.

— Что ж, давай поразмышляем. Допустим, ты сейчас уйдешь с гордо поднятой головой, как это у вас говорится, «не предав дело революции». Что ж, это твое право, и я на него не покушаюсь. Но из-за этого твоего поступка пострадают люди, которые очень мне дороги. И дело не в том, что они действительно в чем-то виноваты, просто так решил кто-то из столь уважаемых тобой вышестоящих соратников. — Главарь замолчал, не отводя взгляда от Кози. — А теперь представь себе, что произойдет, если сразу после тебя мы все встанем и… тоже выйдем. В коридоре, как полагается, попрощаемся с твоей матерью — почтительно поцелуем ручку, раскланяемся, как же иначе… — Главарь усмехнулся. — Знаешь, а мне чем-то даже нравятся твои соседи, так просто просчитать их реакцию… — Он прищурился. — И как ты считаешь, много ли времени понадобится, чтобы все это дошло до Особого комитета?

Козя обмер. А главарь продолжал ровным тоном:

— Потом выяснится, что учреждения, в котором якобы работала мать, никогда не существовало в природе, а такой зарплаты, какую она получала, никто не платит. Как ты думаешь, чем это кончится? — И он замолчал.

Над столом повисла мертвая тишина. Тихим, бесстрастным голосом главарь заговорил снова:

— При проклятом старом режиме никому и в голову не пришло бы хватать и расстреливать детей. Да и то, виновен ты или нет, решал суд. Правый он был или неправый — можно спорить, но у человека всегда был шанс… — Он повернулся к Козе. — Как видишь, я НИЧЕГО не сделаю твоим близким, но вот сможешь ли ты защитить их от СВОИХ? Если да, то иди.

Козя судорожно сглотнул, в голове метались обрывки мыслей. Сообщить старшему телеграфисту? Доложить начальнику охраны? Самому явиться в Особый комитет? Так ведь не поверят. Вон на прошлой неделе загребли братка из курьерской службы. Козя за него головой бы поручился, что парень свой в доску, а оказалось… А может, он и вправду свой, просто какая-нибудь гнида настучала, а те в Особом церемониться не любят. Враг, не враг — в морге разберутся. Он зажмурился, представив себе все это, и еле слышно спросил:

— Что вам от меня надо?

— Тронулись. Ну, с богом.

Майор оглянулся. Толстая бабища, несмотря на довольно теплый день одетая в потертую душегрейку мехом наружу и перевязанная крест-накрест по необъятной груди шалью, сказав это, размашисто осенила себя святым кругом и, стянув с головы платок, вытерла взмокшее лицо. Ротмистр, которого трудно было узнать в добротных коричневых бриджах, кургузом пиждачке и щегольском картузе с лаковым козырьком, развязным движением перегнулся к ней и ущипнул за широкий зад:

— А то как же, тетка-молодка. Баба взвизгнула, но вовсе не сердито, а игриво, и рассыпалась мелким смехом:

— Канешно, соколик.

Майор состроил мрачную мину и сипло буркнул:

— Осади, Фрак.

Ротмистр отпрянул и демонстративно, с деланным испугом спрятал руки за спину, не отводя от бабы нахальных глаз. Иван картинно сплюнул и посмотрел в дальний конец вагона, где в двух соседних отсеках сидели остальные члены их команды. Затем, натянув на лицо угрожающе-угрюмое выражение, двинулся вразвалочку по проходу. Только что изображенная сценка венчала целую серию подобных представлений, разыгранных членами команды во время посадки в вагон, и имела только одно назначение — пассажиры должны были четко уяснить, что в том конце вагона едут крутые «деловые». Конечно, если бы в вагоне ехали настоящие «деловые», они раскусили бы их быстро. Но таковых не было, и потому «представление» принесло желанный результат. В чем он немедленно и убедился. Добравшись до своего отсека, Иван остановился и, резко обернувшись, с лениво-равнодушным видом посмотрел назад. Почти все пассажиры в тот же миг опустили глаза долу, что и требовалось доказать. Иван сел на заскрипевшую скамью рядом с профессором Пантюше, который, прижав к груди саквояж, туго набитый всяким медицинским скарбом, задумчиво смотрел на мелькавшие за окном дома пригородов. От скрипа профессор вздрогнул и испуганны повернулся. Увидев, что это князь, он облегченно вздохнул. Было видно по всему, что профессор чувствует себя не в своей тарелке. Несколько минут они сидели молча. В соседнем купе пятеро офицеров во главе с Юрием лихо резались в «бухлу», блатную разновидность вполне респектабельной карточной игры «дриддж», которой владел в совершенстве всякий офицер, имевший опыт довоенной гарнизонной жизни. Кроме самих офицеров, только Иван знал, что за карточным столом идет комплексный урок по психологии, методике просчета моторно-двигательных реакций, ситуационному анализу и даже практическому применению некоторых частных аспектов теории игр.

Профессор вздохнул и повернулся к майору:

— Ну, слава богу, тронулись.

Иван молча кивнул. Профессор еще немного помолчал, прислушиваясь к гоготу за дощатой перегородкой, недоуменно покачал головой и, понизив голос, сказал:

— Знаете, князь, я не совсем понимаю… Мне казалось, секретный характер нашей миссии предполагает максимальную скрытность, но то, как ведут себя ваши люди…

Майор хмыкнул:

— А что вы понимаете под скрытностью? Профессор нерешительно пожал плечами:

— Ну, не знаю, мне кажется, что нам не следовало бы привлекать к себе так много внимания… Иван коротко усмехнулся:

— А вы только представьте, профессор, в поезд садятся несколько крепких мужчин и все то время, что занимает дорога, а это не менее двух-трех недель, стараются НЕ ПРИВЛЕКАТЬ к себе внимания. И это в нынешних-то условиях.