Русские сказки - Злотников Роман Валерьевич. Страница 43

— А ну подъем, швайкулешти!

В первый момент никто не пошевелился. Хотя все проснулись, еще когда марьят с грохотом карабкался по узким вагонным ступенькам. Потом князь сел на кровати, всунул ноги в сапоги, поднялся на ноги, пару раз топнул и неторопливо подошел к марьяту, который с удивлением осознал, что, оказывается, он не настолько велик и могуч, как привык считать. Князь окинул его мрачным взглядом и лениво спросил:

— Ну чего тебе, убогий?

Марьят, в замешательстве смотревший на князя, вздрогнул и заговорил уже совсем другим тоном:

— Соратник Птоцкий приказал переодеть и представить ему к десяти часам. Князь кивнул:

— А ты кто, каптер, что ли?

Марьят сердито нахмурился, но сдержался и ответил почти спокойно:

— Я — комендант эшелона, соратник Мродь. Князь кивнул:

— Хорошо, комендант. А как насчет завтрака? Комендант Мродь дернул веком. На его лице явственно проступили обуревающие его чувства, и эти чувства не сулили неофитам ничего хорошего. Но князь выглядел ОЧЕНЬ внушительно, потому комендант взял себя в руки и ответил почти нормальным тоном:

— Вы еще не состоите на довольствии… но я пришлю хлеба и кипятка. — И, не желая продолжать этот неприятный разговор, он резко повернулся и покинул вагон.

Возвратился он минут через десять. Сопровождавший его боец волок пятилитровый медный чайник и несколько буханок сероватого хлеба в объемистой крестьянской корзине. Князь кивнул капитану, чтобы тот освободил бойца от его ноши, и повернулся к коменданту:

— Подожди снаружи. Нам поутречать надо. Комендант побагровел. Несколько мгновений он сверлил князя яростным взглядом, потом повернулся к сопровождавшему его бойцу. Тот съежился под взглядом коменданта. Но соратник Мродь только скрипнул зубами и пулей вылетел из вагона.

Когда с завтраком было покончено и все неторопливо допивали остывший чай, профессор наклонился к князю:

— Прошу простить меня, ваше сиятельство, но не кажется ли вам, что с комендантом следовало бы быть более… осторожным? Мне думается, вы нажили нам серьезного недоброжелателя.

Князь хмыкнул:

— Надеюсь.

Пантюше удивленно воззрился на него:

— То есть?

Но князь только молча улыбнулся и отставил в сторону опустевшую кружку:

— Пойдемте, господа, в отличие от нашего коменданта, соратнику Птоцкому еще рано приходить в раздражение от нашего присутствия.

День прошел, как и ожидалось. После представления соратнику Птоцкому, во время которого он произнес краткую зажигательную речь, выслушанную господами офицерами с демонстративным вниманием (сказались уроки господина Юри), их распределили по взводам, расчетам и экипажам. Профессора, которого, к его собственному негодованию, князь представил как фельдшера, отправили в лазарет, где он до самого вечера провалял дурака. Штатный фельдшер с утра слегка принял и потому был в чрезвычайно благодушном настроении, а личный врач соратника Птоцкого должен был весь день неотлучно находиться при своем высокопоставленном клиенте. Так что чтобы не помереть со скуки, Пантюше еще раз прокипятил все шприцы, разобрал вату и корпию, навел порядок в шкафу с лекарствами и вытер везде пыль.

Вечером, когда все вновь собрались в своем вагоне, князь заставил каждого рассказать об увиденном и о выводах, которые они сделали, после чего подвел краткий итог:

— Плохо, господа. Мы с вами находимся в расположении самой боеспособной части противника, а вы заняты черт-те чем. — Он сделал паузу. — Завтра последний день, так что извольте потратить его с пользой.

Офицеры недоуменно переглянулись. Потом ротмистр робко спросил:

— Но нам же не ставилось никаких задач? Князь покачал головой и повернулся к господину Юри, скромно сидевшему в уголке:

— Похоже, вы их плохо учили. Раз они до сих пор не поняли, что такое гражданская война.

Следующим вечером профессор несколько задержался в лазарете. На врача его вчерашние усилия произвели благоприятное впечатление, и он пораньше отпросился у своего хозяина, чтобы поближе познакомиться с неожиданным пополнением. С профессора сошло семь потов. Врач оказался чрезвычайно высокомерным типом, а Пантюше в сугубо медицинских вопросах никогда не отличался сдержанностью характера. Так что профессору пришлось приложить неимоверные усилия для того, чтобы соответствовать образу уважительного фельдшера, на который его, по каким-то одному ему известным причинам, обрек князь. А потому, когда он наконец появился в вагоне, вечернее совещание уже закончилось. По-видимому, на этот раз оно прошло более успешно, так как у офицеров возбужденно блестели глаза, а этот загадочный господин Юри, которого профессор уже давно перестал воспринимать как простого механика, чистил барабанник, загадочно посмеиваясь.

Следующее утро началось несколько необычно. Первыми поднялись князь и господин Юри. Они молча оделись и, не обращая внимания на поднявшуюся суету, куда-то ушли. Появились они минут через сорок. Остальные встретили их улыбками. Которые, впрочем, не остались безответными. Пантюше все утро старался окольными путями выяснить, что же такое происходит, но все лишь отшучивались или просто пожимали плечами.

После завтрака в вагон неожиданно ввалился комендант в сопровождении трех суровых марьятов, обвешанных гранатами и перетянутых пулеметными лентами. Его маленькие свиные глазки злорадно посверкивали. Князь с невозмутимым видом лениво повернул голову в сторону незваных гостей и скривил губы в презрительной улыбке:

— Чем обязаны? Комендант зло оскалился:

— А ну сдать оружие. Князь посмотрел на него долгим взглядом и негромко приказал:

— Ну-ка, выбросите их из вагона.

Марьяты схватились за барабанники, но офицеры в одно мгновение скрутили их, сорвали с них гранаты и пулеметные ленты и вытолкали из вагона. Пока офицеры, высунувшись из окон, провожали улепетывающих марьятов хохотом и улюлюканьем и размахивали им вслед пулеметными лентами, Пантюше наклонился к князю и неодобрительно сказал:

— Совершенно непонятно, зачем вам понадобилось все так усложнять.

Князь молча улыбнулся.

До обеда все было тихо. К полудню подогнали состав с платформами. Врач, которому соратник Птоцкий сегодня с утра приказал не путаться у него под ногами, к обеду успел поднагрузиться и потому пребывал в благодушно-слезливом настроении:

— Нет, ну ты вот мне скажи, какого дьявола я здесь делаю? Ведь звали меня, еще до войны, в Камелон. Должность предлагали. — Он пьяно выпятил губу и важно произнес: — Был бы сейчас приват-доцент Камелонского королевского университета, а я, дурак… Патриотизм взыграл. Как же, война на носу. И теперь мне в награду, — он сложил пальцы кукишем и сунул профессору под нос, — во!

Пантюше брезгливо отшатнулся, а доктор, заметив его движение, пьяно расхохотался. Профессор счел за лучшее превести разговор на другое:

— Послушайте, а вы не знаете, зачем подали платформы?

— Где? — Врач высунулся в окно. — А… значит, уже.

— Что?

— Да к фронту едем.

Профессор некоторое время рассматривал орудия, которые бойцы с гиканьем вкатывали на платформы, фыркающие моторами броневики, разворачивающиеся для заезда на погрузочную эстакаду, покачал головой и глухо произнес:

— Да-а-а, сила. Вряд ли генерал Исток и атаман долго продержатся против этого.

За спиной раздался хриплый смех:

— Еще чего. Соратник Птоцкий не настолько глуп, чтобы выводить на передовую свой личный отряд. Мы будем в заградотрядах. — Врач икнул, уронив голову на руки, и сонно пробормотал: — А для генерала и так пушечного мяса хватает.

Князь появился на перроне, когда погрузка была уже почти закончена. У погрузочной эстакады, рыча чихающим от скверного газолина мотором, неуклюже разворачивался предпоследний броневик, а последний ждал своей очереди неподалеку. Дверца была открыта, внутри виднелся господин Юри, небрежно облокотившийся на баранку. Князь остановился у самой эстакады и привалился плечом к низкому борту платформы. Наконец броневик, взревев мотором и выбросив из выхлопной трубы облачко газов, пополз по эстакаде вверх. Добравшись до края платформы, он грузно перевалился передними колесами через откинутый борт и, еще раз рыкнув, вкатился на платформу. Вдруг до Пантюше донеслись отчаянные крики: