Спасти Москву - Ремер Михаил. Страница 28

Булыцкого тогда совсем хвори одолели: таблетки, что пылесос, заглатывал. Вот тогда и вытащил его Леха впервые в купель окунуться. Долго, правда, отпирался тот. Куда там? Древний, мол, стал. И так все болит. Да только отвязаться не удалось. Уж почто Спиридоныч флегма, да иной раз как прилепится, так не отдерешь ни фига. Короче, выволок, заставил окунуться. И понравилось же Булыцкому! Настолько, что начал он в купель эту наведываться. Сначала раз в пару месяцев. Потом, как заметил, что спину отпускать стало, почаще. Потом и вообще – каждые выходные. Вот только и думать он не думал, что с князьями самими доведется окунуться!

У иордани уже толпился стекшийся со всех окрестностей народ. Извиваясь змеей, очередь в полсотни человек уходила куда-то в темноту. Около самой иордани жарко полыхали два костра, служившие одновременно источником и света, и тепла. Пляшущие языки пламени наполняли небольшой пятачок каким-то таинственным и одновременно зловещим красновато-желтым светом. Настолько, что Булыцкий аж вздрогнул.

У иордани уже стоял незнакомый пожилому человеку священник, который, завидев приближающихся князей, принялся начитывать молитвы и, побряцывая кадилом, освящать воду.

– Киприан. Митрополит Московский, – шепотом пояснил пришельцам Радонежский. – Приехал вместе с князем. Про тебя, говаривают, прослышан, – кланяясь в сторону священнослужителя, закончил тот. Булыцкий с Милованом последовали его примеру.

А Киприан, не глядя в сторону Сергия, продолжал молебен, и тут только сообразил Николай Сергеевич, что совершенно не знаком с порядками здешними и, как нырять, ну просто не знает. В купелях-то подмосковных оно все просто было да понятно. Нырял как есть, благо приезжал ближе к полуночи, поток когда решившихся нырнуть на «слабо» или «за компанию» иссякал и можно было спокойно, без шума и гама да без толчеи, окунуться в студеную воду. Оно пусть бы даже и без священника, крестом тебя осеняющего, да все одно; именно в этот день не за молитвами он приходил, хотя и понимал, что не совсем это правильно. Замешкавшись, что делать, он с Милованом и еще молодцем каким-то бородатым вдруг оказался буквально в третьем ряду после князей и Василия Дмитриевича с Сергием Радонежским.

– Ей-ей, не робей, чужеродец, – подбодрил его товарищ. – Оно, может, и про Крещения праздник позабудут в грядущем, а?

– Да ничего не позабудут, – отвечал тот, уже представляя, как глупо он будет выглядеть в своих уже изрядно потрепанных боксерках. А ведь мог сообразить, что окунуться потребуется, да белье лишнее из-под рубахи исподней скинуть. Той, что Сергий Радонежский еще в первый вечер выдал срамно одетому путнику. И все бы ничего, да уж больно зябко было Николаю Сергеевичу в одежках этих худых. Мерз вечно. Потому и под рубашкой вечно треники с майкой таскал. Оно одно ладно, что хоть свитер сообразил поверх надеть.

А очередь между тем двинулась вперед. Раздевшись до рубах своих исподних, первыми в воду вошли князья.

– Во имя Отца, – протяжно затянул Киприан, когда косматая голова Дмитрия шумно скрылась под водой, – и Сына, и Святага Духа. Аминь! – осенил тот крестом отфыркивающегося князя Московского. Следом в воду чинно вошел Владимир Андреевич, и все повторилось вновь.

Теперь уже, когда в воду окунулись первые, дело пошло веселее. Стягивая одну за другой шмотки и стараясь не замечать пронизывающего холода, пенсионер, изловчившись, незаметно скинул и портки, так, чтобы не маяться потом в мокрых трениках.

– Не робей, чужеродец, – похлопал его по плечу Милован. – Хочешь до князя достучаться, окунись. – Впрочем, это уже лишним было. Поймавший кураж Булыцкий уже хоть сейчас готов был в воду, невзирая на трескучий – куда там до него современным московским – мороз. Ступеньки, правда, уже покрылись тоненьким слоем льда, так что стопы буквально обжигало, хоть и мороз лютый. А еще держаться за перила приходилось, чтобы не поскользнуться.

Снаружи – минус тридцать, в воде – плюс пять. А все равно пробежалась по икрам привычная судорога, и желание появилось, не завершив спуска, выскочить прочь. Впрочем, Булыцкому это уже знакомо было. Знал же: вперед идти надо и не сомневаться. Даже дома. Чего уж говорить про это Крещение?! В воде уже колотун отпустил, и тело чуть расслабилось, ненадолго, впрочем, все это. Знал Булыцкий по опыту, что затягивать не стоит, а потому, плеснув воды в лицо и закрыв глаза, шумно погрузился под воду. Словно из другого мира, донеслось до него монотонное: «Во имя Отца!» Выскочив из-под воды и хватанув воздуха ртом, снова на пару мгновений погрузился под воду. И снова, как из зазеркалья какого-то, донеслось: «И Сына. И Святаго Духа. Аминь».

Вынырнув в третий раз, он, ухватившись за перила, выскочил наружу, уступая дорогу следующим за ним: Миловану и тому самому молодчику, который, почему-то ухмыляясь, смотрел на чужеродца. Впрочем, времени разглядывать не было, и пожилой человек бросился к паре монахов, наготове державших зипун ныряльщика. Так, чтобы времени не тратил на поиски да напяливание одежки верхней на холоде. Ловко нырнув в рукава, он вдруг чертыхнулся, обнаружив, что треники-то его куда-то тю-тю. Исчезли. Отплевываясь, двинулся он к костру, где поджидали его уже князья да Сергий Радонежский.

– Дух в тебе есть, чужеродец, – одобрительно кивнул Дмитрий Иванович. – У нас кто из чужеземцев в Крещение приезжает, мало кто отважится грехи смыть.

– Так и в грядущем то же самое будет, – трясясь от холода, отвечал Николай Сергеевич. – Морозы только не такие лютые.

– Да ты к огню поближе подойди, – пригласил Владимир Андреевич.

– Благодарю, князь, – насколько это возможно близко подходя к пламени, поблагодарил тот.

– А ну-ка, что за портки у тебя чудные, – задорно ухмыльнулся тот самый детина, что стоял напротив старика в очереди. Тот как раз только окунулся и вслед за отфыркивающимся Милованом подошел к костру. В руках у него болтались треники пенсионера.

– А ну верни… Шельма! – выпалил Булыцкий.

– А забери? – ухмыляясь, отвечал тот.

Слышавший это Милован молча развернулся, да так, что молодчик едва не налетел на мужика. Скорее от неожиданности, чем от испуга, тот на секунду стушевался, но и этого хватило бывшему лихому, чтобы спокойно взять в руки трофей.

– Э, – запоздало взъерепенился наглец, но тут же осекся, вновь напоровшись на тяжелый взгляд мужика.

– Не твое, и не замай, – негромко, но так, что охотка всякая спорить прошла, проронил тот. – Держи, чужеродец, – протянул он вещички обалдевшему преподавателю.

– Ох и непочтителен ты с рындой [46] княжьим! – встретил того Донской.

– Кабы с рындой, так и почтителен был бы, – спокойно отвечал бывший лихой, – а как с вором, так и нечего тетешкаться. При Калите с такими разговор короткий был. Шельма, – уже в сторону оторопевшего молодчика бросил тот.

– А ведь прав он, – переведя взгляд с Милована на рынду своего, отвечал Дмитрий Иванович. – Что скажешь в оправдание свое, Тверд?

– Христом Богом, – поняв, в какую щекотливую ситуацию ухитрился он вляпаться, бросился к князю тот, – не во зло! Хотел вещички чудные показать, пока чужеродец не надел. Ну не вор я! Бес попутал! Князь, – на колени бухнулся он, разбивая кожу в кровь, – верой и правдой уже вон сколько служу, хоть бы ты раз усомнился во мне?!

– Твое только и счастье, что доселе верой и правдой.

– А тут бес попутал! Страсть, как к вещам захотелось прикоснуться чудным. Ну, – не поднимаясь с колен, продолжал тот, глядя то на князя, то на Милована, то на Булыцкого, – вот те крест! Не вор я, – рьяно перекрестился он.

– Ну, чужеродец, – обратился к нему Дмитрий Иванович, – твои вещи, тебе и решать.

– Прости его, – чуть помешкав, отвечал пожилой человек. – Оно и вправду бес попутал.

– Благодарю, чужеродец, – поклонился Тверд.

– Ступай, – отстранил его Донской. – Прости, но, сам понимаешь, в рындах держать такого не могу.

– Отблагодарю! Вот те крест, – перекрестился тот.