Элита элит - Злотников Роман Валерьевич. Страница 24
Она улеглась на топчане, укрылась заботливо брошенной здесь же чьей-то шинелькой и, уже проваливаясь в сон, уловила обрывки голосов бабы Нины и политрука.
– Такая молоденькая – и уже хирург?
– Так нету стареньких-то. Поубивало всех. Только вот она осталась да Кирилл Петрович ранетый. В ногу. Больше чем полчаса стоять не может. Потому все на ней…
Вилора проснулась оттого, что ее сильно трясли за плечо.
– А?!..
– Вставай, девочка моя, новых раненых привезли.
– Ага. – Вилора потерла лицо рукой. – Я сейчас… Я уже…
– Ничего-ничего, время пока есть. Сима еще готовит операционную. – Кирилл Петрович разогнулся и, прихрамывая, двинулся к выходу из процедурной. В дверях он остановился, обернулся и ободряюще улыбнулся. – А у тебя легкая рука, Сокольницкая. Все, кого ты вчера прооперировала, ночь пережили. И это, считай, первые пациенты. Редкий результат, можешь мне поверить. Даже завидно…
Вилора, уже вскочившая и торопливо натягивающая халат, на мгновение замерла, со сна не сразу поняв, что это Кирилл Петрович такое сказал, потом заулыбалась и покраснела, как будто получила очень желаемый комплимент. Впрочем, может, так оно и было…
Но утро не задалось. Первый раненый умер прямо на операционном столе. Вилора как раз прошла брюшину и уже нащупала осколок, как вдруг Сима резко выкрикнула:
– Пульс пропал!
Вилора на мгновение замерла, затем решительно выдернула осколок и тут же приказала:
– Реанимацию, быстро!
Сама же, отбросив скальпель, начала массаж сердца. Сима тут же вколола магнезию и крикнула за спину:
– Кислород!..
Но все было напрасно. Они промучились двадцать минут, но добиться возобновления работы сердца так и не удалось. На шестой минуте Вилоре, правда, показалось, что вот-вот, что сердце отзывается, что сейчас пойдет пульс, некогда мертвое тело увезли, Вилора вышла в коридор, рухнула на топчан и замерла, впав в оцепенение. Спустя пять минут из второй операционной прихромал Кирилл Петрович. Сима тут же подскочила к нему и что-то горячо зашептала. Хирург насупился, сурово кивнул и, подойдя к топчану, на котором сидела Вилора, тяжело опустился рядом.
– Ну Сокольницкая, долго будем так сидеть?
Вилора подняла на него полные слез глаза.
– Кирилл Петрович, я же все делала, как учили: и магнезию вколола, и массаж, и кислород… Я не понимаю, что я сделала не так?! – И она горько заплакала, уткнувшись ему в плечо.
Подушный обнял ее за плечи.
– Ну поплачь, поплачь… А что касается того, что ты сделала не так… все ты сделала правильно, девонька, все правильно.
– Но почему же тогда…
– А потому что сил уже у него не осталось. Скачала болевой шок, потом кровопотеря сумасшедшая, опять же внутренние повреждения… Пойми, девонька, всех спасти еще никакому врачу в мире не удавалось. Даже в мирное время, а уж теперь-то, на войне… Я все понимаю – шок у тебя. В мирное время я бы сам тебя немедленно домой оправил. С наказом жахнуть разведенного спирту и хорошенько выспаться, но… – он вздохнул, – сама видишь. Раненые потоком идут. А ты у нас, так уж вышло, основной хирург нынче. Не могу я тебе более пяти минут дать. Иначе те, кого еще можно спасти, даже до операционной не дотянут.
Вилора вздрогнула.
– Ой, Кирилл Петрович, простите, я сейчас…
– Ничего-ничего, девонька, пойди вон умойся. А то вон глаза красные. Ничего не увидишь в ране-то.
– Ага, я сейчас…
Костю привезли уже под вечер. Вилора сразу даже и не поняла, что это он. За два дня она привыкла, подходя к пациенту, сразу же направлять взгляд на умело подготовленное Симой операционное поле, всматриваться в область повреждений. А здесь ранение было тяжелое. Множественное осколочное правого бедра и брюшной полости с повреждением верхнего отдела правой берцовой кости. И все это на фоне контузии. В принципе, шанс побороться за ногу был, но слабый и трудоемкий – на часы работы. А в коридоре ждали еще шесть раненых с показаниями к немедленной операции, поэтому Вилора приняла решение: ампутация. И уже почти перепилив кость, она бросила быстрый, беспокойный взгляд на лицо пациента, да так и замерла с пилой в руке. Это оказался Костя. Вилора несколько мгновений смотрела на него глазами, почти сразу же наполнившимися слезами, а затем сглотнула и бросила Симе:
– Промокни мне лицо, – после чего вновь заработала пилой.
Вечером, когда поток пациентов иссяк, Вилора вышла из конюшни и несколько недоуменно огляделась. Двор, еще вчера заполненный ранеными, оказался наполовину пуст. Вилора оглянулась. Из прачечной бодро выкатилась баба Нина с тазом стираных простыней и принялась сноровисто развешивать их на веревке.
– Баба Нина, а где все?
– Кто, девонька?
– Ну… раненые.
Санитарка заулыбалась.
– Ох ты господи, совсем уморилась, милая! Небось, опять цельный день из операционной не выходила. Увезли их. Часов в восемь еще. Санитарные машины из госпиталя пришли.
– А Костю?
– Кого?
– Ну… раненый был, старший лейтенант Колодяжный. Я ему еще, – тут голос Вилоры предательски дрогнул, но она справилась с собой и закончила, – ногу ампутировала.
– Ах, Костю-то, так и его увезли. Теперь их в госпитале лечить будут или вообще в тыл отправят. Костю-то уж точно. Для него теперича война закончилась.
Никто из них даже не подозревал, что всего через полчаса после того, как машины загрузились ранеными, в десяти километрах от медсанбата санитарная колонна наткнулась на колонну танковой дивизии вермахта и была в упор расстреляна из пушек. Не выжил никто…
На следующее утро медсанбат подняли в половине пятого. И не потому, что привезли новую партию раненых. В старую конюшню вбежал какой-то майор в танкистском комбинезоне и с наскоро замотанной уже замызганными бинтами головой и закричал:
– Подъем! Быстро!
Вилора оторвала голову от тощей подушки, не особенно смягчавшей вздернутый верх топчана, и заспанно завертела головой.
– Что случилось? – послышался сонный голос Кирилла Петровича. – И кто вы такой, собственно?
– Майор Толубеев, командир второго батальона, – представился танкист. – Приказ комдива: немедленная эвакуация. Немцы захватили Кобрин и перекрыли дорогу на Пружаны. Части дивизии уже начали отход в восточном направлении. Вам приказано…
– Товарищ майор, – перебил его Кирилл Петрович, – но… мы не сможем. У нас практически не осталось транспорта. Санитарная машина всего одна, а подводы…
– Ничего не знаю! – возвысил голос майор. – Вы что, не понимаете? Немцы вот-вот будут здесь.
Кирилл Петрович на мгновение задумался.
– Ну хорошо. Но вы не могли бы выделить нам в помощь…
– Доктор, – танкист стиснул Подушного за плечо, – от моего батальона осталось два танка. И полсотни бойцов. Если немцы ударят сейчас – они сомнут нас за полчаса. Если не быстрее.
– Но… как же так? – недоуменно начал Кирилл Петрович. – Мы же не можем бросить раненых, и потом…
Но танкист его уже не слушал, развернулся и выбежал наружу.
Следующие два часа они суматошно готовились к эвакуации. Подвод не хватало. К тому же остатки второго батальона майора Толубеева, занявшие оборону в поле у западной окраины деревни, вновь привлекли внимание вражеских самолетов, появившихся через полчаса после рассвета. И хотя налет был только один, да и бомбы все легли на позициях танкистов, один самолет пару раз прошелся над деревней, поливая огнем бортовых пулеметов. И хотя убило всего двоих, одной из погибших оказалась баба Нина…
В путь тронулись около семи утра. Слава богу, большую часть раненых увезли еще вчера, так что кое-как всех удалось разместить. Последние подводы еще только выезжали из деревни, когда на противоположном конце, там, где заняли оборону танкисты, загрохотало. Вилора вздрогнула и зябко поежилась.
– Минометы бьют, – угрюмо буркнул раненый, сидевший на подводе рядом с ней. – Значит, скоро в атаку двинутся.
– Да уж точно, – отозвался другой, – знамо дело. Ежели бы не собирались, так и не бомбили бы с утра. Немец – он зазря бомбы бросать не будет. Ежели бомбят – значит, атакуют… – И солдаты замолчали, видно задумавшись об одном и том же. Сколько сумеют продержаться бойцы Толубеева и хватит ли им этого времени, чтобы выскользнуть из мешка, который вот-вот должен был сомкнуться вокруг остатков танковой дивизии. Не зная о том, что мешок уже сомкнулся…