Двери во Тьме - Круз Андрей "El Rojo". Страница 68

— С самолетами все в порядке, мы даже дополнительную охрану пока аэродрому выделили, — сказал Милославский, отставляя рюмку. — Возвращайтесь и работайте, у города к вам никаких претензий нет. В Горбезопасности внутреннее расследование вовсю идет, арестовали Маленкова, который в ночь нападения оперативным дежурным был, — сочли, что он помогал Занину и остальным.

— Можно ко мне в Захолмье податься, там уже порядок, — добавил Тенго, и я отметил выражение «ко мне в Захолмье». Видать, как я и предполагал, все и вышло: он с дядиными полномочиями туда перебрался.

— Ты теперь там?

— Да, вроде коменданта что-то. — В голосе приятеля сквозило откровенное довольство жизнью. — И Горбезопасности ко мне хода нет — комендачи и мы всем заправляем. Так что прими совет — переезжай, все спокойней будет. У этих Занина и остальных все же друзья остались, ну его на хрен на них нарываться, как думаешь? Настя, ты ему скажи, — обернулся он к ней.

— Мне бы кто сказал, — вздохнула она. — Аэродром в городе, мне летать надо. У тебя аэродром есть?

— Нет, у меня нет, — покачал головой Тенго. — Но если честно, я бы на твоем месте не летал пока — опасался бы.

— Не получится, я думаю, — сказал я с вполне искренним сожалением. — Я бы с радостью, но…

Хорошо было бы в Захолмье укрыться, это почти Углегорск, но… все же «почти». И Насте без аэродрома никак, и у меня пока в Углегорске вопросы остались нерешенные. Будем осторожными, будем оглядываться, если решим все же вернуться.

— Володь, возвращайся, — заговорил Иван. — В Углегорск для начала вернись — никто тебя не обманывает, башкой ручаюсь.

Я посмотрел на него. Иван действительно обманывать просто не умеет: не тот характер. И обмануть его не так уж и легко, так что, видимо, вернуться и вправду можно. И это было бы здорово, все сильно бы упростилось. Но все равно не понимаю главного — почему я так важен? Зачем я так нужен Милославскому? Такое впечатление, что вокруг меня весь мир вращается, хотя сам я ни единой предпосылки к этому не вижу. На месте нашего профессора я бы просто послал меня куда подальше, со всеми причудами — и дал бы мою работу кому-нибудь другому, послушному и не стреляющему гэбэшников по ночам в подъездах. И именно это мне никак покоя не дает. Если я чего-то не понимаю, мне трудно на это соглашаться.

Милославский перехватил мой взгляд, кивнул каким-то своим мыслям, потом сказал, обращаясь в основном к Насте:

— Никто не будет возражать, если я Владимира Васильевича на минуту в сторонку отведу? Надо сказать ему нечто, что пока является закрытой информацией, касающейся только его.

Никто не возражал. Ну и я не стал. Мы перебрались с Милославским за пустой столик в дальнем углу, что забавно, прихватив с собой туда еще по полной рюмке, которые нам сноровисто наполнил Тенго.

— Я вижу, что вы все же довериться мне не можете, — сказал профессор, когда мы уселись.

— Трудно доверять тому, кто старается по максимуму держать тебя подальше от информации, — высказал я именно то, что думал о стиле руководства своего собеседника. — Рано или поздно понимаешь, что надо действовать по-своему, иначе на тебя просто наплюют.

Милославский усмехнулся как-то кривовато, затем сказал:

— На самом деле вся эта… информация, которую я вроде как удерживал, выеденного яйца не стоит.

— В смысле?

— Я все равно не смогу без вас обойтись, так что беспокоиться о том, что когда-то я вас… «кину», или как-то так… не следует. Потому что это невозможно.

Я удивленно уставился на него, ожидая продолжения.

— Я хотел вас удержать на Ферме именно потому, что мне без вас никак. Вы — самый ценный член команды.

— А, ну да, — кивнул я. — Я это заметил, когда катался в Красношахтинск за документами в отдел НКВД. Вы меня тогда всеми силами пытались сберечь. И вторая поездка, водой… как у Христа за пазухой себя ощущал.

— Вторая поездка была вполне безопасной, если глупостей не делать, — ответил Милославский. — А вы бы их делать не стали, так что я не беспокоился. А во время рейда за документами я всего еще не знал. Многого не знал. Потом это изменилось.

— Почему изменилось?

— Мы работаем. Поэтому больше узнаем, — развел он руками.

— И что узнали? И как?

— Да больше по анкетам, тем, что вы заполняли, — сказал Милославский и выложил знакомые мне листы из папки на стол: — Узнаете?

— Ну да.

— Девяносто процентов верных ответов на те вопросы, на которые вы смогли ответить. — Достав из той же папки синий граненый карандаш, он поставил галочку возле итоговой цифры. — Десять процентов ошибок заложены были в сами вопросы, для проверки. Проверку вы прошли.

— Что это дает? — озадачился я.

— Надо еще сделать анализ крови сравнительный — мы вроде как придумали технологию, — задумчиво заговорил Милославский. — Но выходит так, что мы с вами земляки. — Наткнувшись на мой непонимающий взгляд, он объяснил: — Мы из одного слоя действительности. Только мы двое на весь Углегорск и окрестности.

— Вы так сентиментальны? — поехидничал я.

— Нет, я вообще не сентиментален, — покачал головой Милославский. — Но я имею все основания полагать, что пройти между слоями действительности могут только те, кто имеет отношение к обоим слоям.

— Чуть подробней с этого места можно?

Я уже понял, к чему он клонит, но хотел убедиться. Пусть до конца говорит.

— Вы провалились оттуда сюда, как и я, — взялся объяснять профессор. — Но за вами проход не закрылся, он так и держится. Если все правильно сделать, то туда можно заново войти, я уверен. И вам, я думаю, сделать это проще, чем мне. Это ваш проход, не мой, в нем ваш отпечаток. Насчет себя я уже не могу быть настолько уверенным… но готов рискнуть. А кроме нас двоих больше туда никто не войдет.

У меня сердце в желудок провалилось. И где-то там застряло, слабо трепыхаясь.

— Никто? — повторил я. — Вообще? И что будет, если кто-то попытается?

Милославский посмотрел на меня, потом кивнул понимающе, оглянулся на Настю.

— Я думаю… пока только думаю… что канал вообще не сработает. В самом худшем случае он завернет в какую-то неизвестную действительность, может быть, куда хуже этого самого Отстойника. — Он постучал ладонью по столу. — Я бы не хотел ставить такие эксперименты на себе. Я понимаю, что вы планировали, но… — Он помолчал секунду, посмотрел в сторону Насти, болтающей с Тенго, затем продолжил: — Я бы не стал так рисковать на вашем месте. Жить можно и здесь. Даже очень хорошо жить, вы уже имели возможность убедиться. А если хотя бы мы двое сможем ходить туда и обратно свободно, то жизнь можно сделать намного, намного лучше.

Я ничего не ответил — лишь вздохнул глубоко, пытаясь бороться с навалившимся на меня разочарованием. Тяжким разочарованием.

— Послушайте, вы ведь почти вечную жизнь получаете взамен, — сказал Милославский. — И вы понимаете, что ваше положение на общественной лестнице тоже сильно изменится. Хотя бы потому, что вы жизненно необходимы мне. Мне не справиться одному. А я — один из столпов общества в Углегорске, надо мной всего один человек, если понятно объяснять.

— Что за секретный отдел архива личных дел на Ферме? — перевел я разговор на другое.

Этого вопроса он явно не ожидал, но не смутился, ответил:

— Это дела с совпадениями. «Двойники» мы их называем. У меня до вашего появления «двойника» не было. Поэтому мое дело лежало в открытом разделе. Теперь уже нет.

— Почему секретность?

— На всякий случай: черт его знает, кто и как решит такими знаниями распорядиться? Люди здесь нервные, еще до каких-нибудь жертвоприношений додумаются.

Предположим, все так и есть. Не то чтобы я ему до конца поверил — Милославский не тот человек, кому именно до конца верить хочется, — но вообще в логику всего происходившего его рассказ укладывается. И вот именно в то, что мы с ним из одного «слоя», я поверил. Просто потому, что он заваливал меня этими анкетами. А это значит, что он в них за что-то зацепился.