На пороге Тьмы - Круз Андрей "El Rojo". Страница 39

— Сальцево в другую сторону? — спросил я.

— Сальцево к югу, а мы на север. Пару деревень пройдем сейчас — и все, больше людей в ту сторону не будет.

Самолет, стрекочущий как швейная машинка, слегка покачиваясь под порывами бокового ветра, летел вперед, пропуская под крыльями пятна леса, раскисшие от дождей поля, грязные дороги. Вскоре действительно увидели деревню, выстроенную до удивления необычно — дома прямоугольником, почти вплотную друг к другу, задние стенки, выходящие наружу, без окон, лишь с крошечными бойницами. Между домами все затянуто колючкой, а вот в центре получилась довольно просторная площадь с маленькой церковью или часовенкой посередине.

— Деревни здесь с нуля строили или старые перестраивали?

— Где как, — ответила Настя. — Но вообще город колхозников вроде как поощряет, даже на строительство давал и материал, и людей, и технику. Такое село чуть не за месяц возводилось. Правда, не сразу, говорят.

— В смысле? — не понял я.

— Поначалу все сельское хозяйство вокруг города было, людей на грузовиках в поле возили, а потом обратно. Но со временем людей прибавилось, еды стало не хватать, вот и начали народ поощрять перебираться в колхозы.

— А, понятно.

Разумно, наверное. Зато с едой не видно каких-то напрягов, если по столовкам судить или по базару. А Шалвина шашлычная так и вовсе. Напряг же он кого-то ему еще и сулугуни делать, так что показатель. Хорошо, что напряг, кстати, потому что с сулугуни лучше, чем без сулугуни.

Над нами висели тяжелые облака, но дождя, к счастью, не было. Не удержался, спросил:

— В облака не полезешь?

— Нет, ни в коем случае, мы здесь в них вообще никогда не лезем.

— А почему?

— Тут все странное. Компас странный, бывает, что и врет, так что по приборам можно заблудиться. Кстати, с радио здесь тоже проблемы: дальше чем километров на пять, никакая связь толком не работает, помехи или вообще пропадает.

— Из-за Тьмы? — предположил я.

— Говорят, что так. Чем ближе к ее границе, тем больше проблем с компасом, так что летаем или в ясную погоду, или низко, ориентируемся визуально. Сейчас мы вдоль старой железки идем, видишь?

Действительно, под нами тянулись заброшенные железнодорожные пути, по гравийной насыпи, серым шрамом рассекавшей обозримые пространства. Вскоре показалась какая-то маленькая станция, на запасных путях которой собралось немало вагонов. За ней выстроился длинный ряд складов, огороженных каменным забором.

— Это что под нами?

— Ратниково. Там большие склады были, но все ценное оттуда давно вывезли.

Чуть дальше, уже за станцией, я увидел короткий технический поезд, состоящий из маленького паровозика — «овечки», платформы, груженной рельсами, и передвижного крана, эти самые рельсы на платформу укладывавшего. На путях возилась бригада рабочих.

— Пути разбирают?

— Да, дальше на север уже нет никого, ездить не к кому.

— На металлолом?

— Не только: еще и на ремонт тех путей, что будут действовать. Говорят, что хотят до Сальцева дорогу восстановить.

— Это на хрена? — удивился я. — Там же вроде бардак и махновщина?

— Ерунду болтают, — ответила Настя. — Там нравы проще и нечто вроде дикого капитализма, но зато у них баржи, большой базар, и они наш уголь с бензином дальше по реке продают.

— А сами?

— Людей на все не хватает.

— А я слышал, что мы с Сальцевом на ножах.

— Вроде как, но торгуют тоже. Это не у меня надо спрашивать, я так, слышу, что люди болтают, и не больше. Вон смотри — фактическая граница обжитых земель, на два часа, на дороге.

Я всмотрелся куда сказали и обнаружил нечто вроде небольшого укрепления, в которое было перестроено маленькое, промышленного вида кирпичное здание. В огороженном дворе стояла пара, насколько мне удалось разглядеть отсюда, «студебекеров», бронемашина «скаут» и два легких танка, упрятанных в капониры и уставивших пушки в поле перед собой. Видны были и люди, занимающиеся своими делами. Кто-то, голый по пояс, колол дрова, кто-то возился под поднятым капотом машины. Вокруг этого блокпоста расстилалось бесконечное серое пространство, и выглядел блок как-то сиротливо и даже жалость вызывал, хоть ничего угрожающего ему не было видно.

— За этим блоком людей нет?

— Если только мародеры шляются: чем ближе к Тьме, тем больше нетронутых мест, — ответила Настя. — А так последний форпост. Если что с нами случится, будем стараться выйти на него.

— А с радио здесь плохо, говоришь? — задумчиво переспросил я.

— Плохо! — засмеялась она. — И с каких это пор на По-2 радио появилось? Упадем — пешком обратно топать придется. Ну если не вернемся, то команду из города дадут, с форпоста могут машину выслать нас поискать, но сам понимаешь. Поэтому и спрашивала, чем вооружен.

— Так предупреждать же надо! — забеспокоился я.

Американский карабин в оружейке вдруг показался мне необыкновенно желанным, а наган в кобуре необыкновенно ничтожным.

— А падала уже?

— Один раз, по поломке, — донеслось в ответ.

— И как выбралась?

— Просто починилась. Села на планировании, нашла причину поломки, ликвидировала — и снова взлетела. Так что особо не беспокойся, разберемся, самолет здесь простой, как велосипед.

— Кстати, я думал, ты и взлететь не сможешь с той полосы, а ты раз — и о-па! — польстил я Насте. — Сколько вообще пробега этой «этажерке» надо?

— Метров семьдесят за глаза, при посадке до ста, и то много, — вполне вдохновенно взялась она рассказывать. — Хороший самолет, мне нравится, даже не ожидала. В любом поле сядет, на любую дорогу — и обратно взлетит. В штопор не уронишь, а если сумеешь, то обратно сам выходит, ну практически.

— То есть обратно прилетим? — уточнил я.

— Вне всякого сомнения!

Последний оплот тутошнего человечества остался далеко позади, вокруг тянулась пустынная местность. Тут и там попадались заброшенные и полуразрушенные деревни, какие-то строения, затем далеко слева проплыл небольшой городок. Спрашивать не стал, сверился с картой. Так… вон река, остатки моста, дорога… так, а это как раз Митино, куда Федя за лампочками гонял. Далековато забирался.

Вскоре горизонт начал темнеть. Темнеть всерьез, сгущаясь в полную черноту и погружая нас в густые сумерки. Это не было похоже на тучи или что-то подобное — просто облака, висящие на фоне этой черноты, словно притянутые ею и покрывающие ее по всей почти высоте, тоже становились черными. У видимого мной не было конкретного описания. Просто оттуда темнило. Вот как тогда Федька мне объяснил, как свет светит, так оттуда темнило. Темный свет. Черный свет. Черное пространство… не знаю, неописуемо, непонятно, страшно, и при этом… оно поражало своей невероятной мощью, грандиозностью, это действительно был край другого мира, другой Вселенной, другой Сущности, непонятно как с этим миром столкнувшейся.

По спине ползли мурашки, волосы шевелились под шлемом, даже пальцы начали мелко трястись. Величественно и жутко. Даже само значение слова «жутко» я впервые понял именно сейчас, сию секунду, и ощутил его всем своим существом. Жутко — это когда чувствуешь мощь, миллионократно превышающую все, что ты даже способен себе вообразить, это как осознание того, что ничтожность твоего разума не позволяет тебе понять даже ничтожную часть виденного. Это как понимание, что ты тля. Тля перед мощью сотен вселенных.

— Эва ка-ак… — протянул я.

— Впервые видишь? — спросила Настя и добавила: — Я поначалу даже подлетать ближе боялась, жуть какая. Потом ничего, привыкла, правда, на самолете вообще безопасно, если только в самые облака не лезть.

Голос у нее был при этом дрожащий, если честно, так что следовало предполагать, что привыкла она не окончательно. Или не полностью. Или не так уж безопасно.

— А мы сейчас… — я сверился с картой, — на запад?

— Именно так.

По-2 накренился, зачерпнув упругий воздух открытыми кабинами, ударивший ветром в лицо, в расчалках засвистел ветер. Я глянул в другую сторону, вновь сверился с ориентирами — и понял, что некое скопление этой самой Тьмы отделилось от основной массы. Около двух километров в поперечнике, если прикидочно, оно, напоминающее гигантское застывшее торнадо, отодвинулось от черной стены тоже не меньше чем на пару километров.