Страхи мудреца. Книга 1 - Ротфусс Патрик "alex971". Страница 87

— На третий нижний, — сказал Вилем и повернул к длинной лестнице, ведущей вниз. За века каменные ступеньки истерлись и теперь выглядели прогнутыми, точно полки, нагруженные книгами. Когда мы принялись спускаться, игра теней сделала ступени гладкими, темными и бесконечными, точно опустевшее речное устье, прорытое водой в скале.

— А вы уверены, что он там?

Вил кивнул.

— По-моему, он почти не выходит из своих комнат.

— Из своих комнат? — переспросил я. — Так он там живет, что ли?

Они ничего не ответили — Вилем свернул на другую лестницу, потом провел нас длинным и широким коридором с низким потолком. И наконец мы дошли до неприметной двери где-то в углу. Если бы я не знал, что это не так, я бы принял ее за одну из бесчисленных читальных норок, разбросанных по хранилищу.

— Только смотри не делай ничего, что может вывести его из себя! — нервно предупредил Симмон.

Я придал лицу самое наипочтеннейшее выражение. Вилем постучал в дверь. Ручка повернулась почти что в тот же миг. Дверь чуточку приоткрылась, потом распахнулась. На пороге стоял Кукла. Он был выше любого из нас. Рукава его черной мантии живописно развевались на сквозняке, дующем из открытой двери.

Он надменно посмотрел на нас сверху вниз, потом лицо его сделалось озадаченным, и он схватился за голову.

— Ой, погодите, капюшон забыл! — сказал он и пинком захлопнул дверь.

Как ни кратко было это странное явление, я успел заметить кое-что, что меня шокировало.

— Обугленное тело Господне! — шепнул я. — У него же там свечи! А Лоррен об этом знает?

Симмон открыл было рот, чтобы ответить, но тут дверь распахнулась снова. Фигура Куклы заполняла весь дверной проем, черная мантия четко вырисовывалась на фоне теплого свечного света у него за спиной. Теперь он был в капюшоне, руки его были воздеты к потолку. Длинные рукава одеяния развевались в потоке воздуха. Но этот же самый сквозняк подхватил его капюшон и наполовину стащил с головы.

— А, черт! — рассеянно сказал Кукла. Капюшон наполовину сполз ему на спину, закрыв один глаз. Кукла снова пнул дверь.

Вилем с Симмоном стояли с непроницаемыми лицами. Я воздержался от комментариев.

На секунду воцарилась тишина. Наконец из-за двери послышался приглушенный голос:

— Не могли бы вы постучать еще раз? А то без этого как-то не то.

Вилем послушно подступил к двери и постучал снова. После второго удара дверь распахнулась, и мы увидели перед собой внушительную фигуру в черном одеянии. Лица не было видно под капюшоном, длинные рукава трепетали на ветру.

— Кто взывает к Таборлину Великому? — провозгласил Кукла. Голос у него был звучный, но слегка приглушенный капюшоном. Он сделал театральный жест. — Не ты ли, Симмон?

Кукла сделал паузу, и его голос утратил театральную звучность:

— Мы ведь сегодня уже виделись, да?

Симмон кивнул. Я чувствовал, как он пытается сдержать смех, норовящий вырваться на свободу.

— Давно ли?

— Да где-то час назад.

— Хм… — капюшон кивнул. — Ну что, на этот раз лучше вышло?

Он поднял руку, чтобы снять капюшон, и я обратил внимание, что мантия ему великовата и рукава свисают до самых кончиков пальцев. Когда из-под капюшона показалось его лицо, он ухмылялся как ребенок, переодевшийся в папину одежду.

— Таборлина ты раньше не изображал, — заметил Симмон.

— А! — Кукла, похоже, был несколько обескуражен. — Ну а как у меня получилось на этот раз? В последний раз, я имею в виду. Хороший у меня Таборлин вышел?

— По-моему, неплохо, — сказал Симмон.

Кукла взглянул на Вилема.

— Мантия мне понравилась, — сказал Вил. — Но мне всегда казалось, что Таборлин говорил негромко.

— Угу…

Кукла наконец взглянул на меня.

— Привет.

— Привет, — ответил я самым вежливым тоном.

— Я тебя не знаю. Он помолчал. — Ты кто?

— Я Квоут.

— Ты так уверенно об этом говоришь… — сказал он, пристально глядя на меня. И снова помолчал. — Меня зовут Куклой.

— Кто тебя так зовет?

— Все.

— Что за «все»?

— Кто такие «все»! — поправил он, подняв палец.

Я улыбнулся.

— Ну ладно: кто такие «все»?

— «Все» значит «все те, о ком идет речь».

— И о ком же идет речь в данном случае? — уточнил я, улыбнувшись еще шире.

Кукла рассеянно улыбнулся мне в ответ и сделал неопределенный жест.

— Ну, знаешь, все они. Люди.

И продолжал смотреть на меня все так же, как я бы разглядывал любопытный камушек или листок, какого прежде никогда не видел.

— А ты себя как зовешь? — спросил я.

Его это, похоже, несколько удивило, и он взглянул на меня по-иному, более обыденно.

— Ну, это уж слишком! — сказал он с легкой укоризной. Потом взглянул на стоявших молча Вилема и Симмона. — Ну что, вам пора войти.

Он повернулся и вошел в комнату.

Комната была не особенно просторна. Но тут, во чреве архивов, она выглядела на диво неуместно. Удобное мягкое кресло, большой деревянный стол и пара дверей, ведущих в соседние комнаты.

Повсюду были книги, книжные полки и шкафы, забитые до отказа. Книги лежали стопками на полу, валялись вокруг столов, громоздились на стульях. На одной стене я с удивлением увидел пару задернутых штор. Я с трудом отделался от впечатления, что за ними должно быть окно, хотя и знал, что мы глубоко под землей.

Комнату озаряли лампы и свечи, длинные тонкие церковные свечки и толстые столпы, покрытые наплывами воска. Каждый язычок пламени вселял в меня смутную тревогу — я не мог отделаться от мысли об опасности открытого огня в здании, наполненном сотнями тысяч драгоценных книг.

А еще тут были куклы. Марионетки, свисающие с полок и колышков, вбитых в стены. Сваленные грудой в углах и под стульями. Некоторые, в процессе изготовления или починки, валялись на столе вместе с инструментами. Некоторые полки вместо книг были забиты фигурками, искусно вырезанными и раскрашенными фигурками людей.

По пути к столу Кукла стащил с себя черную мантию и оставил ее валяться на полу. Под мантией оказалась самая простая одежда: жеваная белая рубашка, жеваные черные штаны и разные носки со штопаными пятками. Я обнаружил, что он старше, чем показалось мне сначала. Лицо у него было гладкое, без морщин, но волосы — белые как снег и редеющие на макушке.

Кукла освободил для меня стул, бережно сняв с сиденья маленькую марионетку и пристроив ее на ближайшей полке. Сам он уселся на стол, а Вилем с Симмоном остались стоять. К их чести, их это не особо смутило.

Порывшись в груде вещей на столе, Кукла достал бесформенный кусок дерева и ножичек. Еще раз пристально, изучающе взглянул на мое лицо и методично заработал ножичком. На стол посыпались мелкие кудрявые стружки.

Как ни странно, мне не хотелось никого расспрашивать о том, что происходит. Когда задаешь так много вопросов, как я, мало-помалу учишься соображать, когда это уместно, а когда нет.

А кроме того, я и так уже знал, что мне ответят. Кукла был одним из тех немного безумных гениев, что сумели найти себе место в Университете.

Обучение в аркануме оказывает на головы студентов ряд противоестественных воздействий. Самая примечательная из всех этих противоестественных вещей — способность творить то, что большинство людей именует магией, а мы — симпатией, сигалдри, алхимией, именованием и всем прочим.

Некоторым все это дается легко, у других начинаются проблемы. Самые тяжелые сходят с ума и попадают в Гавань. Однако большинство голов не разбивается вдребезги, столкнувшись с арканумом, — так только, чуть-чуть трескается. Порой эти трещинки проявляются в мелочах: тиками или заиканием. Другие студенты слышат голоса, делаются забывчивы, слепнут, немеют… Иногда только на час или на день. Иногда навсегда.

По-видимому, Кукла был студентом, который тронулся умом много лет назад. Он, как и Аури, сумел найти себе место, хотя меня удивляло, как это Лоррен позволил ему поселиться здесь, внизу.

— Он всегда так выглядит? — спросил Кукла у Вилема и Симмона. Вокруг его рук уже громоздился небольшой сугроб светлых стружек.