Похороны Великой Мамы (сборник) - Маркес Габриэль Гарсиа. Страница 5

– Я не хочу есть.

Ана вздохнула.

– Мне приснилось, будто Нора лепит из масла фигурки мальчиков, – сказала она, еще не совсем проснувшись. И только теперь, поняв, что спала, что незаметно для себя заснула, она растерянно протерла глаза и повернулась к Дамасо. – Приезжего поймали.

Дамасо отозвался не сразу.

– Кто сказал?

– Поймали в кино. Сейчас все пошли туда.

И она рассказала до неузнаваемости искаженную версию происшедшего в кино. Поправлять ее Дамасо не стал.

– Бедняга, – вздохнула Ана.

– Бедняга?! – вспылил Дамасо. – Ты что, хотела бы, чтобы на его месте был я?

Ана хорошо знала мужа, потому промолчала. Она слушала, как он, хрипло дыша, курит – до тех пор, пока не запели первые петухи. Потом услышала, как он встает и, не выходя из комнаты, принимается на ощупь за какую-то непонятную работу. Услышала, как он копает землю под кроватью (это длилось больше четверти часа), а затем – как раздевается в темноте, стараясь делать все как можно тише и даже не подозревая, что все это время она, чтобы не мешать ему, притворялась спящей. Что-то шевельнулось в потаенных глубинах ее души, и она догадалась, что Дамасо был в кино, и сообразила, почему он зарыл шары под кроватью.

Бильярдная открылась в понедельник, и ее сразу заполнили возбужденные завсегдатаи. На бильярдный стол набросили большой кусок фиолетовой ткани, что придавало заведению траурный вид. На стене висело объявление: «За отсутствием шаров бильярдная не работает». Вошедшие читали объявление с таким видом, будто это для них новость. Некоторые подолгу стояли перед ним, с удивительным упорством перечитывая его.

Дамасо вошел одним из первых. Он провел на скамьях для болельщиков немалую часть своей жизни, и едва открылась дверь бильярдной, как он снова оказался там. Очень трудным, хотя и не очень долгим делом было выразить сочувствие. Дамасо через стойку хлопнул хозяина по плечу и воскликнул:

– Вот ведь неприятность какая, дон Роке!

Тот покивал с горькой улыбкой.

– Что поделаешь, – вздохнул он и продолжил обслуживать посетителей.

Дамасо, взобравшись на табурет у стойки, вперил взгляд в призрак стола под фиолетовым саваном.

– Чудно, – пробормотал он.

– Это точно, – согласился человек, сидевший на соседнем табурете. – Да еще на Страстной неделе!

Когда почти все посетители разошлись по домам обедать, Дамасо сунул монетку в щель музыкального автомата и выбрал мексиканскую балладу, место которой на табло он знал на память. Дон Роке в это время переносил стулья и столики в глубину заведения.

– Зачем это вы? – спросил Дамасо.

– Хочу выложить карты. Надо же что-то делать, пока не пришлют шары.

Двигаясь неуверенно, как слепой, со стулом в каждой руке, он походил на недавно овдовевшего.

– А когда их пришлют?

– Надеюсь, через месяц.

– К тому времени старые найдутся, – произнес Дамасо.

Дон Роке окинул удовлетворенным взглядом выстроившиеся в ряд столики.

– Не найдутся, – возразил он, вытирая рукавом лоб. – Негра не кормят уже с субботы, а он все равно не признается, где они. – Он посмотрел на Дамасо сквозь запотевшие стекла. – Наверняка бросил их в реку.

Дамасо закусил губу.

– А двести песо?

– Их тоже нет. У него нашли только тридцать.

Они посмотрели друг другу в глаза. Дамасо не сумел бы объяснить, почему взгляд, которым они обменялись, показался ему взглядом двух соучастников. К концу дня Ана увидела из прачечной, как он возвращается домой: по-боксерски подскакивая, он наносил удары невидимому противнику. Она вошла к ним в комнату.

– Все в порядке, – сообщил Дамасо. – Старик поставил на шарах крест и заказал новые. Сейчас надо только дождаться, чтобы об этой истории все забыли.

– А с негром как?

– Ничего страшного, – пожал плечами Дамасо. – Если шаров у него не найдут, то им придется его выпустить.

После ужина Ана и Дамасо сели на улице у входной двери и разговаривали с соседями до тех пор, пока не замолчал динамик кино и не наступила тишина. Когда ложились спать, настроение у Дамасо было приподнятое.

– Я придумал чертовски выгодное дело, – заявил он.

Ана поняла, что Дамасо хочет поделиться с ней идеей, которую обдумывал весь вечер.

– Пойду по городкам, украду шары в одном, продам в другом. Везде есть бильярдные.

– Доходишься, что тебя пристрелят!

– Не пристрелят. Это только в кино бывает.

Он стоял посреди комнаты, переполненный радостными планами. Ана начала раздеваться, внешне безразличная, на самом же деле вся внимание.

– Накуплю вот столько костюмов. – И Дамасо показал рукой размеры воображаемого шкафа во всю стену. – Отсюда – досюда. И еще куплю пятьдесят пар обуви.

– Помогай тебе Бог!

Дамасо нахмурился.

– Не интересуют тебя мои дела.

– Слишком они для меня мудреные. – Она погасила лампу, легла к стене и с горечью продолжила: – Когда тебе исполнится тридцать, мне будет сорок семь.

– Дуреха, – усмехнулся Дамасо. Он ощупал карманы в поисках спичек. – Тебе не надо будет тогда стирать белье.

Ана протянула ему горящую спичку. Она смотрела на пламя, пока оно не погасло, а потом отбросила обуглившуюся спичку в сторону. Дамасо вытянулся в постели и снова заговорил:

– Знаешь, из чего делают бильярдные шары?

Ана промолчала.

– Из слоновьих бивней. Поэтому их очень трудно раздобыть, и пройдет по крайней мере месяц, пока их сюда доставят. Понятно?

– Спи. Мне в пять вставать.

Дамасо вернулся в свое естественное состояние. Первую половину дня он проводил, покуривая, в постели, а после сиесты, готовясь к выходу на улицу, начинал приводить себя в порядок. Вечерами он слушал в бильярдной радиопередачи с чемпионата по бейсболу. У него была похвальная способность забывать свои идеи с таким же энтузиазмом, с каким он их порождал.

– У тебя есть деньги? – спросил он в субботу у Аны.

– Одиннадцать песо. – И добавила мягко: – Это за квартиру.

– Я хочу тебе кое-что предложить.

– Что?

– Одолжи их мне.

– Надо платить хозяину.

– Потом заплатишь.

Она отрицательно покачала головой. Схватив ее за руку, Дамасо не дал ей подняться из-за стола, за которым они завтракали.

– Всего на несколько дней, – сказал он, ласково и в то же время рассеянно поглаживая ее руку. – Когда продам шары, появятся деньги на все.

Ана не согласилась.

Этим вечером в кино, даже разговаривая в перерыве с друзьями, Дамасо не снимал руки с ее плеча. Картину они смотрели невнимательно. Под конец Дамасо стал проявлять нетерпение.

– Тогда мне придется где-нибудь украсть их, – заметил он.

Она пожала плечами.

– Придушу первого встречного, – пригрозил Дамасо, проталкивая ее сквозь выходившую из кино толпу. – Меня посадят за убийство.

Ана улыбнулась, но осталась непреклонной.

Они ссорились всю ночь, а утром Дамасо демонстративно и угрожающе быстро оделся и, проходя мимо Аны, буркнул:

– Не жди, больше не вернусь.

Ана не смогла подавить дрожь.

– Счастливого пути! – крикнула она вслед.

Дамасо захлопнул за собой дверь, и для него началось бесконечно пустое воскресенье. Кричащая пестрота рынка и яркая одежда женщин, выходивших с детьми из церкви после восьмичасовой мессы, оживляли площадь веселыми красками, но воздух уже густел от жары.

Он провел день в бильярдной. Утром несколько мужчин играли там в карты, ближе к обеду народу прибавилось, но было ясно, что прежнюю свою привлекательность заведение утратило. Лишь вечером, когда началась передача с бейсбольного чемпионата, бильярдная наполнилась жизнью, хоть в какой-то мере напоминавшей былую.

После закрытия заведения Дамасо вдруг осознал, что бредет без цели и направления по какой-то площади, которая словно истекала кровью. Он пошел по улице, тянувшейся параллельно набережной, на звуки веселой музыки, доносившиеся издалека. Дамасо увидел огромный и пустой танцевальный зал, украшенный гирляндами выгоревших бумажных цветов, а в глубине его, на деревянной эстраде, небольшой оркестр. В воздухе висел удушающий запах помады.