Были они смуглые и золотоглазые - Брэдбери Рэй Дуглас. Страница 3

Сэм добродушно смотрел на Битеринга.

– Сэм, – вдруг сказал тот, – у тебя глаза…

– Чем плохие глаза?

– Ведь они у тебя были серые?

– Право не помню, Гарри.

– У тебя глаза были серые, ведь верно?

– А почему ты спрашиваешь?

– Потому что они у тебя стали какие-то желтые.

– Вот как? – равнодушно сказал Сэм.

– А сам ты стал какой-то высокий и тонкий.

– Может, оно и так.

– Сэм, это нехорошо, что у тебя глаза стали желтые.

– А у тебя, по-твоему, какие?

– У меня? Голубые, конечно.

– Держи, Гарри, – Сэм протянул ему карманное зеркальце. – Погляди-ка на себя.

Битеринг нерешительно взял зеркальце и посмотрелся.

В глубине его голубых глаз притаились чуть заметные золотые искорки.

Минуту было тихо.

– Эх, ты, – сказал Сэм. – Разбил мое зеркальце.

Гарри Битеринг расположился в мастерской Сэма и начал строить ракету. Люди стояли в дверях мастерской, негромко переговаривались, посмеивались. Изредка помогали Битерингу поднять что-нибудь тяжелое. А больше стояли просто так и смотрели на него, и в глазах у них разгорались желтые искорки.

– Пора ужинать, Гарри, – напомнили они.

Пришла жена и принесла в корзинке ужин.

– Не стану я это есть, – сказал он. – Теперь я буду есть только то, что хранится у нас в холодильнике. Что мы привезли с Земли. А что тут в саду и в огороде выросло, это не для меня.

Жена стояла и смотрела на него.

– Не сможешь ты построить ракету.

– Когда мне было двадцать, я работал на заводе. С металлом я обращаться умею. Дай только начать, тогда и другие мне помогут, – говорил он, разворачивая чертежи и кальки: на жену он не смотрел.

– Гарри, Гарри, – беспомощно повторяла она.

– Мы должны вырваться, Кора. Нельзя нам тут оставаться!

По ночам под луной, в пустынном море трав, где уже двенадцать тысяч лет, точно забытые шахматы, белели марсианские города, дул и дул неотступный ветер. И дом Битеринга в поселке землян сотрясала дрожь неуловимых перемен.

Лежа в постели, Битеринг чувствовал, как внутри шевелится каждая косточка, и плавится, точно золото в тигле, и меняет форму. Рядом лежала жена, смуглая от долгих солнечных дней. Вот она спит, смуглая и золотоглазая, солнце опалило ее чуть не дочерна, и дети спят в своих постелях, точно отлитые из металла, и тоскливый ветер, ветер перемен, воет в саду, в ветвях бывших персиковых деревьев и в лиловой траве, и стряхивает лепестки зеленых роз.

Страх ничем не уймешь. Он берет за горло, сжимает сердце. Холодный пот проступает на лбу, на дрожащих ладонях.

На востоке взошла зеленая звезда.

Незнакомое слово слетело с губ Битеринга.

– Йоррт, – повторил он. – Йоррт.

Марсианское слово. Но он ведь не знает языка марсиан!

Среди ночи он поднялся и пошел звонить Симпсону, археологу.

– Послушай, Симпсон, что значит «Йоррт»?

– Да это старинное марсианское название нашей Земли. А что?

– Так, ничего.

Телефонная трубка выскользнула у него из рук.

– Алло, алло, алло! – повторяла трубка. – Алло, Битеринг! Гарри! Ты слушаешь?

А он сидел и неотрывно смотрел на зеленую звезду.

Дни наполнены были звоном и лязгом металла. Битеринг собирал каркас ракеты, ему нехотя, равнодушно помогали три человека. За какой-нибудь час он очень устал, пришлось сесть передохнуть.

– Тут слишком высоко, – засмеялся один из помощников.

– А ты что-нибудь ешь, Гарри? – спросил другой.

– Конечно, ем, – сердито буркнул Битеринг.

– Все из холодильника?

– Да!

– А ведь ты худеешь, Гарри.

– Неправда!

– И росту в тебе прибавляется.

– Врешь!

Несколько дней спустя жена отвела его в сторону.

– Наши старые запасы все вышли. В холодильнике ничего не осталось. Придется мне кормить тебя тем, что у нас выросло на Марсе.

Битеринг тяжело опустился на стул.

– Надо же тебе что-то есть, – сказала жена. – Ты совсем ослаб.

– Да, – сказал он.

Взял сандвич, оглядел со всех сторон и опасливо откусил кусочек.

– Не работай больше сегодня, отдохни, – сказала Кора. – Такая жара. Дети затевают прогулку, хотят искупаться в канале. Пойдем, прошу тебя.

– Я не могу терять время. Все поставлено на карту!

– Хоть на часок, – уговаривала Кора. – Поплаваешь, освежишься, это полезно. Он встал, весь в поту.

– Ладно уж. Хватит тебе. Иду.

– Вот и хорошо!

День был тихий, палило солнце. Точно исполинский жгучий глаз уставился на равнину. Они шли вдоль канала, дети в купальных костюмах убежали вперед. Потом сделали привал, закусили сандвичами с мясом. Гарри смотрел на жену, на детей – какие они стали смуглые, совсем коричневые. А глаза – желтые, никогда они не были желтыми! Его вдруг затрясло, но скоро дрожь прошла, будто ее смыли жаркие волны, приятно было лежать так на солнце. Он уже не чувствовал страха – он слишком устал.

– Кора, с каких пор у тебя желтые глаза?

Она посмотрела с недоумением:

– Наверно, всегда были такие.

– А может, они были карие и пожелтели за последние три месяца?

Кора прикусила губу.

– Нет. Почему ты спрашиваешь?

– Так просто.

Посидели, помолчали.

– И у детей тоже глаза желтые, – сказал Битеринг.

– Это бывает: дети растут, и глаза меняют цвет.

– Может быть, и мы тоже – дети. По крайней мере на Марсе. Вот это мысль! – Он засмеялся. – Поплавать, что ли.

Они прыгнули в воду. Гарри, не шевелясь, погружался все глубже, и вот он лежит на дне канала, точно золотая статуя, омытая зеленой тишиной. Вокруг – безмятежная глубь, мир и покой. И тебя тихонько несет неторопливым, ровным течением.

Полежать так подольше, думал он, и вода обработает меня по-своему, пожрет мясо, обнажит кости, точно кораллы. Только скелет и останется. А потом на костях вода построит свое, появятся наросты, водоросли, ракушки, разные подводные твари – зеленые, красные, желтые. Все меняется. Меняется. Медленные, подспудные, безмолвные перемены. А разве не то же делается и там, наверху?

Сквозь воду он увидел над головою солнце – тоже незнакомое, марсианское, измененное иным воздухом, и временем, и пространством.

«Там, наверху, – безбрежная река, думал он, марсианская река, и все мы в наших домах из речной гальки и затонувших валунов лежим на дне, точно раки-отшельники, и вода смывает нашу прежнюю плоть, и удлиняет кости, и…»