Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга I - Гелб Джефф. Страница 13

Воздух снаружи тут же схватил за горло, мешая дышать. Небо было желтым, солнце казалось оранжевым и уже спускалось за северную башню, заливая небосклон кровавыми лучами.

По дороге домой он слушал новости. Национальный выпуск сообщал, что казнь прошла без инцидентов, приговоренный получил по заслугам, как и положено за преступления такой тяжести, и все закончилось хорошо. Ни слова об идиотском происшествии. Он напомнил себе, что нужно просмотреть запись с камер наблюдения. Все, кто читал Кадиш, будут наказаны, иностранцы депортированы, а американцы взяты под стражу с соответствующим статусом.

Домой он добрался поздно, уже стемнело. Из кухни пахло тушеным мясом, в подвале репетировали девочки.

— Благословенны узы, связавшие…

Мэдди подошла и поцеловала его.

— Ты видела?

Она кивнула.

— А дети?

— Были в школе. Но они видели. Все видели.

Доносившиеся звуки музыки и пения его дочерей мягко нарастали.

— …наши сердца христианской любовью, объединится наш разум, да будет царствие наше похоже на Твое…

— И что они думают? — По правде говоря, он был разочарован отсутствием праздничной атмосферы. Ведь все-таки этот день был достижением главы семьи.

— Мальчики во дворе с телескопом.

Он вышел, мельком взглянув в мрачное беззвездное небо.

— Что ищете, ребята?

— Папа, — сказал младший, — ты говорил, что, когда был маленьким, смотрел отсюда на звезды. А куда они делись, папа?

Хэла словно окутало тяжелым покрывалом, упавшим с неба, покрывалом ядовитого воздуха и воплей умирающих. Он как будто снова услышал шепот молитвы Сола, тихий, почти призрачный.

— Звезд больше нет, — сказал он.

— А почему, папа?

Он ушел, решив поужинать тушеным мясом. Мэдди наблюдала, как он сам накладывает еду себе в тарелку.

— Почему ты плачешь? — спросила она.

— Я не плачу.

— Плачешь, Хэл. — Она коснулась его щеки кончиками пальцев, вытирая прохладные слезы.

— Я не плачу, — повторил он. — Я просто немного устал сегодня. Не знаю почему.

Ему хотелось уткнуться лицом в ее плечо, выплакаться, спрятаться в ее нежных объятиях.

— …и воцарятся всеобщая дружба и любовь… — послышались голоса девочек.

И стихли. Песня закончилась.

— Ну что ж, — сказала жена. — Доедай. Через десять минут начнется «Место преступления», ты же не хочешь пропустить начало серии?

РОБЕРТ СТИВЕН РАЙН

Пророк

Дэниел натянул черные нейлоновые носки и сунул ноги в начищенные ботинки, помогая себе выцветшим рожком для обуви. Он собирался на рождественскую вечеринку к Макаби — выслушивать нытье по поводу надоевшей работы и избалованных детей. Жизнь людей так чертовски предсказуема. И дело не в том, что Дэниел был каким-то особенным. Он был совершенно обычным. Часовщик, родившийся в Питтсвилле, штат Нью-Хемпшир, у которого так и не исполнились детские мечты: он не стал ни обозревателем «Нэшнл джиогрэфик», ни палеонтологом. Он давно отказался от этих планов, как только понял, что никогда не сможет их осуществить. Дэниел научился осознавать жизненные ограничения. Если бы еще другие научились тому же…

Он завязал галстук, не глядя в зеркало. После чего аккуратно завел наручные часы, двигая стерженек вперед и затем — очень осторожно — назад. Швейцарские «Bulova» 1927 года, с черным циферблатом, золотой окантовкой и шестнадцатью камнями в корпусе, выполненном в стиле «Curvex». Часы принадлежали его деду, а Дэниелу достались по завещанию от отца. Причем достались в жутком состоянии, но он с любовью подошел к делу, и с тех пор часы служили ему безупречно. Он проделал такую работу, что соседка, впечатлившись, попросила починить и ее часы, и не успел Дэниел моргнуть, как заказы посыпались со всех сторон и он застрял в своем часовом магазине, не отрывая глаз от сложных механизмов.

Он поднес к уху прямоугольник хрусталя и прислушался, как стрелка отмеряет секунды его жизни. Сейчас ему сорок девять. Отец и дед дожили до пятидесяти трех. Что оставляло в итоге 1825 дней, 43 800 минут и 2628 000 секунд… тик-так… тик-так…

Жена Дэниела Минди не раз приказывала ему прекратить подсчеты, чтобы не напророчить себе злую судьбу. Дэниел только улыбался.

Он расчесал редеющие волосы, все также стоя спиной к зеркалу, и уставился на пряди, оставшиеся между зубцами гребешка. Заметил свое отражение в зеркальце на трюмо.

— Милый, мы опоздаем. Почему ты так долго?

Минди, его поблекшая, но когда-то чудом доставшаяся ему супруга, вошла в ванную, глядя на винтажные «Lady Elgin» из розового золота, охватившие браслетом ее костлявое запястье. Под каблуками туфель «Прада» захрустели осколки. С понимающим вздохом она уставилась вниз, на свое раздробленное отражение. Раньше это было красивое зеркальце в черепаховой оправе.

— Черт возьми, Дэниел! Оно принадлежало моей матери!

Она схватила совок и веник и принялась убирать осколки, бормоча себе под нос:

— Ты просто не успокоишься, пока не перебьешь все зеркала в дома, да? То, что нужно, еще семь лет неудач!

«Вообще-то три», — поправил про себя Дэниел.

Они ехали на «бьюике лесабре» по совершенно пустой дороге. Асфальт подернулся коркой льда, и Дэниел вел машину крайне осторожно. «Может, вечеринка успеет закончиться прежде, чем мы туда доберемся», — втайне желал он.

— Ползешь как черепаха! — заворчала Минди. — Ты что, хочешь пропустить вечеринку?

Дэниел впечатал остроносый ботинок в педаль газа, разгоняясь до пятидесяти… шестидесяти пяти… семидесяти. Минди было наплевать на возможную аварию. По правде говоря, она предпочла бы разбиться, только бы не ездить на восьмилетием «бьюике». Но ремонт часов в Питтсвилле не приносил прежних денег, а Минди тратила на шопинг все больше.

Она тоже получила от жизни не то, что хотела, включая и мужа. До свадьбы с Дэниелом Минди встречалась с богатым ортопедом, была даже обручена с ним, пока ортопед не сбежал вслед за парой более стройных ножек. Жизнь вынуждала идти на компромиссы. Между выщипанными бровями Минди пролегали морщинки, вызванные этими компромиссами. До того как она решилась колоть ботокс.

«Бьюик» взвизгнул тормозами и остановился перед фасадом дома Макаби с четырьмя колоннами, в старом добром колониальном стиле. Скромная обитель сияла гирляндами не хуже сверхновой. Но за этим ярким фасадом скрывался темный секрет. Диди Макаби хотела детей, но имеющиеся проблемы — такие как недостаток яйцеклеток и дохлые сперматозоиды мужа — этому препятствовали. Они могли бы, конечно, пойти на усыновление, но скрыть это от ребенка в Питтсвилле, где слухи распространяются не хуже газовой атаки, было нереально.

Жена же Дэниела, Минди, наоборот, оказалась плодовитой, как крольчиха. Но Дэниел поклялся положить этому конец, что привело к двум абортам.

Дэниел покосился на увешанную украшениями дверь Макаби и ощутил приближение мигрени.

— Выпрямись, ты опять сутулишься, — приказала Минди, ударив его по спине, а другой рукой нажимая кнопку звонка. Динь-дон!

Дверь открылась в тот миг, когда она принялась стряхивать перхоть с лацканов Дэниела.

— Минди и Дэниел! Какой сюрприз! — отрепетированно пропела Диди, делая вид, что ужасно им рада. — Не думала, что вы приедете.

— Нам же прислали приглашение, — вновь ссутулился Дэниел. — Чего же ты ждала?

— Ну что ж… — Диди перекосило, как жертву инсульта. — Судя по тону, вам не помешает яичный коктейль.

Дэниел споткнулся о порог.

— Взбитые яйца с ромом… теплая цистерна праздничной слизи.

Гостиная была украшена мишурой и лучилась вымученным весельем. Около трех десятков гостей бильярдными шарами рассыпались вокруг фальшивого рождественского полена.

И все уставились на вошедших Дэниела и Минди — они приехали последними. Дэниел заметил жирного прыщавого подростка, сына Фландерсов, жадно поглощающего сосиски в тесте; Барта и Фрэнка, семидесятилетних грубиянов, которые все дни проводили на лужайках, ругая свои катаракты; Холли Вивер, нахальную крашеную рыжуху с каменными имплантантами в груди, главу родительского комитета; Честера Сосновски, старого парикмахера, который каждый вторник подстригал Дэниелу бороду;