Искатель. 1970. Выпуск №1 - Меньшиков В.. Страница 10
Крафт вынул из своего индивидуального санитарного пакета ролик с пластырем и, подсвечивая шахтерской лампочкой, стал накручивать ленту на шланг. Потом чернильным карандашом написал на ленте несколько слов. Оглянувшись и убедившись, что за ним нет слежки, Крафт сорвал ленту и спрятал в тайник.
В случае его ареста пароль для связи грюнбахских подпольщиков с товарищами в Вене был оставлен Гротту.
Внезапно в глубине штрека Крафт увидел Роберта и двух кацетников, прятавшихся за вагонеткой. Они делали ему какие-то знаки. Крафт оглянулся и, не заметив наблюдения, — подкрался к вагонетке. И тут он узнал своих русских товарищей Ивана и Петра. В двух словах Роберт объяснил. Крафту, что произошло наверху. Эсэсовцы сменили вахтеров у всех выходов с территории шахты. Никого не впускают и никому не разрешают покидать пределы шахты. Даже служащим дирекции приказано оставаться на местах, в кабинетах.
Теперь, когда они все вместе, можно было снова думать о побеге. Но как вырваться из подземной ловушки?
— Мы вчера работали на расчистке. Там, в заброшенном, штреке… Помнишь, где погиб отец Роберта? — прошептал Иван. — На всякий случай мы проделали там брешь в соседний, третий ствол. Оттуда можно подняться до деревянным лестницам…
— Давай, ребята, быстрее! Этот ствол выходит за территорию шахты. Там — пустырь и кустарники. Пошли!
Штурмбаннфюрер взбежал на второй этаж и снова занял место у окна.
Директор Зауэр с удивлением заметил на лице Вольта что-то подобное улыбке. Он явственно слышал, как хрустнули пальцы штурмбаннфюрера, сплетенные за спиной.
— Я уверен, господин директор, — внезапно повернулся к инженеру Вольт, — бригаденфюрер останется доволен охотой.
Не понимая, к чему клонит штурмбаннфюрер, директор лишь угодливо улыбался. Вольт подошел к письменному столу, снял трубку с телефонного аппарата.
— Немедленно блокируйте все выходы непосредственно с шахты, — приказал он командиру отряда эсэсовцев, расположившихся на территории шахты. — Никого не впускать и не выпускать. Трех автоматчиков — к подъемнику. Задержите по выходе из клети всю смену. Я сам подойду туда через… — Вольт посмотрел на часы, — десять минут!
— Слушаюсь, герр штурмбаннфюрер, — послышался-в трубке ответ.
Штурмбаннфюрер натянул на руки черные кожаные перчатки, холодно кивнул директору и вышел из его кабинета.
«Какая неожиданная удача! — думал Вольт, торопливо спускаясь по лестнице. — Где Крафт, там наверняка целая организация коммунистов. Мы устроим в Берлине громкий процесс по делу подпольной коммунистической организации. На скамье подсудимых Крафт во главе дюжины «восточных рабочих». Благодарность Гиммлера обеспечена; быть может, похвала самого фюрера!»
Сдерживая себя, чтобы не броситься бегом, штурмбаннфюрер пересек мощенный булыжником двор, пролегавший между зданием дирекции и копром шахты, и вошел в помещение подъемной машины. Там уже находились автоматчики. Вольт окинул взглядом эсэсовцев и приблизился к двери лифта. Подъемник опускал клеть в ствол шахты.
…Когда последний шахтер вышел из клети, Крафта среди них не оказалось.
Мастер, бледный как полотно, стоял перед Вольтом. Штурмбаннфюрер, широко расставив ноги, держал за спиной руку, в которой сжимал пистолет.
— Ну-с, господин штрекмайстер, где же вы потеряли Крафта? Марш вниз! Расстреляю! Всех!
СВИДАНИЕ НА МОСТУ ШВЕДЕНБРЮККЕ
Эльза с нараставшим волнением ждала, когда, наконец, пройдет поток машин и полицейский-регулировщик поднимет руку, меняя направление, движения транспорта на перекрестке венского кольца — Ринга и фешенебельной Кертнерштрассе.
Сердце девушки билось так, словно она бежала, преследуемая по пятам. Щеки Эльзы заливал румянец. Она прижимала к груди маленькую черную сумку, тщетно пытаясь побороть тревогу. Губы беззвучно шевелились, произнося одно и то же имя…
Эльза только что покинула дом, где жил ее жених Густав.
Сейчас Эльза уже не могла вспомнить, почему в комнате Густава, где она ждала своего жениха, ее взгляд задержался на выцветшем переплете старого евангелия. Церковная книга по наследству переходила от одного поколения Воков к другому. Евангелие было засунуто на самую верхнюю книжную полку. Видно было, что им редко пользовались. Это огорчило Эльзу, воспитанную своей матерью в глубокой вере и послушании церкви.
Девушка пододвинула стул и, едва дотянувшись до полки, с трудом вытащила евангелие, стиснутое учебниками и книгами по физике, математике, химии. Эльза хотела положить евангелие на тумбочку рядом с кроватью, где спал ее любимый. Неожиданно из книги выпал тонкий, вчетверо сложенный листок. Эльза никогда бы не позволила себе заглянуть в чужое письмо или записку. Но тут ее что-то подтолкнуло, и она развернула бумагу. Это была листовка. От первых же прочитанных строк девушка вздрогнула, словно ненароком прикоснулась к обнаженным электрическим проводам.
«Австриец! Последняя минута, которая ставит тебя перед самым трудным решением в твоей жизни, уже наступила! Переходи на сторону антифашистского Сопротивления с оружием в руках. Только тогда ты снова прочно встанешь на ноги, на твердую землю, которая обеспечит твое будущее».
Эльза почувствовала, как страх холодными тисками сжал сердце.
«Австрийский железнодорожник! Саботируй войну! Если ты поможешь разрушить гитлеровскую военную машину, ты сократишь войну И спасешь себя и свой народ», — словно в бреду Эльза продолжала читать листовку. Она была в смятении.
«…Нет иного спасения для смертного, как в служении всевышнему и в смиренном послушании церкви — храму господню…» — слышался Эльзе осуждающий голос пастора. Кровь гулко стучала в ушах девушки. Но как, как она спасет своего Густава?! «Неповиновение германским властям, фюреру — тяжкий грех! Долг каждого подданного рейха — следовать путем, указанным церковью и национал-социализмом», — беззвучно повторяла Эльза слова воскресной проповеди. Ведь и Густав был с ней на этой мессе. Так почему же он?.. Эльза боялась подумать дальше.
Она хотела сжечь, забыть этот листок бумаги, так внезапно ворвавшийся в ее жизнь смерчем страшных сомнений, противоречивых и дерзких мыслей, холодивших сердце. Нет, нет! Она должна до конца прочесть и знать, чем грозят их любви бунтарские, противозаконные призывы неизвестных ей людей, быть может уже толкнувших Густава на пагубный путь.
«Австрийцы, действуйте! На карту поставлена судьба вашего народа! Только тот народ, который в борьбе завоевывает свою свободу, достоин ее!
Даже самый незначительный акт саботажа является делом чести для нашего угнетенного, опозоренного народа.
Австрийцы, вступайте в наши ряды! Партизанские бои уже идут в Каринтии, русские армии бьют фашистских оккупантов!
Австрийцы! Становитесь из гитлеровских солдат солдатами свободы! Только так возможно в борьбе найти выход из гитлеровской массовой могилы и завоевать свободу.
Да здравствует свободная, независимая Австрия!»
Эльза закрыла глаза. Из темноты на нее наползали огромные готические буквы судебного объявления, которое она видела на кирпичной стене дома в самом центре Вены. Грозная имперская столица оповещала жителей Остмарка о казни в Берлине «за государственную измену» австрийца из провинции Штирии.
Девушке стало жутко от внезапно промелькнувшей мысли: вот так однажды она будет стоять перед таким же судебным оповещением и читать имя казненного в гестапо Густава… Ее охватил нервный озноб. Эльза машинально вложила листовку в евангелие и положила книжку на тумбочку. Теперь ею владела лишь одна мысль: спасти Густава… спасти!..
И девушка бросилась туда, где мать приучила ее искать совет, поддержку, помощь.
Июньский вечер гасил последние солнечные блики в окнах Вены. Город мрачнел. Лишь карманные фонари патрулей да прикрытые козырьками подфарники автомобилей напоминали прохожим о скором наступлении комендантского часа.