Летнее утро, летняя ночь - Брэдбери Рэй Дуглас. Страница 9

Возможно, потому они и отправились на тот прощальный пикник — каждый подозревал, что по прошествии времени они, завидев друг друга, станут переходить на другую сторону улицы, а если столкнутся нос к носу, то будут говорить: «Надо бы нам как-нибудь собраться!» — вовсе не имея этого в виду. А может, причина крылась в другом, только мистеру Уэллсу сейчас вспомнилось, какой стоял плеск, когда они ныряли с пирса под желтым солнцем. А потом было пиво с бутербродами в тени деревьев.

«Пеклеванный хлеб так и остался нетронутым, — вспомнил мистер Уэллс. — Забавно: будь мы чуть голоднее, нарезали бы его ломтями, и эта буханка на прилавке не пробудила бы никаких мыслей».

Растянувшись под деревьями в какой-то золотистой истоме, рожденной из пива, солнца и мужской солидарности, они дали зарок встретиться через десять лет у здания суда в первый день нового, тысяча девятьсот двадцатого года, чтобы посмотреть, как у них сложится жизнь. Беззлобно подкалывая друг друга, они вырезали на буханке свои имена.

— А на обратном пути, — сказал вслух мистер Уэллс, — мы распевали «Мунлайт-Бэй».

Он вспомнил, как они мчались сквозь жаркую, сухую тьму и вода с их плавок стекала на тряский дощатый пол автомобиля. Ехали окольными дорогами, просто от балды — и это было самой веской причиной.

— Спокойной ночи.

— Пока.

— Ну давай.

Домой Уэллс добрался уже за полночь и тут же рухнул в постель.

А утром насадил ту буханку пеклеванного хлеба на гвоздь, вбитый в комод.

— Я чуть не заплакал, когда через два года приехал из колледжа и узнал, что мать выбросила ее в мусоросжигатель.

— А в двадцатом-то году что было? — напомнила жена. — В Новый год?

— Да ничего особенного, — ответил мистер Уэллс. — В полдень я случайно оказался около здания суда. Шел снег. Раздался бой часов. Мать честная, подумал я, мы ведь условились встретиться на этом месте именно сегодня! Подождал пять минут. Не прямо перед зданием суда, нет. Перешел на другую сторону. — Он помолчал. — Никто не появился.

Он встал из-за стола и оплатил счет.

— И еще, пожалуйста, вот тот ненарезанный хлеб из муки грубого помола, — добавил он.

Когда они с женой шли домой, он заговорил:

— У меня возникла сумасшедшая мысль. Я часто думаю, что стало с нашими парнями.

— Ник все еще в городе, открыл свое кафе.

— А остальные? — Раскрасневшись, мистер Уэллс заулыбался и стал размахивать руками. — Разъехались кто куда. Том, видимо, в Цинциннати. — Он покосился на жену. — Пошлю-ка я ему этот хлеб, просто от балды!

— Но ведь…

— Решено! — засмеялся он и ускорил шаг, похлопывая ладонью по буханке. — Пусть вырежет на корочке свое имя и перешлет всем нашим по кругу, если знает их адреса. А под конец — мне, с автографами!

— Послушай, — сказала она, взяв его под руку, — зачем себя расстраивать? Ты уже много раз проделывал нечто похожее, да только…

Он не слушал. «Почему такие идеи не приходят в голову днем? — размышлял он. — Почему они всегда лезут в голову после захода солнца? С утра первым делом, ей-богу, — думал он, — отправлю этот хлеб Тому, а он перешлет дальше. И точно такая же буханка, какую выбросили и сожгли, вернется ко мне! Чем плохо?»

— Посмотрим, — сказал он, когда жена отперла входную дверь, затянутую сеткой, и впустила его в душный дом, встретивший их молчанием и теплой пустотой. — Посмотрим. Мы еще распевали «Плыви, плыви, челнок, плыви», как сейчас помню.

Утром он спустился по лестнице в холл, залитый прямыми лучами солнца, и на мгновение застыл, побритый, пахнущий свежестью зубной пасты. Солнце било во все окна. Он заглянул в столовую, где уже был подан завтрак.

Там хозяйничала жена. Она неторопливо и размеренно нарезала пеклеванный хлеб.

Сев к столу, освещенному солнцем, он потянулся за газетой.

Жена взяла только что отрезанный ломтик хлеба и чмокнула мужа в щеку. Он погладил ее по руке.

— Тебе один или два тоста, дорогой? — заботливо спросила она.

— Пожалуй, два, — ответил он.

Крик из-под земли

Меня зовут Маргарет Лири. Мне десять лет, учусь в пятом классе. Ни братьев, ни сестер у меня нет. Зато родители хорошие, только со мной совсем не занимаются. Мы и представить не могли, что нам придется разбираться с убийством одной женщины. Ну, близко к тому.

Когда живешь на такой улице, как наша, даже в голову не приходит, что может произойти какой-нибудь страшный случай: что стрельба начнется, или человека ножом пырнут, или закопают живьем чуть ли не у тебя во дворе! А когда что-нибудь такое приключается, просто отказываешься верить. Как ни в чем не бывало делаешь себе бутерброд или печешь пироги.

Сейчас расскажу, как все случилось. Дело было в июле, в самую жару, вот мама и говорит:

— Маргарет, сбегай-ка за мороженым. Сегодня суббота, папа будет обедать дома, надо его побаловать.

Побежала я через пустырь — это прямо за нашим домом. Пустырь огромный. Мальчишки там всегда в бейсбол играли, хотя под ногами полно битого стекла и всякого мусора. Иду я, значит, домой с мороженым, никого не трогаю — тут-то все и началось.

Слышу — женский голос кричит. Я постояла, прислушалась.

Голос шел из-под земли.

Действительно, кричала какая-то женщина, которую засыпали слоем стекла, камней и мусора, — жутко так кричала, с надрывом, просила, чтобы ее откопали.

Перепугалась я до смерти. А она все кричит, глухо так.

Тут я как припустила! Упала, вскочила — и дальше бегу.

Кое-как добралась до дому; там мама — хлопочет себе на кухне и не знает самого главного: что у нас, чуть ли не за домом, какую-то тетеньку живьем закопали и она теперь зовет на помощь.

— Мам! — кричу.

— Не стой, мороженое растает, — говорит мама.

— Да ты послушай, мама! — говорю.

— Неси в холодильник, — велела мама.

— Слушай, мам, у нас на пустыре женщина кричит.

— И руки вымой, — сказала мама.

— Она так кричит, так кричит…

— Не забыть бы соль и перец. — Мама уже куда-то отошла.

— Ты меня не слушаешь! — выкрикнула я. — Нужно ее спасти. Она придавлена тоннами мусора, и, если мы ее не откопаем, она задохнется и умрет.

— Ничего, пусть подождет, пока мы пообедаем, — ответила мама.

— Мам, ты что, не веришь мне?

— Верю, доченька, верю. А теперь вымой руки и отнеси папе вот это блюдо с мясом.

— Не представляю, кто она такая и как туда попала, — говорю я. — Но мы должны ее спасти пока не поздно.

— Боже мой! — ужаснулась мама. — Что с мороженым? Что ты с ним сделала — оставила на солнцепеке, чтобы оно растаяло?

— Говорю же тебе, на пустыре…

— Ну-ка, брысь отсюда!

Я побежала в столовую.

— Привет, пап, там на пустыре какая-то женщина кричит…

— Все женщины кричать здоровы, — отозвался папа.

— Я правду говорю.

— Да, вид у тебя серьезный, — заметил папа.

— Надо взять кирку и лопату и раскопать ее, как египетскую мумию, — говорю я ему.

— Археолог из меня сегодня никакой, Маргарет, — ответил папа. — Давай вернемся к этому в октябре, по холодку, только ты мне напомни.

— Надо сейчас!

Я и сама перешла на крик. Думала, у меня разрыв сердца будет. Я и распереживалась, и страху натерпелась, а папа знай подкладывает себе мяса, отрезает кусочки да в рот отправляет, а на меня ноль внимания.

— Пап, — зову его.

— Ммм? — отвечает он, а сам все жует.

— Пап, доедай — и сразу выходим, мне одной не справиться. — От меня так просто не отделаешься. — Папа, пап, я тебе за это все деньги отдам из копилки!

— Так-так, — говорит папа, — у нас, как я понимаю, намечается крупная сделка? Не зря же ты мне предлагаешь все свое честно нажитое состояние. На какую ставку я могу рассчитывать?

— У меня целых пять долларов — весь год копила, вот на них и рассчитывай.

Папа взял меня за локоть.

— Я тронут. Глубоко тронут. Ты хочешь, чтобы я с тобой поиграл, и даже готова оплатить мое время. Честно скажу, Маргарет, пристыдила ты старика отца. Мало я с тобой занимаюсь. А знаешь что, после обеда сразу и отправимся — послушаю, так и быть, твою крикунью и денег за это не возьму.