Год рождения 1921 - Новожилов Игорь Васильевич. Страница 30

На Волховском фронте у меня накопился громадный опыт работы с пехотой. Дивизион был отдельный, и я работал исключительно по заявкам пехоты. То для 265-й дивизии, то 115-й, то для бригады морской пехоты, где служил, как пишут, А.Н. Яковлев, будущий академик и член Политбюро.

Дают, положим, задание: подавить узел сопротивления. Размером – много с полкилометра. Например, цель «Роща Круглая» была метров триста. Немцы ее оборудовали, черт знает как. В этой роще были сосны в обхват, после нас остались одни пеньки. Выдвинется дивизион, даешь залп – над тобой столб пыли поднимается метров на сто. Тут же надо удирать. Каждый залп – с заранее подготовленной позиции. Иной раз мы стреляли дважды с одного места. Обычно обходилось: немцы не ждали повторных залпов. Но иногда они нас и прихватывали, если сразу засекали второй залп.

Дивизион стреляет только по площади. Залповый огонь никогда не бывает точным. Как повезет, как попадешь. В наступлении самое главное – отрабатывать переносы огня. Особенно у нас, при нашем рассеянии. Сначала делаешь налет по переднему краю, потом – залповая стрельба по целям, потом, перед тем как вставать нашей пехоте, – опять налет, чтобы загнать немецкую пехоту в убежище. Хорошая пехота, хотя и трепаная, идет за разрывами метрах в двухстах.

Один наш разрыв – с двухэтажный дом, воронка – метра два глубиной и пять-шесть в диаметре. И когда во время артподготовки кладешь пятнадцать-двадцать снарядов на гектар, пехота пошла – навстречу выстрела нет.

А у меня раз пехота не поднялась.

Особисты доложили, что я накрыл своих, а, де, артиллерийское начальство это прикрыло. Я как раз тогда опасался попасть по своим и потребовал от начальника артиллерии 265-й дивизии Деркача подписать карту. Тот дал мне передний край и координаты цели. Я увидел, что при нашем сильном рассеянии почти накрываю своих. Перенес установки на двести метров вперед. Шарах! А пехота не поднялась…

Приехала комиссия. Со мной все ясно: где стояли мои установки – дырки от огня, вынесенные на двести метров вперед по сравнению с картой. Составили акт: по своим не стрелял. Я приехал к следователю. Капитан, военюрист 3-го ранга. Сижу у него в палатке, на ящике, нога за ногу. Акт у меня в кармане. Он на меня:

– Как Вы сидите перед следователем?!

А я ему:

– Пошел ты… Будешь командовать, как мне сидеть.

Повернулся и ушел.

А тут как раз наложилось: мой солдат Файзуллин украл мешок капусты. Не для себя, конечно. Я пошел к прокурору, военюристу

1– го ранга. Вопрошаю:

– Почему я должен стоять перед ним навытяжку? И санкцию на Файзуллина не дам!

Прокурор говорит:

– Пиши характеристику на солдата.

Вызывает моего следователя:

– В следующий раз, когда Косов тебе понадобится, поедешь к нему на передовую.

Я написал Файзуллину самую лучшую характеристику. На его «Деле» прокурор написал: «Дело прекратить».

Кончилось так. Собрался я, спустя некоторое время, в штаб армии. Прибегает старший лейтенант Петриченко, мой оперуполномоченный, – тот, кто накапал на меня:

– Товарищ капитан (мне присвоили звание капитана 27 сентября), захватите меня.

Прибыв в штаб, я отправился к своему начальству, а Петриченко – к своему. Окончив дела, прихожу к машине. Вижу – бежит Петриченко:

– Товарищ капитан, вас просит полковник, начальник особого отдела фронта.

«Ничего себе», – думаю. Иду. Полковник спрашивает:

– Скажите, капитан, какие у вас претензии к оперуполномоченному?

Я при Петриченке отвечаю:

– Пусть на меня не пишет доносы.

– Откуда вы знаете?

– Я видел.

– Откуда вы видели?

– Когда был у следователя, видел на ящике.

Процитировал полковнику кусочки. Похоже, он с трудом удерживался от смеха.

– И все-таки вы это зря, – мягко сказал он мне, – идите к машине. А вы, – обратился он к Петриченко, – задержитесь.

Я ушел. Спустя малое время бежит Петриченко, малинового цвета.

Вы извините, – говорит мне, – у нас все будет в порядке.

В сентябре под Синявиным у меня не хватило возраста и мудрости. Хорошая погода. Я нацелился на рощицу от меня километрах в двух. Видел, как туда сначала зашли танки, а потом прошли бензовозы. Тут вызывает по телефону начштаба артиллерии армии полковник Солодовников:

– Товарищ Косов, вам другая цель. Огонь открыть через десять минут.

А я со своего места по новой цели не достаю. Надо переезжать. За десять минут не успею. Я стал было возражать, но он так на меня насыпался… Я только сказал:

– Слушаюсь, – и положил трубку.

Комиссар спрашивает:

– Что будешь делать?

– Стрелять по старой цели.

Ты что, с ума сошел?

Он сидит за пять километров и видит, как свинья небо.

Это был тот самый комиссар, что потерялся тогда под Жихаревым. Вообще-то, он был неплохой мужик, не склочный.

Я подождал десять минут. Скомандовал…Залп… У немцев в роще начался такой тарарам: горит, взрывается. Солодовникову, видать, доложили с передовой. Звонит:

– Ну, вот видишь, как все здорово вышло!

Я ему возьми, да ляпни:

– Так я стрелял по старой цели, товарищ полковник.

Такой тут пошел фонтан!

Дня через два вызывает меня начальник артиллерии армии генерал Безрук. Для начала сильно выругал. Потом спрашивает:

– Объясни, в чем дело?

Я объяснил с картой.

Безрук ворчит:

– Вот ведь он какой дурак… А почему скандал?

– Я ему сказал, что стрелял по старой цели.

– А теперь ты дурак. Надо было промолчать. Сейчас бы дырочку вертел.

Хитрый такой был хохол.

Попадал в переплеты и похлеще. Раз немцы очень удачно ударили и отсекли меня от дивизиона. Я сидел на наблюдательном пункте со взводом управления, человек пятьдесят-шестьдесят. Танки прошли над нами. У меня уже был опыт окружений по 41-му году. Мы выбирались по болоту. Жижа – по горло. Болото заросло кустами и тростником. Немцы перекликались через наши головы с островков, а мы пробирались между ними. Перебили бы, как котят, если бы обнаружили. Часа через два-три вышли. Надо было нас видеть! Сухими были только документы и курево в фуражках.

Было там узкое дефиле. С одной стороны – насыпь железной дороги, за ней болото, по другую сторону – опять болото. По этому дефиле шла немецкая танковая дивизия, танков примерно сто пятьдесят. По ним стреляли двадцать четыре дивизиона. Дали по одному залпу восемь, восемь и восемь дивизионов. В каждом дивизионе восемнадцать установок. Залпы накрывали друг друга. Прорвалось сквозь дефиле четырнадцать танков. С перепугу они влетели в болото, завязли и сдались.

Эта книга – не военно-историческое исследование, а живая запись современников событий. Тем она и интересна. Интересна, несмотря на возможные несогласования рассказов со строгими архивными данными.

Тут мы соприкасаемся с изустной историей, с легендой.

Я не нашел в своей военно-мемуарной библиотеке упоминаний о только что рассказанном эпизоде, пожалуй что, оперативной значимости.

Обратил внимание, что в записи здесь ни разу не встречаются слова «я видел», «мой дивизион». Уточнить у самого Игоря Сергеевича не успел…

Поэтому мне думается, что П. Вершигора, который требовал от своих разведчиков отчетности по графам: «сам видел», «думаю», «хлопцы говорят», получил бы донесение об этом случае по третьей графе.

Я не любил сидеть в блиндаже во время обстрела. Приятней было чувствовать себя в траншее, особенно после того, как меня заваливало.

Впереди Жихарева, на Синявинских высотах, был у меня блиндажик. Паршивенький, стены из плетня, потолок – накат в одно тонкое бревно. Меня позвал в блиндаж телефонист. Только я зашел – в угол ударила мина. Потолок рухнул. Нас быстро откопали. Телефониста я подмял под себя. Он остался жив. Мне ободрало лоб и спину. От гимнастерки остался один воротничок. Целый день, пока не привезли новую гимнастерку, я ходил в плаще. В нем было жарко и душно.