Год рождения 1921 - Новожилов Игорь Васильевич. Страница 32
И ткнул в меня пальцем:
– Вот у тебя сколько патронов?
Я ему с потолка какую-то цифру – шарах! А у него, видать, заранее были приготовлены сведенья:
– Вот ты не знаешь, куда тысяча патронов девались!
– Да, господи, зайцев стреляли…
Как он мне всыпет за этих зайцев. Я стою навытяжку, а Ушинский давится со смеху и щиплет меня под столом за ногу, чтоб молчал. Стою – молчу.
Я раз сильно схулиганил. Мне было приказано вести по ночам беспокоящий залповый огонь из блуждающих установок. Я же вывел все свои двенадцать машин и дал практически одновременный залп из всех разом. Разумеется, по целям. Немцы страшно переполошились, открыли ужасный огонь. Наши ответили, и пошел тарарам до самого утра. А мы сразу же смылись спать.
Утром меня вызывают к командующему артиллерией фронта:
– Это ты там развел всю эту кутерьму?
Делаю голубые глаза:
– Товарищ генерал, выполнял приказание.
Мерецков, узнав об этом, сказал:
– Ну, это Косов опять хулиганит. Оставьте его в покое.
Мерецков ко мне хорошо относился. Я как-то быстро попал ему на глаза уже в октябре 42-го года. Был молодой парень, а уже капитанскую шпалу носил.
Мерецков был ужасно вспыльчивый человек, но кончалось это ничем. Он хорошо понимал, кто чего стоит.
Ехал я как-то по дороге. Подъезжаю к КПП. Меня останавливают. Прошу:
– Девочки, пропустите. Лишних тридцать километров…
Они, дуры, – на меня винтовки наставили. Я разозлился, схватился за наган. Девки – по кустам. Я поднял шлагбаум и поехал, куда надо. Про эту историю настучали Мерецкову: «Косов КПП разогнал». Могли и судить. А Мерецков расхохотался:
– Вы что, Косова не знаете? Хулиганит мальчишка.
И пошел, смеясь.
Тому, кто на меня накапал, я много лет спустя напомнил, когда он принес ко мне в редакцию ерундовую статью:
– Это, Жора, тебе не командующему стучать.
Позже мы с майором Грузиным попались Мерецкову пьяными. Майор крепко любил выпить. Мы пообедали. Так надрались… А мне только что в рембате восстановили английскую легковую машину «грехэм». Майор спрашивает:
– Это твоя машина?
– Моя. Едем!
Там вся тыловая жизнь проходила на высоковольтной линии. Мы выскочили на нее. Вдруг видим – сзади «форд-8». Такая машина была только у командующего фронтом. Я попытался удрать. Он догнал нас и встал поперек дороги. Мы вылезли из машины. Майор прислонился к крылу, я держался за дверцу.
Мерецков вышел из своей машины, внимательно посмотрел:
– Сейчас же домой!
И стоял, смотрел, как мы развернулись и поехали.
У меня сжимается горло, когда я перечитываю это «стоял и смотрел». Ведь прошло чуть больше года со страшного излома жизни командующего фронтом.
В конце июня 41 года, через несколько дней после начала войны, Кирилл Афанасьевич Мерецков в ранге заместителя наркома обороны был арестован НКВД. Вместе с ним по обвинению в «военном заговоре» были взяты нарком вооружения Б.Л.Ванников, помошник начальника генерального штаба, дважды Герой Советского Союза Я.В.Смушкевич, заместитель наркома обороны, Герой Советского Союза П.В.Рычагов, заместитель наркома обороны, командующий Прибалтийским военным округом А.Д.Локтионов и многие-многие другие крупные военачальники и руководители оборонной промышленности. Два месяца беспощадными истязаниями из них выдавливали «признания». Признались все, кроме Локтионова.
В сентябре 41-го Мерецков, Ванников и еще полтора десятка арестованных со столь же цепенящей непредсказуемостью были возвращены к жизни. Остальные – расстреляны без завершения следствия.
Не в этой ли истории объяснение неуставной снисходительности командующего фронтом к своим беспечальным подчиненным? А может дело в самом Игоре Косове?
В воспоминаниях Игоря Сергеевича о крупных военачальниках то и дело мелькают фразы «он меня любил», «он ко мне хорошо относился».
Что могло сдвигать неизмеримую дистанцию между молодым офицером и генералом? Думаю, это объяснимо.
Игорь Сергеевич служил в «катюшах» – элитных воинских частях. Боевые задачи перед ними ставило начальство очень высокого ранга. Несомненно, это начальство с уважительностью относилось к зарождающемуся грозному роду войск и новым профессионалам, мальчишкам-громовержцам.
Игорь Косов вырос в семье военного. Военная среда была ему родной, и он с детства не робел высоких чинов. Лейтенант, потом капитан, Косов имел репутацию храброго и толкового офицера. Он был умен, интересен, легок и удачлив. Держался независимо до дерзости.
И он был так молод. Генералам, с которыми сводила его война, он годился в сыновья. Вспоминая сорок первый-сорок второй годы, Игорь Сергеевич часто удивляется: «Я был еще такой мальчишка». После Волховского фронта и Курской дуги, когда он стал матерым воякой, «пьющим водку», ремарки подобного рода у него уже не встречаются.
18 января 43-го года мы соединились с 67-й армией Ленинградского фронта. Пробили в кольце коридор в двенадцать километров шириной. Провели в нем железную дорогу. Поезда идут, вся колея дышит – такая почва. Когда шел поезд, наша артиллерия била по немецким батареям: прикрывала проход.
Мы пытались все время расширить коридор, взять Синявино. Раз даже его и брали, но немцы нас опять выбили. Колупались и пыжились весь февраль.
В конце февраля в одну из таких попыток мы пробовали взять деревню Вороново. (Здесь блокада и была окончательно прорвана в январе 44-го.) Мой дивизион был придан 374-й дивизии. Начальником артиллерии в ней был Бравоживотовский. За один день мой дивизион и артиллерия дивизии ухлопали уйму снарядов, и не продвинулись ни на сантиметр.
На наше несчастье, появился Николай Дмитриевич Яковлев, будущий маршал артиллерии. Стал вызывать к себе всех, причастных к этой неудаче, и по очереди разносить. Дошла очередь до меня. Вошел, представился. Яковлев стоит – голова под крышу блиндажа. Обращается ко мне:
– Куда стрелял? Ну и что?
Отвечаю:
– Стрелял по Воронову. «Ну и что» – не знаю: я там не был.
– Тебе повезло, что там немцы, – махнул он рукой.
Тем все быстро и кончилось, ко всеобщему удивлению. Отделался легким испугом.
У моего приятеля Михаила Флейдера, мы его звали Муся, дважды случались с Яковлевым анекдотические истории.
Яковлев перед войной был начальником артиллерии Киевского военного округа. Муська учился в артучилище. Пошли курсанты в цирк. Там Муська обнял одного из приятелей за плечи и только начал: «Костенька…» – как слышит сзади: «Курсант, вы не умеете вести себя в общественном месте». Обернулся – Яковлев. Настроение сразу испортилось: надо докладывать командиру о взыскании. Товарищи говорят: «Поди, спроси у Яковлева».
Подходит в антракте:
– Товарищ генерал, прикажете доложить о взыскании?
– А как полагается?
– Полагается докладывать…
– А ты не докладывай.
Кончает Муська в сорок первом. Выпускной вечер. Закуска! Но на столе у курсантов только ситро и лимонад. А у начальства – коньяк.
Ребята принесли водки, закрасили лимонадом… И вдруг от начальственного стола к ним направляется Яковлев. Ребята – фью, разлетелись. Муська остался один за столом, перед ним четыре стакана. Яковлев подошел, поздравил с окончанием. Взял стакан, чокнулся, выпил:
– Крепкий же у вас лимонад. А ты что не пьешь?
Закусил и вернулся к своему столу.
Муська прошел от начала до конца всю войну. Ушел в отставку полковником. Умер несколько лет назад. У меня в Киеве никого уже из друзей детства не осталось.
На Волхове я познакомился с хирургом Александром Александровичем Вишневским. Это был очень милый человек. Его папа, знаменитый академик Вишневский, решил, что из сына-лоботряса ничего не выйдет и устроил его в армию военным врачом. Вишневский любил выпить. Раз приехал ко мне в дивизион, отужинали. Звонит на другой день: