Песнь жизни (СИ) - Лисина Александра. Страница 1

Александра Лисина

Песнь жизни

Пролог

Говорят, когда на Лиаре умирает Светлый эльф, над Светлым Лесом целый месяц висят свинцовые серые тучи, исторгающие горькие слезы, а солнце печально заходит за горизонт и навешивает на весь остальной мир невесомую вуаль скорби. Когда приходит время Темного, над местом его гибели неделю плачет безутешное небо и рвутся от молний горестно кричащие небеса. Ночи становятся вдвое длиннее, а в молчаливой тишине, от которой мороз продирает по коже, долгое время слышится чей-то безнадежный плач. Если случается погибнуть гному, безутешно стонет мать-земля, а пещера его Рода содрогается от рыданий и позволяет рассыпаться в прах хранящему его душу сталактиту. Старые горы дрожат от горя, а подземные водопады неизменно теряют свой неповторимый вкус, становясь горькими и едкими, как невыразимая боль всего маленького народа.

И только смертные умирают незаметно. Беззвучно исчезают в безвременье, ничего не оставляя после себя: ни знака, ни вечной памяти, ни даже следа. Неслышно приходят в эту жизнь, незаметно живут и, чаще всего, так же легко из нее уходят. Никто не узнает, где и когда сложил голову твой отец, брат или муж. Ни весточки не пошлет с неба, ни дождем не прольется на землю. Никто не обозначит безымянную могилу, певчие птицы никогда не пропоют над скорбным местом последнего упокоения, а спустя всего несколько лет даже звери забудут, что где-то поблизости был невысокий молчаливый холмик.

Неизвестно, кто из Перворожденных первым открыл великую Песнь Прощания – древние Хроники не сохранили имени смельчака. Не знали, что за сила таится в ее древних строках. Какую власть она обретала над отчаявшимся безумцем, рискнувшем раньше времени призывать суровую женщину в белом плаще. Но каждый живущий на Лиаре четко знал, что стоило кому-то из эльфов закончить ее вслух, как Незваная Гостья непременно забирала его душу. Легко, быстро и безболезненно. Милосердно давала отпить из своей костяной чаши холодный напиток скорби и ласково манила за собой, будто питала к вечным оппонентам какую-то тайную слабость. А потому никогда не задерживалась, если непокорный бессмертный в кои-то веки вдруг сам просил ее об огромной услуге.

Песнь Прощания так же стара, как сама жизнь. Но, вместе с тем, она смиренна и размеренна, как неумолимо приближающаяся смерть. Бесконечно древняя и всегда неповторимая. Недолгая, но способная звучать почти бесконечно. Зовущая, мягкая, нежная. Просто красивая Песня для той, чья поступь легче воздуха, которым дышит в последние мгновения жизни обреченный.

Ничто не способно противостоять этой древней магии. Ни одна сила, ни одна воля, пусть и самая несгибаемая. Никому неподвластно остановить неумолимый приход Смерти, если слова Песни закончены полностью. Даже Владыкам не удержать отлетающую душу, даже великим магам не дано бороться с богами. И лишь в одном Перворожденные сумели поставить для них препятствие. Только один способ нашли противостоять чарам увядания и тлена. Слово на слово. Песнь на Песнь. Сила на силу. И лишь тогда, когда не спеты последние, роковые строки Прощания. Только другой Зов может остановить умирающего – не менее сильный и важный, чем стремление к смерти. Песнь Возрождения, чьи слова до упора напитаны древней эльфийской магией.

Но вот беда: мало осталось на свете умельцев, знающих эти тайные строки, и еще меньше безумцев, рискнувших бы поспорить на равных с самой Смертью – за чужую, Темную эльфийскую душу, которая уже увидела отблески другой стороны.

Глава 1

В теплый летний вечер просторный задний двор постоялого двора, что стоит в самом центре Борревы, кажется непривычно многолюдным. Точнее, людей-то здесь как раз нет, зато всякого другого народа – не протолкнуться. И с двумя, и с четырьмя ногами, с хвостами, лапами, с длинными ушами и даже без оных.

По периметру с бледными от волнения лицами стоят пятеро Темных эльфов, судорожно сжимающие рукояти своих парных клинков и тщательно следящие, чтобы никто из любопытных зевак не вздумал совать сюда свой длинный нос. Рядом с ними – невозмутимый Воевода Левой Заставы, в чьих темных радужках мечется пламя неуверенности и затаенной надежды. Внутри относительно спокойного пространства молчаливыми глыбами лежат в неестественных для скакунов позах два громадных мимикра, хищным блеском глаз красноречиво подтверждающие готовность защищать крохотный, огороженный их телами пятачок до последнего вздоха. Карраш тесно прильнул к напряженному плечу Таррэна, Ирташ осторожно подпирал низко склонившуюся Белку, а между ними тяжело дышал умирающий Хранитель, которому оставалось жить считанные минуты.

Линнувиэль был невероятно бледен. Изможден, будто намедни его забрали с каменоломен, где он пробыл в каторге не менее пары десятилетий. Черты безупречно красивого лица заострились, скулы подозрительно выпирали, зеленые глаза потускнели и казались двумя темными провалами, в которых истаивали последние искры. Белоснежная рубаха давно и безжалостно распорота на длинные лоскуты, беззастенчиво обнажая сильное тело и наглядно демонстрируя собравшимся причину столь быстрого угасания – безобразная рана на левом плече была слишком свежа, чтобы Перворожденные успели о ней забыть. Некрасиво вспухшие и почерневшие края кожи красноречиво говорили: все, не жилец. И это было бы совершеннейшей правдой, если бы не одно "но" – над умирающим эльфом, дрожа и переливаясь драгоценностями слов, непрерывно лилась тихая, мягкая, неповторимая и чарующая мелодия древней Песни, умеющей тронуть даже самые закостеневшие души. Исполненная на чистейшем эльфийском наречии – древнем, как сама жизнь, а потому способная противостоять даже почти законченной Песни Смерти.

Песнь Возрождения…

Белка, сидя на земле и положив голову Темного эльфа себе на колени, бережно держала его обеими руками за заострившийся подбородок. Низко наклонившись, тихо пела для него, заставляя замерших неподалеку эльфов цепенеть от осознания происходящего и лихорадочно искать ответы на нескончаемую череду вопросов. Она не смотрела по сторонам – прикрыв глаза, Гончая старательно вспоминала переданные ей много лет назад знания другого Темного мага, чей разум не мог не содержать нужных ей подсказок. А Ирташ исправно вбирал в себя излишки этой древней силы, чтобы ненароком не всполошить всю округу творящимся здесь таинством. Точно так же, как Карраш незаметно вбирал в себя магию Таррэна, вливавшуюся в изможденное тело Линнувиэля широкой рекой.