Песнь жизни (СИ) - Лисина Александра. Страница 4

– Белик…

– Все хорошо, – неслышно вздохнула Гончая, осторожно отстраняясь и отводя горящий взгляд. Хватит с него, пожалуй, а то потом в себя не придет. – Я не дам тебе умереть. Ты слышишь? Веришь мне?

– Не уходи, – хрипло шепнул эльф, неожиданно испугавшись, что это чудо безвозвратно исчезнет.

– Не уйду, если ты справишься.

– Справлюсь.

– Тогда закрой глаза, – велела Белка, и он послушно опустил веки. – Тебя это больше не касается, Младший Хранитель Знаний. Твой долг исполнен, а трудный день уже завершен. Да, ты сильно пострадал, но боль не потревожит тебя. Ты забудешь о ней, как забудешь о своей ране и том, что сейчас в твоей крови бушует чужой яд. Его больше нет, мой друг. Ты слышишь? ЕЕ тоже нет, и ты снова свободен. Ты жив, Линнувиэль, и сейчас быстро уснешь. Ты ведь сделаешь это, мой ушастый друг?

– Да.

– Не разочаруешь меня? Не помрешь опять, как собирался?

– Нет. Не стану.

– Хорошо, – смягчившись, шепнула Белка в остроконечное ухо. – А теперь спи, Темный эльф, и помни, что я тоже – всего лишь сон. Просто красивый сон, которого ты больше никогда не увидишь. Спи.

Линнувиэль слабо улыбнулся и моментально провалился в темноту, а потому не увидел, как поспешно она убрала руку с его лба. Как стремительно отодвинулась, наблюдая за быстро светлеющими потоками крови из очищающейся раны. Как тщательно Таррэн следит за каждым новым ручейком, щедро раскрасившим пыльную землю, а потом торопливо вливает в безвольно обмякшее тело могучий поток силы – под бдительными взглядами мимикров и слегка ошалевших сородичей, на глазах у которых только что совершили самое настоящее чудо. Он не видел того, как спешно готовятся для него чистые тряпицы. Как умелые руки сноровисто закрывают широкую резаную рану на плече, смазывают чем-то тягучим и желтым, до боли напоминающим свежесобранный мед. А в скором времени ее края сами собой начинают сползаться и спаиваться в одно целое… Линнувиэль ничего не видел: он уже крепко спал. И снился ему какой-то странный сон, в котором он стоял на знакомой с детства поляне, с благоговением смотрел на внезапно открывшуюся картину, как на настоящее откровение. После чего вдруг сглотнул набежавшие слезы и медленно опустился на колени перед Родовым Ясенем, который впервые в своей долгой жизни расцвел удивительно белым цветом.

Он знал, что так не бывает, что Родовое дерево эльфов никогда не давало цветков, но во сне вдруг показалось, что это правильно. Что именно ТАК – правильно. ТАК – верно и так должно было быть. А когда Линнувиэль, наконец, это осознал и смиренно склонил гордую голову, признавая прежние ошибки, то каменное изваяние Великого Дракона, обвивающее могучий ствол тугими кольцами, вдруг открыло тяжелые веки и до самого дна пронзило его душу пронзительным взглядом бездонных, удивительных, неправильных, но таких знакомых голубых глаз…

Белка торопливо отползла от жадно впитывающего магию эльфа и пробралась к забору, где забилась в какой-то угол, сжалась в комок, боясь даже предположить, как потом отзовется ее настойчивость. Обняла себя руками и так застыла – бледная, испуганная и неподвижная, будто мраморная статуя. Только глаза стали совсем огромными, да в уголке рта запеклась крохотная капелька крови – так сильно она ее прикусила, а побелевшие от напряжения пальцы до боли впились друг в друга, чтобы предательски не задрожать.

Она вдруг содрогнулась всем телом.

– Малыш? – обеспокоенно поднял голову Таррэн.

– Делай, – прошептала Гончая, быстро пряча лицо в коленях. – Пусть будет не напрасно. Пожалуйста, делай. Спаси его. Я справлюсь.

– Карраш, присмотри.

Мимикр черной молнией сместился в сторону, в мгновение ока закрыв хозяйку бронированным боком, и настороженно застыл, грозно посверкивая глазами и выискивая возможных безумцев, рискнувших бы потревожить его сокровище. Но таковых вокруг не оказалось – Перворожденные благоразумно отвернулись и сделали вид, что вовсе не причем. А смотрели сейчас жадными глазами вовсе не на нее, а на старый, плохо покрашенный, слегка покосившийся забор. Правда, почему-то одновременно и очень внимательно.

Она благодарно обвила руками мощную шею Карраша, тихонько вздохнула и снова замерла, страшась витающего вокруг насыщенного запаха крови. Тщетно отстраняясь от видений прошлого и старательно не думая о том, во что может превратиться лежащий неподалеку мужчина, если она хоть на волосок сегодня ошиблась.

– Малыш… – мягкие руки мужа бережно подхватили ее, прижимая к широкой груди, и ласково убаюкали, позволяя по-прежнему прятать подозрительно блестящие глаза от любопытных взглядов. – Ты у меня молодец – Линнувиэль теперь обязательно выживет. Ему больше ничто не угрожает. Поспит побольше, пополнит резерв, а когда через пару дней придет в себя, то даже не заметит разницы. Рука будет действовать так же, как раньше. С ним все будет хорошо.

Она только кивнула.

– Я знаю. Просто здесь кровью очень пахнет, а я (ты же знаешь!) терпеть ее не могу – вспоминается сразу… то, что не надо. Так что, пожалуй, заканчивайте без меня. Потом втащите его через окно, чтобы хозяин не заметил подвоха, да проследите, чтобы Огонь не полыхнул ненароком. Не то спалим таверну, и тогда прощай, инкогнито. А я пойду, посплю немного, ладно?

Таррэн обеспокоенно заглянул в ее потускневшие глаза, но снова не увидел там прежней ненависти. Только знакомую горечь вернувшихся воспоминаний, бесконечную усталость и искреннюю тревогу за жизнь одного неразумного Темного эльфа, которого только что чудом вырвала с того света. Да, она действительно изменилась. Простила и отпустила прошлое. Действительно выбрала и теперь многое бы отдала, чтобы сохранить своему любимому мужчине его кровного брата. Одного из немногих, которого он и сам, как ни странно, был готов признать достойным.

– Спасибо, малыш, – шепнул эльф, бережно касаясь губами ее виска.

– Да ладно… присмотри, чтобы этот дурачок не сорвался. Маг все-таки, хоть и недоучка. Но чело… в смысле, эльф из него получился неплохой. Гордец, конечно, каких мало, молчун и моралист, страстно любящий блюсти свои дурацкие правила, но шанс измениться у него есть. По крайней мере, он пытается это сделать, что для Хранителя приравнивается к настоящему подвигу. Так что, наверное, ты был прав.

– В чем?

Белка слабо улыбнулась.

– Что вы не все… одинаковые.

Таррэн с нежностью посмотрел на свою удивительную пару. Боги… какая же она чудесная! До чего же сильно любит, раз соглашается простить и пытается понять даже его высокомерный народ. Пусть она не привыкла выставлять это напоказ, пусть не любит говорить вслух прописные истины, пусть редко показывает себя, настоящую. Но то, что она сделала сегодня, говорит лучше всяких слов. Любимая, родная, прекрасная, единственная его половинка… он мог бы любоваться ее точеным профилем целую вечность. Дышать ею. Наслаждаться простой близостью, как величайшей драгоценностью и благом, которого, возможно, не очень-то заслуживал. Но снова подметил в голубых глазах бесконечную усталость и, вместо того, чтобы подхватить ее сейчас на руки и крепко поцеловать, неохотно отстранился.

– Конечно, иди. Я скоро.

Белка, не оборачиваясь, кивнула и покинула двор в сопровождении верного Карраша.

Таррэн неслышно вздохнул.

– Так, берите его с двух сторон и готовьтесь поднимать. Корвин, Шранк – вы снизу. Аззар, Маликон, примете наверху. Атталис – на тебе двор. Сартас…

– Я позову Мирену, – кивнул советник Владыки, не дожидаясь продолжения.

– Да, ее помощь скоро понадобится. Ирташ, вы с Каррашем стережете здесь и даете знать, если что не так. Местных не пугать, собак с ходу не есть, посторонних не сразу топтать насмерть, а сперва вежливо интересоваться: какого Торка они тут забыли. Будут излишне шуметь, успокоишь. Не получится – позовешь нас. Все понял?

Мимикр понятливо рыкнул и с готовностью сдвинулся под нужное окно, всем видом демонстрируя, что с этой стороны в комнату Хранителя никто не только не проникнет, но даже близко не подойдет. А если надумает упрямиться или настаивать, грозя разбудить уставшую хозяйку, то ему же хуже. Он внушительно надулся, замер массивной тенью у бревенчатой стены и выразительно оскалился, продемонстрировав великолепный набор клыков, которому позавидовал бы даже пещерный медведь.