Шут. Книга 3 (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde". Страница 26

Грязный, голодный Шут с огромным синяком в пол лица и свалявшимися от крови волосами едва ли мог выглядеть хоть сколько-нибудь симпатично, однако в тот момент он думал вовсе не о своем внешнем виде… Когда стражник потащил его к стене с цепями кандалов, в голове у Шута осталась только одна мысль… о том, как пережить этот день до новой ночи. Дальше он уже заглядывать не мог.

А когда стена оказалась совсем рядом, вдруг понял, что эта ночь может уже и не наступить для него.

И рванулся, что было силы из рук Торьиного приспешника.

Изрядный клок его волос остался в кулаке у злобного Труно, но Шут почти не почувствовал боли — он лишь видел перед собой незакрытую еще дверь и бежал к ней, забыв обо всем на свете.

Увы, недолго… Удар в спину сбил его с ног — судя по всему, стражник просто запустил в беглеца чем-то очень увесистым. А когда Шут, потеряв равновесие, едва не упал на пол, кто-то в очередной раз приложил его по многострадальной голове…

Он пришел в себя от боли. Разлепив глаза, понял, что попросту висит на железных цепях, которые сковали его запястья. Широкие грубые кольца глубоко врезались в кожу на том самом месте, где все еще оставались тонкие едва заметные шрамы от первой встречи с тайкурами Нар…

Цепи были короткими, они не позволяли ни лечь, ни сесть, только стоять, раскинув руки в стороны. Шут знал, что такие кандалы в тюрьмах называли крестовыми. Знал он также, что бесконечно долго в них не простоишь — рано или поздно ноги не удержат, и тогда холодное железо снова вопьется в кожу запястий. Впрочем, мысль об этом промелькнула лишь по краю сознания. Шут сразу понял, что не слишком долго оставался без сознания — реальности его возвращения ждали с нетерпением.

— Ну наконец-то, наконец-то… — Торья заботливо обмакнул какую-то тряпицу в чашу с водой и принялся стирать кровь с лица своего «гостя». Шут попытался увернуться, но господин бывший министр даже не обратил на это внимания и спокойно закончил свое дело. — Ну, вот. Теперь ты выглядишь гораздо лучше, мой Любимчик.

Шута передернуло от омерзения. Когда он смотрел на этого человека, даже страх пропадал куда-то. Оставалось только непреодолимое желание вымыть руки.

— Я на твоем месте, — сказал ему Торья, — не стал бы так настойчиво проявлять свою неприязнь. Ты, конечно, впутал меня в очень неприятное положение… Не знаю, что тебе удалось наговорить королю, но кабы не мои верные люди, едва ли мне удалось бы уйти столь быстро… Так что не могу сказать, будто я очень тебе благодарен… — говоря это, Торья нервно расхаживал перед Шутом из стороны в сторону. — Но не думай, милый мальчик, что это обстоятельство чем-то тебе поможет. Даже большой королевский розыск не помешает мне теперь с тобой побеседовать. Конечно, я сильно рискую… и возвращаться сюда не следовало. Но, что-то мне подсказывает — ты стоишь того, — он остановился и пристально вгляделся в лицо Шута. — Ты, маленький хранитель больших секретов… Возможно, ты стоишь очень дорогого… — Торья радостно оскалился. — И теперь я, наконец, все узнаю.

Он покивал каким-то своим мыслям и вдруг оставил Шута, скрывшись в дальней части пыточной комнаты за высоким механизмом непонятного, но очевидно жуткого назначения.

Несколько долгих минут Шут был предоставлен самому себе… и своему богатому воображению, которое охотно принялось рисовать самые разнообразные картины с участием всех этих пыточных орудий, которые в изобилии имелись вокруг.

Впрочем, Торья не заставил долго себя ждать. Вернулся он вскоре, держа в руках предмет не столь живописный, как все остальные инструменты, но достаточно пугающий…

— Я надеюсь, господин Патрик, — по-волчьи улыбнулся Шуту бывший министр, — нам не придется воспользоваться этой милой вещицей, — и он демонстративно отложил длинные железные щипцы на стоящий рядом трехногий табурет. — Надеюсь, ты достаточно умен, чтобы понять всю безвыходность своей ситуации. Ответов твоих я дождусь все равно, вопрос только в том, как быстро ты заговоришь.

Шуту и так-то было страшно, а при виде этих щипцов, он и вовсе с головы до ног покрылся холодной испариной. Вспомнил неожиданно, как сам себе желал боли и наказания за все те грехи, которыми успел запятнать душу… Разве могло ему тогда прийти в голову, что это желание не замедлит воплотиться в жизнь… Да так страшно!

— Чего вам нужно от меня? — Шут спросил почти без надежды услышать хоть сколько-нибудь понятное объяснение.

Но к его удивлению Торья охотно уселся на тот самый табурет, подхватив с него клещи и заботливо уложив их на колени, а потом принялся рассказывать. По большей части о том, как много странностей нашел в описании судьбы мальчика Патрика, попавшего ко двору столь чудесным образом. Ну не верил господин бывший министр, будто такие чудеса и впрямь бывают.

И что Шут мог сказать ему на это?.. Уверять, мол, в самом деле был беспамятен и не знает, как очутился под воротами? Или позвать Руальда в качестве свидетеля?

Но в ответ на горестно-язвительные предложения Шута, Торья лишь покачал головой:

— Не надо мне этих глупостей, дружочек. Я хочу услышать совсем другое. Кто ты? Откуда ты родом на самом деле? В записях Дени я не нашел ничего о прошлом господина Патрика. Как же так? Капитан никогда не позволил бы человеку без истории ошиваться рядом с королем! А там лишь сказано, что ты был уличным артистом и попрошайкой, — Торья подался вперед. — Но у нищебродов из подворотни не бывает таких благородных мордашек, господин Патрик! Ты слишком хорош для простолюдина. Слишком умен, талантлив и обаятелен. А как быстро ты освоился среди высокородных! Да, разумеется, все эти черты свойственны не только дворянским деткам, но крайне редко их можно увидеть все вместе, воплощенными в одном простом мальчишке с улицы!

— Но я и есть мальчишка с улицы! — воскликнул Шут, которому уже порядком надоели эти догадки господина любителя чужих тайн. — Мои родители — балаганные артисты! И Дени это прекрасно знает, и Руальд! И в этом нет никакой тайны! — он лгал, конечно, лгал отчаянно… надеясь, что праведный гнев покажется Торье вполне обоснованным. А спроси его зачем, и ответить толком не сумел бы. Просто знал, чувствовал — так надо. Пусть даже прошлое было покрыто мраком для самого Шута, он не желал делиться с Торьей и малейшей толикой своей судьбы.

— Складно врешь, Любимчик, — ответил ему этот палач, — но я не из тех людей, которым ты привык задурять мозги. Ну, да ладно, — вздохнул он, поднимаясь. — Я уже понял, что по-добру ты не заговоришь. Значит, придется помочь… Вот смотри, — он продемонстрировал Шуту, как хищно клацают его щипцы, — эта штука очень простая. Объясняю наглядно. Если ими зажать ухо и слегка потянуть, то оно может оторваться целиком, а может только остаться без кусочка хряща. Тут уж все от мастерства зависит. Но ушей у тебя всего два… и без них ты разом лишишься своего обаяния. Поэтому мы начнем с менее приметных частей тела. Например, с пальцев. Этот прекрасный инструмент не только рвет, но и дробит. Будем хрустеть твоими косточками. По одной фаланге за раз. Как ты думаешь, Патрик, на котором пальце тебе захочется рассказать мне все, даже то, чего не было на самом деле? Знаешь… жонглировать такой рукой уже не получится… Нет… навряд ли…

Шуту хотелось рыдать от страха. Это было совершенно неконтролируемое животное чувство. Оно не шло ни в какое сравнение с тем мигом, когда он с а м принял решение остаться без руки и взойти на эшафот вместо короля. Тогда им не владела эта невыносимая беспомощность…

Этот страх боли.

А Торья, между тем, упивался своей властью.

— К тому же, — невозмутимо продолжал он, почесывая клещами подбородок, — вопрос твоего происхождения не единственный, что интересен мне. Я ведь не забыл, не-е-ет… у тебя есть тайна, которую ты так тщательно оберегаешь. Мне бы очень хотелось узнать о ней побольше…

Внезапно Шута осенило. Будь руки свободны, он бы даже треснул себя кулаком по лбу — так это оказалось очевидно, глупо и… попросту обидно.