Теория катастрофы - Горькавый Ник. Страница 53

— Капитан, когда «Орёл» будет делать поворот, — спросила Дзинтара, — и ускорение сменится торможением?

— Завтра вечером, — ответил, насторожившись, капитан.

— А сколько продлится невесомость? — поинтересовалась принцесса.

— Какая невесомость? — не понял капитан.

— Честно говоря, я летала только на яхтах и в первый раз нахожусь на таком крупном корабле, как ваш, но я много раз читала в книгах, что когда пассажирский лайнер разворачивается в середине маршрута дюзами вперёд, то обязательно наступает невесомость.

Капитан проворчал в ответ:

— Ох уж эти фантастические романы, которые пишут люди, никогда не летавшие в космос! Никакой невесомости не будет, лишь небольшое дополнительное ускорение для разворота корабля. Возникающая кривизна траектории учтена при прокладке маршрута и как раз выводит на финальный курс.

— Как жалко! — расстроилась Дзинтара. — А я уже договорилась с ребятами устроить в невесомости маскарадный бал привидений! Если же ускорение останется, то мы будем не порхающими привидениями, а топающими буйволами…

Капитан нахмурился и перевёл взгляд с Дзинтары на Никки. Та, непривычно тяжело дыша, сказала:

— Я бы много отдала за пару часов невесомости. Не ради привидений, а чтобы отдохнуть. Ваше одно «же» меня совсем раздавило.

Капитан вопросительно посмотрел на врача. Тот оказался информированным человеком и негромко сказал:

— Мисс Гринвич выросла на астероиде в практической невесомости, её гравитационный опыт включает только двадцать два месяца лунного притяжения.

Капитан — на то и капитан, чтобы принимать решения единолично и быстро. Он повернулся к помощнику-навигатору и сказал:

— Рассчитай новый маршрут с трёхчасовой двигательной паузой. И учти, что посадку на полюсе делаем не в Северной Чазме, как обычно, а прямо на ледник, там площадку уже расширили.

Помощник вздохнул, но не стал возражать.

— Завтрашнюю вахту сдашь, только когда закончится этот бар… бал привидений. А я забаррикадируюсь у себя в каюте…

— За что, капитан?! — не выдержал помощник.

— За то, что младший по званию! — отрезал капитан и посмотрел на Дзинтару:

— Вы получите свои три часа для развлечения, только не разнесите корабль.

И капитан уткнулся в тарелку с десертом.

— Я, пожалуй, тоже удалюсь в моторный отсек, — сказал инженер-механик.

— Вот уж нет! — возразил врач. — Сегодня ты приведёшь в порядок всех роботов-уборщиков, а завтра будешь ими командовать. Три часа невесомости и сто резвящихся детей — как пить дать, несколько человек стошнит…

Капитан, не донеся ложку десерта до рта, печально посмотрел на врача.

Маскарад был, что называется, без дураков. На входе в кают-компанию стоял робот-привратник, заранее проинструктированный Дзинтарой и изучивший фотографии всех пассажиров; если он опознавал школьника под маской, то заворачивал его в грузовой отсек, где десятки студентов рылись в грудах карнавальных костюмов, оставшихся от предыдущих корабельных балов и наваленных в большие ящики.

Никки без особых размышлений нацепила венецианскую узорчатую маску с потрёпанными перьями и не очень подходящую, но первую попавшуюся хэллоуиновскую хламиду из драной седой паутины. Робошвейцар пропустил её на бал, но остановил Джерри, который надел полумаску-очки, шляпу и камзол пирата.

— Мистер Уолкер, открытая нижняя часть лица опознаётся легче всего, — проскрипел привратник.

— Ах ты железный сундук! — рассердился юноша.

— Джерри, я подожду тебя у бара! — крикнула Никки из-за плеча строгого робота.

Пространство кают-компании, освобождённое от столов, уже полнилось танцующими, кувыркающимися и летающими во все стороны зловещими привидениями и скелетами, кровожадными пиратами и разбойниками. Королей и придворных щёголей тоже было немало.

Никки пробралась к бару и заказала стакан апельсинового сока. Робот выдал ей круглый закрытый пузырь с торчащей соломинкой: очень удобно, ничего не разольёшь, даже в невесомости.

Заныла какая-то плавная мелодия, забегали по стенам лучи цветомузыки, и тут к Никки подлетел мушкетёр со шпагой, в бордовом плаще и маске Санта-Клауса. Он молча смело взял Никки за талию и увлёк танцевать.

— Ты оригинально оделся! — засмеялась Никки, уверенная, что это её старый друг.

— Я старался! — глухим из-за маски голосом ответил мушкетёр.

Танцуя — а это было совсем не просто в невесомости! — они врезались в группу визжащих бородатых гномов, и их прижало друг к другу. Смеющаяся простецкая физиономия румянощёкого Санта-Клауса почти соприкоснулась с холодно улыбающимся венецианским лицом в изящных разводах. Наверное, со стороны такая парочка выглядела забавно. Никки засмеялась, а весёлый Санта-Клаус тихо сказал печальным голосом:

— Это несправедливо… Как жаль…

— Ты о чём? — не поняла Никки, но тут могучая визжащая Белоснежка, теряя туфли и чепцы, врезалась в них и отбросила друг от друга. Ещё секунда — и мушкетёр-Санта-Клаус затерялся в воланах и фижмах стайки придворных средневековых красавиц, обрушившихся с потолка.

— Я буду в баре! — крикнула в пространство Никки и стала выбираться из танцевальной круговерти.

С облегчением зацепившись ногами за высокий стул у стойки, Никки нашла свой стакан с соком и стала дожидаться потерявшегося друга.

Ковбой в кожаных штанах и с красным платком, закрывающим лицо до глаз, подплыл и сказал голосом Джерри:

— Ну, как ты меня находишь?

Никки остолбенела.

— Это ты?

— Здорово замаскировался? — спросил довольный Джерри.

— Э-э… да, — согласилась Никки.

Кто же тогда был смелым мушкетёром?

Пока Джерри заказывал себе грейпфрутовый сок, девушка обратила внимание на ещё две венецианские маски. Таких маскарадных костюмов в зале было предостаточно. Но эти две казались особенными — они медленно плавали в воздухе, не прикасаясь друг к другу. Овальные маски на всё лицо дополнялись широкими плащами, прячущими фигуры, но по движениям было понятно, что серебряная маска скрывает девушку, а чёрная с золотом — юношу. Маски не танцевали, а, скорее, вели пантомимную беседу, обмениваясь плавными жестами. Юноша протягивал к девушке руки в чёрных — под цвет плаща — перчатках. А яркие серебряные перчатки девушки, выглядывающие из широких складок фиолетового балахона, кокетливо держали дистанцию, уворачиваясь от протянутых чёрных пальцев.

Руки беседовали: на движение-вопрос следовало движение-ответ.

Чёрные вопросы были ласковы, серебряные ответы — капризны.

Наконец, чёрные, с золотым шитьём, перчатки отступили. Сжались в комок. А потом правая перчатка метнулась и выхватила откуда-то из рукава белую розу, почти бутон. И плавно бросила её серебряной маске.

Роза медленно летела между масками, а серебряные перчатки пританцовывали и делали вид, что цветок их совсем не интересует. Вот роза, отклонившись от порыва сквозняка, пролетела мимо фиолетового плеча, чуть не задев его, и нацелилась в угол кают-компании.

К розе уже хищно тянулись руки парочки гоблинов. Но внезапно серебряная перчатка метнулась и схватила улетающий цветок. Вернула его в пространство между беседующими масками. Поднесла плавным жестом к серебряному лицу, потом решительно прикрепила к плащу. Получилось очень красиво — белое на фиолетовом.

Чёрные перчатки терпеливо ждали, чем закончатся взаимоотношения между розой и перчатками серебряными. Потом спрятались в складках плаща и появились оттуда с бабочкой удивительной красоты. Узоры на крупных крыльях светились, и порхающая в полумраке бабочка оставляла за собой световой извилистый след. Бабочка покрасовалась перед серебряной маской, которая сжала ладони от избытка эмоций, а потом спикировала на розу и осталась сидеть на ней великолепной брошкой.

Сжатая серебряная перчатка расправилась в изящную кисть, преодолела пространство и ласково прикоснулась к чёрной перчатке. И снова отпрянула.

Чёрные перчатки, поблёскивая золотыми кручёными узорами, несколько секунд восторженно парили в воздухе. Потом снова нырнули в плащ.