Те слова, что мы не сказали друг другу - Леви Марк. Страница 43

Впившись глазами в экран, Энтони пытался расшифровать появившиеся на нем указания.

— Я полагала, что ты бегло говоришь по-немецки, — заметила Джулия.

— Говорить-то я говорю, а вот читать и писать — это совсем другое дело, и потом язык тут не главное, я ни черта не понимаю в этих машинах.

— А ну-ка подвинься! — скомандовала Джулия, потеснив отца и заняв место перед клавиатурой.

Она бойко забарабанила по клавишам, и вскоре в меню появилось окошко «поиск». Джулия набрала в нем слово «Кнапп» и вдруг остановилась.

— Что такое?

— Не могу вспомнить его имя… Откровенно говоря, я даже не знаю, что такое «Кнапп», — имя или фамилия. Мы всегда его называли только так.

— А ну-ка подвинься! — скомандовал в свою очередь Энтони и набрал рядом со словом «Кнапп» другое — «журналист».

На экране тотчас же появился список из одиннадцати имен. Фамилию Кнапп носили семеро мужчин и четыре женщины, и все они принадлежали именно к этой профессии.

— Это он! — воскликнул Энтони, указав на третью строчку. — Юрген Кнанп.

— Почему именно он?

— Потому что слово «Chefredacteur» однозначно переводится как «главный редактор».

— Да неужели?!

— Если я правильно понял все, что ты рассказывала об этом молодом человеке, то вполне логично предположить, что ему хватило ума к сорока годам сделать карьеру, иначе он наверняка сменил бы профессию, как твой Томас. Скажи спасибо за мою проницательность, вместо того чтобы фыркать и иронизировать.

— Хоть убей, не помню, когда это я рассказывала тебе про Кнаппа, и уж точно я не могла сообщить ничего такого, что позволило бы тебе составить его психологический портрет, — изумленно сказала Джулия.

— Я гляжу, ты хочешь доказать мне, что у тебя острая память? А на какой стороне улицы находилось то самое кафе, где ты пережила в юности столько прекрасных минут? Твой Кнапп работает в редакции «Тагесшпигель», в отделе международной информации. Решай сама, нанесем ли ему визит или так и будем сидеть здесь и сотрясать воздух?

Наступил конец рабочего дня, и им понадобилось немало времени, чтобы проехать по Берлину, задыхавшемуся в безнадежных пробках. Наконец такси доставило их к Бранденбургским воротам. Теперь, когда автомобильные заторы остались позади, им пришлось прокладывать себе путь сквозь плотный поток жителей, расходившихся по домам, и полчища туристов, желавших увидеть эту достопримечательность. Ведь именно здесь в один знаменательный день американский президент обратился через Стену к своему советскому коллеге с призывом восстановить мир и снести эту бетонную преграду, возведенную позади монументальной арки. И именно здесь, один-единственный раз в истории, главы двух государств услышали друг друга и договорились объединить Восток и Запад.

Джулия ускорила шаг, и Энтони с трудом поспевал за ней. Несколько раз он громко окликал дочь, убежденный, что потерял ее из виду, но в конце концов все-таки находил ее силуэт в людской массе, заполнившей Паризерплац.

Она дождалась его у здания редакции, и они вместе подошли к стойке службы приема. Энтони спросил, можно ли им увидеть Юргена Кнаппа. Служащая в это время разговаривала по телефону. Она отложила трубку и спросила, назначена ли им встреча.

— Нет, но я уверен, что он будет очень рад нас увидеть, — твердо заявил Энтони.

— Как вас представить? — спросила служащая, восхищенно глядя на шарфик, стягивающий волосы женщины, которая стояла рядом с ним, облокотившись на стойку.

— Джулия Уолш, — ответила та.

Юрген Кнапп сидел в своем кабинете на третьем этаже; он попросил портье еще раз повторить имя, которое она произнесла, затем сказал «Подождите у телефона!», плотно обхватил трубку ладонью и подошел к застекленной перегородке, сквозь которую ему был виден сверху весь холл первого этажа, а главное, стойка приема посетителей.

Там, внизу, нервно прохаживалась взад-вперед женщина, и как раз в тот миг, когда он взглянул на нее, она сдернула с головы шарф, чтобы поправить волосы, гораздо более короткие, чем в его воспоминаниях; эта женщина, отличавшаяся какой-то врожденной элегантностью, несомненно была той самой Джулией, с которой Томас познакомил его восемнадцать лет назад.

Он поднес трубку к уху:

— Скажите, что меня нет, что я всю неделю буду в отъезде… или нет, лучше скажите, что я не вернусь до конца месяца. Только прошу вас, пусть это прозвучит как можно правдоподобней!

— Хорошо, — ответила служащая, избегая произносить имя своего собеседника. — Тут вас еще спрашивают по телефону, соединить?

— Кто спрашивает?

— Я не успела выяснить.

— Ладно, соедините.

Портье переключила линию на кабинет Кнаппа, положила трубку и в высшей степени убедительно разыграла порученную роль.

— Юрген?

— Кто говорит?

— Томас говорит! Ты что, не узнал мой голос?

— Нет, узнал, конечно… извини, я просто отвлекся.

— Я звоню тебе из-за границы, и мне пришлось ждать соединения целых пять минут. Не иначе как ты беседовал с министром, если заставил меня так долго томиться у телефона.

— Да нет, ничего важного, прости, пожалуйста. Слушай, у меня для тебя хорошая новость, я как раз собирался объявить ее тебе сегодня вечером: нам дали «зеленый свет», и ты едешь в Сомали.

— Потрясающе! — воскликнул Томас. — Значит, я заскочу в Берлин и потом сразу рвану туда.

— Ну зачем такие сложности, оставайся в Риме; я организую электронный билет, и мы пришлем тебе все необходимые документы экспресс-почтой, завтра утром все и получишь.

— Ты думаешь, мне не обязательно возвращаться в редакцию и встречаться с тобой?

— Нет, поверь мне, что так будет лучше, мы и без того слишком долго ждали разрешения, не стоит терять еще один день понапрасну. Самолет в Африку вылетает из аэропорта Фьюмичино где-то к вечеру, завтра утром я тебе позвоню и уточню детали.

— Слушай, с тобой все в порядке? — спросил Томас. — У тебя какой-то странный голос.

— Нет-нет, все прекрасно, но ты же понимаешь, как мне хотелось бы отпраздновать эту удачу вместе с тобой.

— Прямо не знаю, как тебя благодарить, Юрген! Ладно, так и быть, привезу оттуда Пулитцеровскую премию для себя и пост главного редактора для тебя!

И Томас повесил трубку. Кнапп еще раз взглянул сверху на Джулию и ее спутника, проследил, как они пересекли холл и вышли из здания редакции.

Потом он вернулся к письменному столу и аккуратно поставил трубку радиотелефона на подставку.

17

Томас вернулся к Марине, которая ждала его, сидя на верхней ступеньке одной из парадных лестниц на площади Испании. Площадь была запружена туристами.

— Ну как, дозвонился ему? — спросила Марина.

— Пойдем отсюда, тут слишком много народа, не протолкнуться; давай лучше прогуляемся по магазинам, и, если найдем тот разноцветный шарф, я тебе его подарю.

Марина сдвинула солнечные очки на кончик носа и, не сказав ни слова, встала.

— Эй, ты куда, магазин совсем не в той стороне! — крикнул Томас своей подруге, которая решительным шагом спускалась к фонтану.

— Вот именно, что не в той, а в противоположной, потому что мне вовсе не нужен твой шарфик!

Томас догнал ее у самого подножия лестницы:

— Вчера ты просто мечтала его заполучить.

— Ты сам сказал, что это было вчера, а сегодня мне ничего не нужно. Так уж мы, женщины, устроены — у нас семь пятниц на неделе, а вы, мужчины, просто дураки!

— Да что случилось? — удивился Томас.

— Случилось то, что, если бы ты действительно хотел сделать мне подарок, надо было выбрать его самому, попросить, чтобы его красиво упаковали, и спрятать до поры до времени, чтобы получился настоящий сюрприз. Вот это называется истинным знаком внимания. Вообще, Томас, предупредительность — редкое качество, женщины очень его ценят. Но могу тебя успокоить: одного этого мало, чтобы окольцевать мужчину.