Лунный камень - Коллинз Уильям Уилки. Страница 13

Я тотчас напряг свой ум. Но ему была свойственна английская медлительность, и он все перепутал, пока мистер Фрэнклин не указал на то, что именно следовало видеть.

— Заметьте, — сказал мистер Фрэнклин, — что целость бриллианта была искусно поставлена в зависимость от сохранения жизни полковника. Он не удовольствовался тем, что сказал врагам, которых опасался: «Убейте меня — и вы будете не ближе к алмазу, чем сейчас. Он там, откуда вы не можете его достать, — в кладовой банкира». Он сказал вместо этого: «Убейте меня — и этот алмаз перестанет быть прежним алмазом: его тождество уничтожится». О чем это говорит?

Тут, как мне показалось, меня озарила вспышка чудесной прозорливости, свойственной иностранцам.

— Знаю, — сказал я. — Это значит, что цена камня понизится и злодеи останутся в дураках.

— Ничуть не бывало! — сказал мистер Фрэнклин. — Я об этом справлялся. Алмаз с пятном, разбитый на отдельные камни, будет стоить дороже, чем целый, по той простой причине, что четыре — шесть прекрасных бриллиантов должны стоить дороже, чем один большой камень, но с пятном. Если бы простое воровство из-за прибыли было целью заговора, инструкции полковника решительно сделали бы алмаз еще привлекательней для воров. За него можно было бы получить больше денег, а продать его гораздо легче, если б он вышел из рук амстердамских мастеров.

— Господи помилуй, сэр! — воскликнул я. — В чем же состоял заговор?

— Заговор, составленный индусами, которым прежде принадлежал алмаз, — сказал мистер Фрэнклин, — основан на каком-то древнем индийском суеверии. Таково мое мнение, подтвержденное одним фамильным документом, который находится при мне в настоящую минуту.

Теперь я понял, почему появление трех индийских фокусников у нашего дома показалось мистеру Фрэнклину обстоятельством, достойным внимания.

— Я не хочу навязывать вам своего мнения, — продолжал мистер Фрэнклин. — Мысль об избранных служителях древнего индийского суеверия, посвятивших себя, несмотря на все затруднения и опасности, задаче возвратить священную драгоценность и выжидающих для этого первого удобного случая, кажется мне совершенно согласной с тем, что нам известно о терпении восточных племен и о влиянии восточных религий. Я человек с живым воображением, и мясник, булочник и налоговый инспектор не кажутся мне единственной правдоподобной реальностью. Пусть же моя догадка оценивается как угодно; перейдем к единственному практическому вопросу, касающемуся нас. Переживет ли полковника заговор о Лунном камне? И знал ли полковник об этом, когда оставлял своей племяннице подарок ко дню ее рождения?

Я начинал понимать, что дело это ближе всего касается теперь миледи и мисс Рэчел. Ни одно слово, сказанное мистером Фрэнклином, теперь не ускользнуло от меня.

— Мне не очень хотелось, когда я узнал историю Лунного камня, — продолжал он, — привозить его сюда, но мистер Брефф напомнил мне, что кто-нибудь должен же передать моей кузине наследство дяди и что я могу сделать это точно так же, как и всякий другой. Когда я забрал алмаз из банка, мне показалось, что за мной следит на улице какой-то оборванный смуглый человек. Я отправился к отцу за своими вещами и нашел там письмо, неожиданно удержавшее меня в Лондоне. Я вернулся в банк с алмазом и опять увидел этого оборванного человека. Снова взяв алмаз из банка сегодня утром, я встретил этого человека в третий раз, ускользнул от него и уехал (прежде чем он успел напасть на мой след) с утренним, вместо дневного, поездом. Вот я здесь с алмазом, и мы оба в целости и сохранности. И какую же первую новость я слышу? Я слышу, что здесь были три странствующих индуса и что мой приезд из Лондона и то, что я должен иметь при себе, были главным предметом их разговора в то время, когда они думали, что они одни. Не стану тратить слова на то, как они выливали чернила в ладонь мальчика и приказывали ему увидеть человека, находившегося в другом месте. Штука эта, которую я часто видел на Востоке, и по моему мнению и по вашему, не более как фокус Вопрос, который мы теперь должны решить, состоит в том, не приписываю ли я ошибочно большое значение простой случайности или мы действительно имеем доказательства, что индусы напали на след Лунного камня с той минуты, как он взят из банка?

Но ни он, ни я, казалось, не были расположены заниматься этим исследованием. Мы посмотрели друг на друга, потом на прилив, все больше и больше покрывавший зыбучие пески.

— О чем вы думаете? — вдруг спросил мистер Фрэнклин.

— Я думаю, сэр, — ответил я, — что мне хотелось бы швырнуть алмаз в зыбучий песок и решить этим вопрос раз и навсегда.

— Если у вас в кармане лежит достаточно денег, чтобы оплатить Лунный камень, — ответил мистер Фрэнклин, — так скажите, Беттередж, и я брошу алмаз в песок!

Любопытно заметить, как облегчает вас самая пустая шутка, когда у вас неспокойно на душе. Нам показалось очень забавной мысль уничтожить законную собственность мисс Рэчел и причинить мистеру Блэку как душеприказчику страшные неприятности, хотя теперь я не могу понять, что тут было смешного.

Мистер Фрэнклин первый снова вернулся к предмету разговора. Он вынул из кармана конверт, вскрыл его и протянул мне лежащую там бумагу.

— Беттередж, — сказал он, — мы должны в интересах тетушки обсудить вопрос о том, какая причина заставила полковника оставить это наследство своей племяннице. Припомните отношение леди Вериндер к своему брату с того самого времени, как он вернулся в Англию, и до той минуты, когда он сказал вам, что будет помнить день рождения племянницы. И прочтите это.

Он дал мне выписку из завещания полковника. Она лежит сейчас передо мной, и я перепишу ее для вас:

«…В-третьих, и в последних, дарю и завещаю моей племяннице Рэчел Вериндер, единственной дочери сестры моей Джулии Вериндер, вдовы, — в том случае, если ее мать, названная Джулия Вериндер, будет жива в следующий после моей смерти день рождения названной Рэчел Вериндер, — желтый алмаз, принадлежащий мне и известный на Востоке под названием Лунного камня, при условии, что ее мать, названная Джулия Вериндер, будет жива в указанный день. И поручаю моему душеприказчику отдать алмаз или самому, или через какого-нибудь надежного посредника, которого он выберет, в собственные руки вышеупомянутой племянницы моей Рэчел, в первый же день ее рождения после моей смерти и в присутствии, если возможно, моей сестры, вышеупомянутой Джулии Вериндер. И я желаю, чтобы вышеупомянутой сестре моей был сообщен посредством верной копии третий, и последний, пункт моего завещания, что я дарю алмаз дочери ее Рэчел в знак моего полного прощения за тот вред, который ее поступки причинили моей репутации, а особенно в доказательство, что я прощаю, как и следует умирающему, оскорбление, нанесенное мне как офицеру и джентльмену, когда ее слуга, по ее приказанию, не пустил меня к ней в день рождения ее дочери».

За этим следовало указание, как поступить, если в момент смерти завещателя миледи или мисс Рэчел не будут в живых: а именно, согласно запечатанной инструкции, алмаз следовало отослать в Голландию. Деньги, полученные от его продажи, предназначались, как и деньги, упомянутые в пункте втором, кафедре химиков одного из северных университетов.

Я возвратил бумагу мистеру Фрэнклину, решительно недоумевая, что ему ответить. До этой минуты я думал, как вам известно, что полковник умер так же нечестиво, как и жил. Не скажу, чтобы копия его завещания заставила меня переменить это мнение; скажу только, что она поколебала меня.

— Ну, — спросил мистер Фрэнклин, — теперь, когда вы прочли собственные слова полковника, что вы на это скажете? Привезя Лунный камень к тетушке в дом, служу я слепо его мщению или оправдываю его как раскаявшегося христианина?

— Тяжело представить себе, сэр, — ответил я, — что он умер с гнусным мщением в сердце и с гнусным обманом на устах. Одному богу известна правда. Меня не спрашивайте.

Мистер Фрэнклин вертел и комкал в руках выписку из завещания, как будто надеясь выжать из нее таким образом истину. В то же время он поразительно изменился. Из живого и веселого он сделался теперь тихим, серьезным, задумчивым молодым человеком.