Это наш дом - Каменистый Артем. Страница 27

Что же получается? А получается, что селения аборигенов узкоспециализированные. То, где держали в плену пассажиров, занималось исключительно изготовлением «огурцов-скатов». К работе в пирамиде пленников не допускали – ею занимались исключительно аборигены, что лишний раз доказывало важность этой странной деятельности. Работы по нивелированию площадки, очевидно, облегчали запуск и считались вспомогательными, как и сбор топлива, и добыча глины – пленников для этого использовать разрешалось.

Заброшенный поселок, найденный утром, производил те самые «половинки дынь». Андрей с Киром прекрасно разглядели их «туши» в бассейнах: размер у них сильно различался, отображая разные стадии роста. Что это такое, неизвестно. Возможно, такие же загадочные объекты, как и в «родном» поселке, появляющиеся при запуске.

Интересно, а там из угловатой пирамиды тоже были свои смертоносные запуски?

С этим поселком все ясно – запусков здесь не было. Здесь попросту обрабатывали поля, это было главным занятием обитателей.

Поможет ли беглецам знание о специализации вражеских поселений? Этого Андрей не знал, пока что в таком знании он не видел ни малейшей пользы.

С другой стороны, за два дня бегства они повстречали уже два брошенных поселка и натоптанную тропу, по которой ходили аборигены и двигались их тележки. Возможно, им пока что просто везет и они чудом избегают обитаемых селений. Но, наверное, не стоит уповать на вечное везение – надо начинать посылать вперед дозоры из одного-двух мужчин. Заметить одиночек гораздо сложнее, а они бы могли издалека засекать угрозу и предупреждать остальных. Да, так и надо сделать – иначе точно нарвутся на проблемы. Если бы этот поселок был обитаем, сегодня бы их уже схватили – такая толпа в степи заметна издалека.

Хотя имеются и свои плюсы, пленников наверняка накормили бы халвой.

Вечер, как и вчера, прошел без ужина, но зато с ярким и жарким костром. Очаг подкармливали обломками дверей и крыш. Большой огонь, правда, старались не разводить – высокое пламя в ночной степи можно разглядеть издалека.

Большая часть беглецов еще в сумерках расположилась вокруг очага на скудных ложах из старой соломы и степной травы, постаравшись побыстрее заснуть. Лишь некоторые не спешили с этим, занимаясь своими делами или просто тупо сидели перед костром. Разговоров не было, общаться не хотелось.

Андрей был одним из тех, кто не стал ложиться сразу. Пользуясь наличием огня, он занимался ремонтом обуви. В принципе состояние его ботинок было вполне приличным, но это не давало ему права доводить дело до серьезной проблемы. Если обувь придет в негодность, он превратится в Обуха номер два. Боты у него хорошие, с этим ему повезло. Изначально он попал сюда в пижонских туфлях – не самая лучшая обувка в такой ситуации. Потом уже, когда сумел доказать коллективу, что его физическая сила и выносливость полезны всем, ему достались крепкие ботинки умершего Хача. Крепкие-то крепкие, но при постоянных спусках в карьеры и подъемах обратно по склону, сложенному сухой глиной вперемешку с камнями… Эти испытания сказывались на состоянии обуви крайне отрицательно. Сапожного инструмента здесь не было, не было также клея и дратвы. Все, что доступно для пленников, пластик, собранный на месте авиакатастрофы.

Счастье, что сгорело там не все.

Зачищая поверхность деталей обуви своим стеклянным ножичком, Андрей капал на нее расплавленным пластиком. Остывая, пластик образовывал плотную пленку – оторвать ее почти невозможно. Окружая такой пленкой всю поверхность вокруг пострадавших участков, можно в итоге по ней прилепить заплатки, сделав их из развалившейся обуви других пассажиров, или просто залить все тем же пластиком.

Обувь, конечно, от столь варварского ремонта постепенно теряла эластичность, да и лопалась иногда вместе с пластиком, но другого метода в их положении никто придумать не смог.

Сейчас Андрей сражался с прохудившейся подошвой – возле левого носка вот-вот дыра протрется. Ну здесь все просто: пластик надо не жалеть – главное, уложить его ровным слоем, без резких бугров, иначе давить будет, да и оторваться может при неудачной встрече с камнем.

Залив переднюю часть подошвы пластиком, Андрей подносил к нему горящую палку, заставляя размягчаться, и быстро заравнивал, надавливая плоским камнем. Еще немного, и выйдет идеальная поверхность.

Еще месяца два такой ходьбы, и придется из пластика делать валенки – эти ботинки твердо решили, что пора бы им сдохнуть. Хотя есть и другой вариант – задушить во сне Прапора и разуть – размер у них одинаковый, а ботинки у того немного получше.

Забивая себе голову разной ерундой, чтобы поменьше думать о голоде, Андрей так увлекся ремонтом, что не заметил, как к нему подошел Прапор. Встрепенулся, лишь когда тот присел рядом, склонился, изучил ботинок, покачал головой:

– Андрюха, у тебя уже пластика больше, чем кожи, – совсем ботинки плохи становятся.

– В первом же магазине куплю себе новые, – не отвлекаясь от работы, буркнул Андрей.

Прапор, склонившись еще ниже, чуть ли не в ухо прошептал:

– Ты надумал, что с Обухом делать будем?

Андрей, помолчав, так же тихо ответил:

– Утром подумаем.

– А чего тут думать? Ты всерьез считаешь, что утром ему может стать лучше? Ему уже никогда лучше не станет: он бледный, будто обескровленный, а рана превратилась в вонючую язву. У него нога так опухла, что вот-вот штанина лопнет. Ему конец.

– И что ты предлагаешь?

– Я? Я ничего не предлагаю, я у тебя спрашиваю.

Андрей, покосившись на Обуха, увидел, что тот не спит: лежит на спине, напряженно всматриваясь в сторону людей, обсуждающих его судьбу. Услышать их он не мог, но что-то чувствовал. От его тоскливо-обреченного взгляда Андрей вздрогнул, поспешно отвел глаза, чуть ли не шипя, произнес:

– Раз ничего предложить не можешь, то иди спать. Утром посмотрим и утром решать будем. А сейчас спать.

Решать Андрею ничего не пришлось – за него все решил Обух.

Сам решил…

Ранним утром, упрямо пытаясь спать, несмотря на предрассветный холод, достающий до мозга костей, Андрей был разбужен пронзительным женским криком. Вскочив, он очумело уставился на источник шума.

Кричала женщина, страдавшая от проблем с почками, – та самая, что вечно плелась рядом с Обухом. Болезнь раздула ее чудовищно – ноги у нее сейчас были как у слонихи, тело распухло, щеки и губы обвисли. Чудо, что она все еще могла передвигаться самостоятельно – такую тушу изможденные беглецы тащить не смогут.

Обух повесился на своем старом ремне. Прицепил петлю к древку секиры, уложил оружие на подставку для котла, заполз в петлю головой, лег лицом вниз. Так лежа и удавился. В принципе неплохо придумал: деревьев нет, на дряхлых потолках местных сараев тоже не повесишься. Похоже, злополучная железная тренога – единственная подходящая для этого вещь.

Но изощренным удушением Обух не ограничился. Перед тем как сунуть голову в петлю, он рядом с треногой на плотной земле оставил надпись, которую лишь с большой натяжкой можно было считать классической предсмертной запиской: «Сварите меня в котле и съешьте. Иначе не выживете».

Что сказать… очень оригинальное письмо самоубийцы…

Народ, разбуженный криком, увидел и тело, и красноречивую надпись. Женщины, сбившись кучкой, дружно рыдали, пытаясь утешить свою больную подругу. Мужчины отнеслись к самоубийству Обуха поспокойнее: за последние два года они всякого навидались, в том числе и самых разнообразных смертей. Почти привыкли. Вытащили тело из петли, уложили возле стены башни, обступили, уставились на покойника. Все молчали, но кое-кто иногда бросал на Андрея косые взгляды.

Хорошо хоть в сторону котла не косятся…

Вот что ему прикажете делать? От него сейчас люди ждут решения. Но он не лидер, он в этой роли случайно оказался. И дорого бы сейчас заплатил, найдись на его роль кто-нибудь другой. Желательно с жестким характером и не обремененный предрассудками цивилизованного человека. Потому что лучший выход для беглецов – это последовать совету Обуха. Мяса в изнеможденном мужчине не столь уж много, но хватит на несколько дней. А там, возможно, они найдут еду – НОРМАЛЬНУЮ еду.