Честь взаймы - Астахова Людмила Викторовна. Страница 30
– А как же шахта, а как же колдовство Лиргу Дершана?
– Мы не можем задерживаться и тратить время на одного чародея…
Дело было не в том, что сказал лорд Джевидж, а как он это сказал. Словно выступал в Совете Лордов при обсуждении статей государственного бюджета. Словно не его – усталого, вымотанного дорогой и грязного – пустила в свой дом шахтерская вдова. Но чего стоит жизнь детей Мильды Монх в сравнении с интересами лорд-канцлера и Империи. Наглая, надменная сволочь, не помнящая добра!
– Дьявол! Вы способны думать только о себе? Вам хоть до кого-то есть дело?! – прошипела сквозь зубы Фэймрил.
– А в вас вдруг проснулось неуемное человеколюбие? – спросил Росс со всем сарказмом, на который был способен. – С чего бы это вдруг?
Он хотел напомнить про злополучную встречу с молодыми волшебниками, но передумал. Не стоит опускаться до мелкой словесной мести женщине. В конце концов, Фэймрил о нем заботится и каждое утро не забывает прикладывать ко лбу медальон.
– Я считаю, что за добро надо платить добром, а Мильда оказалась настолько к нам добра…
Джевидж перебил свою азартную собеседницу на полуслове:
– Мильде здесь жить всю оставшуюся жизнь, точно так же как и ее детям и внукам. Вы собираетесь рассказать ей про чары Дершана? Прекрасно. Очень благородно. А уверенность в том, что она поверит какой-то заезжей тетке, у вас есть? А вдруг донесет?
Джевидж честно решил воззвать к логике и разуму мистрис Эрмаад. Она же неглупая женщина и должна понимать, что походя никого облагодетельствовать не получится, а голыми руками чужой беды не разведешь.
– Все может быть, но мы обязаны вмешаться…
– Как? Каким образом? Возьмем лопату и откопаем все колдовские артефакты вашего старого знакомца? – шепотом воскликнул Росс.
Его возмущению не было предела. Да за кого она его принимает? За очередное воплощение Ведьмобоя?
– Не перебивайте меня! – яростно пискнула Фэйм.
– Не кричите на весь дом! – рыкнул лорд-канцлер. – Ваша страсть к скандалам на сон грядущий когда-нибудь будет стоить мне язвы желудка.
И словно в подтверждение этих слов нутро скрутило спазмами и болью.
– Проклятье! Я…
– Все! Хватит! Я спать хочу.
Еще слово, и мистрис Эрмаад отправится почивать на пол. Видит ВсеТворец!
Росс демонстративно повернулся к собеседнице спиной, давая понять, что разговор окончен. Хорошо бы еще и в самом деле заснуть, чтобы хоть как-то сбежать от собственного нездорового тела, до самых краев наполненного усталостью.
Повествование Фэймрил о колдовской практике покойного мужа заставило Джевиджа не на шутку призадуматься. А вдруг мэтр Амрит точно так же замкнул амулет на пациента? Откуда-то же черпается сила, разрушающая броню беспамятства? Пришлось признаться самому себе, что с каждым днем он чувствовал себя все хуже и хуже: быстрее уставал, терял зрение, к тому же участились головные боли. Эдак до столицы он доберется настоящей развалиной.
А тут еще «добрая и заботливая» мистрис Эрмаад решила отвадить будущего лекаря. Естественно, ради Кайрова блага, с самыми искренними намерениями помочь бедному юноше не совершить роковую ошибку. Спросите, откуда он узнал? Подслушал! Вот откуда.
Кто в состоянии объяснить, почему люди считают себя вправе решать за других, что для них есть Добро и что – Зло? Росс не стал бы отрицать – предстоящая битва с заговорщиками-колдунами будет нелегкой и весьма опасной. Но, ради Милосердной Длани, зачем Фэймрил лезть не в свое дело?
Джевидж прислушался к обиженному сопению женщины на другой стороне кровати. Пусть позлиться, пусть! Быстрее выдохнется и заснет.
А Кайр… Кайр никуда не уйдет. Не получится из него дезертир.
У него это на лбу написано.
Откуда Росс знал? Хм… Просто знал, и все тут. Назовите это профессиональным чутьем хорошего командира, который всегда безошибочно определяет в строю новобранцев будущих героев. И совершенно не обязательно это должен быть здоровяк и косая сажень в плечах, зачастую в костлявой груди тощего лопоухого пацана таится отважное сердце бесстрашного рыцаря. Все дело в силе духа, а у Кайра Финскотта она есть. Точно-точно.
Тяжелый сон, свинцовый сон, черный, как уголь, и глубокий, как Сийфарская шахта…
– В мутных Аверна водах плыла она лодкой, приливом и непогодой оторванной от причала. И чайки над нею кричали. А небо бессильно молчало. Оно загляделось в Аверн, в его непрозрачную зелень. Плыви же, лодка, быстрее. На север, на север, на север…
Лето. Жарко. Вода в Аверне «цветет», дохнет рыба, и столичный воздух пропитан липким запахом тления. Пальцы Фэйм ловко порхают по клавишам, извлекая из фортепиано хрупкое благозвучие. Отец бурно аплодирует, отложив в сторону сигару. Курить в пансионе строжайше запрещено. Всем, кроме лорда Сааджи. Ему можно, точно так же, как его единственной дочери позволено в свободный от занятий час вместо чтения глав из Книги ВсеПрощения терзать инструмент гаммами.
– Почему вы выбрали такую грустную песню?..
Да, юная леди, а почему, собственно, «Дочь Аверна»? Не слишком удачный выбор для дочери благородного лорда Сааджи. Для девушки в платье цвета лаванды, в чьих косах атласные белые банты, в чьем взгляде опять шоколадная горечь, а в сердце – холодная зимняя полночь…
Бронзовая стрекоза уселась на одну из пышных ромашек. Маленькая крылатая хищница, безжалостный тигр травяных джунглей. Солнце дробится в крошечных слюдяных пластинках крылышек…
Это сон, просто сон, и надо проснуться… проснуться… проснуться…
В ледяной, дребезжащей от холода тишине притаились огромные железные монстры. Они терпеливо поджидали, когда девушка в лавандовом платье окажется в прямой досягаемости, чтобы перестать прикидываться неживыми. Первой встрепенулась блестящая медными крыльями тварь, похожая на стрекозу.
«Мясо!» – взвизгнула она.
«Мясо!» – подхватили остальные чудовища: серебряные пауки, золотые скорпионы, латунные мухи.
Ожили и замигали разноцветными огоньками фасетчатые глаза, щелкнули челюсти…
– Мама, мамочка!!! – закричала Фэйм и бросилась бежать прочь.
Через ночной лес, через туман и снег, рыдая и взывая о помощи. Но никто не пришел и не встал у монстров на дороге с всесокрушающим мечом, и никто не спас…
Юная беззаботная Фэймрил Сааджи играла на фортепиано и пела негромким альтом:
– Висел разорванный парус унылою грязною тряпкой. И ветер над лодкой сбежавшей от боли и жалости плакал. А где-то играли на скрипках, и где-то смеялись и пели. Над Аверном плещется лето, но плыть все же надо на север…
– Почему вы выбрали такую грустную песню, девочка моя? От нее может приключиться меланхолия.
– Не знаю, папенька, не знаю…
А потом огромный железный скорпион догнал ее и одним щелчком клешни отсек правую руку по самое плечо. Больно! Как же это оказалось больно! Вся правая сторона тела онемела и… тогда Фэйм проснулась.
На левое ухо Мильда еще с юности глуховата была. Отец по нему врезал, когда узнал, что она ходила в пивную с Томмили и Басм. «Порядочные девушки по кабакам не ходют! – кричал он. – Тока шлендры всякие». И ка-а-а-ак даст со всего маху – чуть мозги не вышиб. С той поры Мильда не только на гулянки не ходила, но и ухом этим хорошо не слышала. Особых хлопот увечье ей не доставляло. Напротив, помогало даже. Ни тебе шума лишнего, ни ругни, если правое заткнуть кусочком пакли. Жалко только, так и не узнала вдова Монх, отчего не поладили мистрис и мистрил Джайдэв. Оно ж интересно, как у других-то мужей и жен бывает.
Потом, уже когда совсем стихли неразборчивые глухие голоса за стенкой, Мильда не выдержала и сунула нос в приоткрытую дверь. Так и есть – спали, повернувшись к друг дружке спинами, будто чужие и неродные.
«Зря, зря она мужика своего не приголубила, – расстроилась женщина. – Видно же, хороший мужик, упорный и незлой. Сразу же видно»
А еще у служивого что-то болело внутри, он вздыхал во сне и поджимал ноги к животу. Вот ведь бедолага! Ему бы попить чего-нибудь от желудка, а то весь зеленый.