Прайд окаянных феминисток - Волчок Ирина. Страница 4

— Справа от меня Вера, слева — Надя, — сказала тетя Наташа, не оглядываясь. — Мои племянницы. Девочки, это Тимур Романович.

Племянницы переглянулись, хитро ухмыльнулись, быстро покружились за ее спиной, несколько раз поменявшись местами, и опять замерли, таращась на Бэтээра весело и ожидающе. Если они действительно поменялись местами, то, на взгляд Бэтээра, все равно ничего не изменилось.

— Ничего не изменилось, — вслух подтвердила его впечатление тетя Наташа, так и не оглянувшись. — Справа — Вера, слева — Надя. Все время пытаются меня с толку сбить… Вера-Надя, принесите воды и поставьте чайник. Полина, вытри большой стол как следует и постели клетчатую скатерть. Вынь синенький сервиз… Любочка, ты не поможешь Полине чашки расставить? У тебя это особенно красиво получается…

— Нет! — торопливо сказал Бэтээр. — Какой чай? И так пол дня потерял! У меня сегодня работа срочная, а я разыскивать должен эту… Полину должен разыскивать! До инфаркта доведет, ей богу… Сколько там?.. Четвертый час уже! А? Что я должен думать?

— Зачем тебе думать? — тут же склочным голосом заорала Пулька. — Я тебе русским языком написала: поехала к тете Наташе! Буду в десять тридцать! Чего это сразу до инфаркта?! Меня менты обещали подбросить!

— В десять тридцать! — тоже заорал Бэтээр. — А сейчас уже сколько?! Я там с ума схожу! Откуда я знаю, где ты шастаешь?! В пубертатном возрасте!

— Сам ты в возрасте! — совсем взвиласьПулька. — Старый склеротик! Я тебе русским языком!..

— Пулька, я тебя все-таки выпорю, — с тихой яростью пообещал Бэтээр. — Ремнем. У меня солдатский ремень еще сохранился. Выпорю, Пулька.

Он замолчал, глубоко вздохнул и помотал головой. Ну никаких нервов же не хватит. Правда выпороть, что ли?

Кто-то подергал за штанину. Он глянул вниз — одинокая Любовь стояла, запрокинув голову в своем невероятном венке, и внимательно смотрела снизу ему в лицо.

— Бэтээр, это неправда, — снисходительно сказала она и понимающе улыбнулась. — Ты Полю не выпорешь.

— Откуда ты знаешь?..

Он вдруг страшно смутился, только сейчас сообразив, что свидетелями их с Пулькой очередной склоки стали посторонние люди. Тетя Наташа эта и дети. Дети! Господи, стыдно-то как… А все из-за Пульки, морды бессовестной, вон, хоть бы вид сделала, что осознает, так нет — хоть бы хны, стоит себе спокойненько, как будто так и надо… Впрочем, и Вера-Надя, и эта их тетя Наташа стоят себе спокойненько, посматривают с интересом, слушают внимательно… Как будто так и надо.

— Полина, когда ты обещала вернуться домой? — вдруг спросила тетя Наташа.

— В десять-тридцать! — с готовностью отрапортовала Пулька. — Я так и написала! Я бы устно сказала, но он еще до восьми смылся! Даже не разбудил! Я чуть не проспала!

— К делу не относится, — спокойно заметила тетя Наташа, и Пулька тут же заткнулась, с ожиданием глядя на нее. — А теперь, Полина, скажи мне, пожалуйста, который час. Только очень точно.

Пулька глянула на часы, которые Бэтээр подарил ей в честь успешного окончания седьмого класса, похмурилась, пошевелила губами и сказала:

— Двадцать минут четвертого… это значит — пятнадцать двадцать. Правильно?

— Правильно, — ласково согласилась тетя Наташа. — Молодец. Можешь посчитать, сколько часов прошло с десяти тридцати?

— Ой, — испугалась Пулька. — Я же нечаянно! Я же не написала, что вечера! Бэтээр, миленький, прости меня, пожалуйста! Я идиотка! А ты волновался! Братик, ну если хочешь — выпори меня… Может, тебе полегче станет! Я потерплю, ты не бойся!

Бэтээр просто не поверил своим ушам. Просто не поверил. Это не Пулька говорит. Сроду она ничего такого не говорила. Она просто по определению не могла ничего такого сказать. Она и слов-то таких не знает… Он подозрительно присмотрелся — может быть, кино показывает? Не хватало еще, чтобы ее тут всяким таким бабским штучкам научили! Да нет, не похоже, чтобы кино… Похоже, действительно переживает, сильно, чуть не до слез, и покраснела вся, как рак вареный. И Вера-Надя переживают, таращатся на нее с сочувствием, а на него поглядывают смущенно и виновато, будто это они время перепутали… И тетя Наташа, хоть и делает вид, что вся такая спокойная и строгая, а губу все-таки закусила, и брови над черными очками страдальчески дрогнули. Только одинокая Любовь стоит спокойно, держится за его штанину и смотрит на всех снисходительно и понимающе. Постояла, посмотрела, вздохнула и бормотнула себе под нос:

— Ну, что ж теперь… Ошиблась и ошиблась.

— Ну, что ж теперь, ошиблась и ошиблась, — повторил Бэтээр, стараясь не смотреть на Пульку, до того ему жалко ее было. Но для сохранения лица все-таки добавил: — Хотя в десять тридцать вечера — это тоже ничего хорошего. Что за дела — по ночам шастать… И район неспокойный. Детям опасно по ночам…

И с упреком глянул на эту тетю Наташу, которая сама приваживает чужих детей, а сама об их безопасности и думать не думает. Да еще когда вокруг такая криминогенная обстановка, что приходится с ружьем ходить… Вернее, в розовом кусте сидеть.

Тетя Наташа, наверное, поняла его взгляд, кивнула и ответила на невысказанные претензии:

— Действительно, домой надо раньше приходить, Я не знала, что Полина так запланировала… Но вообще-то ничего опасного, если ее обещали довезти менты… э-э-э… то есть омоновцы. Тут у нас они рядом живут, мы друзья. Они нам часто помогают, с ними мы в безопасности.

Ага, подумал Бэтээр, то-то она ружье из рук не выпускает.

Тетя Наташа опять угадала его мысли, вздохнула, сняла с плеча свое ружье, переломила стволы, вынула патроны, сунула их в карман халата, а ружье отдала Вере. Или Наде. И напомнила вполголоса:

— Мы ведь собирались чай пить. Да? Задания всем ясны? Выполняйте.

Девочки облегченно курлыкнули, Надя — или Вера — подхватила на руки одинокую Любовь, и все стайкой понеслись к дому.

— Какой чай? Я ж говорил, — начал было Бэтээр.

Но тетя Наташа повернулась, пошла к розовому кусту, на ходу оглянулась и поманила его рукой:

— Пойдемте. Наверное, нам все-таки надо поговорить. Я же вижу — вы ничего не понимаете. Ведь у вас есть вопросы, правда?

И он пошел за ней. Потому что поговорить и в самом деле надо бы. Бэтээр действительно ничего не понимал, а он не любил ничего не понимать. И вопросов за последние полчаса у него накопилось столько, что он и не знал, с какого начать. Хотя ехал сюда только с одним вопросом: какого черта Пулька чуть не каждый день вот уже почти месяц таскается к этой тете Наташе? Совершенно дома не бывает! А каждый вечер болтает по телефону с Тоськой или Нюськой по часу, и все — об этой тете Наташе! Не то, чтобы он был категорически против, но в чем дело-то? Вот пусть для начала и ответит, зачем она его Пульку привораживает.

Розовый куст был не один, это были настоящие розовые заросли, а в середине зарослей — аккуратная полянка, на которой уютно расположились старый деревянный диван с высокой спинкой и новый зеленый пластиковый столик перед ним. Напротив дивана, прямо над столиком, листва в розовых зарослях была аккуратно выстрижена, и в этом окошке открывался вид как раз на калитку и часть улицы перед ней. Амбразура.

— Как вас зовут? — спросил Бэтээр, сообразив, что не знает, как к ней обращаться. Ведь не будет же он называть ее тетей Наташей, в самом-то деле…

— Тетя Наташа, — сказала она, смутилась, покраснела как маков цвет и засмеялась. — Тьфу ты, вот въелось… Извините, я сразу не сообразила, что надо представиться… Психовала очень. Извините. Наталья Владимировна Лунина. Я работаю воспитательницей в детском саду…

— Кем? — поразился Бэтээр. — Где? В детском саду?! А в свободное время в засаде с ружьем сидите?! И в людей стреляете!

— Приходится, — спокойно сказала эта детсадовская воспитательница, устраиваясь на диване за столом и привычно поглядывая в амбразуру между ветвей. — В засаде сижу, да… Что ж поделаешь, приходится. А в людей я не стреляю, что вы! Я в подонков стреляю. Это разве люди? Да вы садитесь, здесь чисто и удобно…