Прайд окаянных феминисток - Волчок Ирина. Страница 6

Опять он за Полину боится. Как бы та с уголовницей не связалась.

— Какие обвинения? — возмутилась Наталья. — Во-первых, я защищала ребенка, а во-вторых, он на меня напал! Необходимая самооборона. А что с лестницы свалился — так пьяный был. Подонок. Я ж говорила… Он мне две раны нанес. Режущие. Мог бы вообще зарезать. И что тогда с Любочкой было бы?

Для наглядности она оттянула вырез халата у горла и задрала подол, демонстрируя ему два тонких красных шрама — под ключицей и на бедре, — совсем свежие шрамы, еще даже шелушатся. И чешутся, заразы, как комариный укус. В общем-то, и опасны они были не больше комариного укуса, но впечатление производили нужное — и на ментов, которые этого подонка увезли, и на свидетелей, которые появились потом, и на следователя того… На брата Полины эти шрамы тоже произвели впечатление. Вон как уставился. Опять на лице вся работа мысли отражается: а вдруг вот так, с ножом, на Полину бросятся? Раз уж вокруг такая страшная криминогенная обстановка. Ладно, хватит его пугать.

— Только между нами, — доверительно сказала Наталья, и понизила голос, и оглянулась совсем так, как недавно он. — Это я сама порезалась. О стекло. Когда я на этого подонка кинулась, у него бутылка упала. Ну и разбилась, конечно. А я не обратила внимания, нервничала сильно. Вот и порезалась. Но в протоколе записано, что это он напал. Вы меня осуждаете?

— Мистификация? — нерешительно спросил брат Полины и протянул руку, чтобы потрогать ее шрам на бедре.

Наталья опомнилась, одернула подол, поправила ворот и почувствовала, как огнем запылали щеки. И что за напасть такая — обязательно краснеет в самый неподходящий момент!

— Какая мистификация?! — возмутилась она, очень надеясь, что ее румянец брат Полины воспримет как проявление справедливого негодования. — Настоящие боевые раны. До сих пор еще болят… — она чуть не сказала «и чешутся», но вовремя спохватилась и со вздохом докончила: — … и ноют. Пойдемте-ка чай пить. Девочки уже все приготовили. Пойдемте, пойдемте, не надо обманывать ожидания детей… Лишние пятнадцать минут отдыха ведь не нанесут непоправимого вреда вашему бизнесу? Ну вот. А дети рады будут. Вы им понравились. И Полина рада будет. Она вами гордится. Все время только о вас и говорит: брат то, брат се, он у меня такой, он у меня сякой…

Она болтала всякие глупости, потому что растерялась: он как-то уж очень пристально уставился на нее, рассматривал совершенно откровенно, серьезно, подробно и вроде бы с некоторым недоверием, а потом вдруг с тем же недоверием сказал:

— Тетя Наташа. Надо же… Вам сколько лет?

— Тридцать пять, — ответила она и на всякий случай опять надела черные очки и прилепила на нос бумажку. — Почти. А что такое?

— Мистификация, — повторил брат Полины, теперь уже без вопросительной интонации. — Чай… Ладно. Правда пить хочется. Надеюсь, лишние пятнадцать минут отдыха не разрушат мой бизнес до основания. Тем более что пятнадцати минут нам не хватит. Сколько вам надо времени, чтобы собраться?

— Куда собраться? — не поняла она.

— Ко мне, — нетерпеливо сказал брат Полины, поднимаясь с дивана и осторожно пробираясь сквозь розовые заросли во внешний мир. — К нам с Пулькой. Поживете всей семьей у нас до суда. Квартира у нас огромная, все поместитесь — и еще место останется. А то сколько можно в кустах с ружьем сидеть? Может, и правда все не так уж страшно, но мало ли… Алкаш — это уже опасно, а если еще и садист… Черт его знает, на что он еще способен, если уж так с собственным ребенком… Нет, лучше у нас. Безопасней. У меня друзья есть — любой ОМОН отдыхает. Служили вместе. На всякий случай позову на время. И Пулька из дому бегать не будет. В общем, собирайте быстренько все необходимое — и в путь. Все понятно?

Все понятно, что ж тут не понять. Он мужчина, он имеет право решать, он уже все решил, возражения не принимаются и женщина должна знать свое место. Терпение, терпение и еще раз терпение…

— Спасибо большое, — тепло поблагодарила Наталья, выбираясь за ним из розовых зарослей. — Это очень великодушное предложение! Я просто растрогана. Но уверяю вас, в бегстве нет никакой необходимости. Если бы действительно опасность — тогда конечно… Разве я решилась бы подвергать детей опасности? Боже упаси! А потом — это ведь наш дом, наша жизнь, устоявшийся быт, определенный режим, свои привычки… И вдруг всей толпой — в чужую квартиру! Как вы себе это представляете? Сразу все нужное собрать — это же просто невозможно… Даже если на несколько дней… И дом бросать нельзя. Он тут же придет в упадок. И огород тоже… Вон какой ливень был! Сейчас же сорняки попрут как сумасшедшие! За несколько дней они же все заглушат! Мы с ними потом ни за что не справимся! А у нас в этом году и кабачки, и помидоры, и огурцы очень удачные… А морковь! Морковь уже прореживать пора! Если сейчас запустить — какая морковь вырастет? Да никакая не вырастет! И что нам тогда зимой делать?.. Без моркови?.. И вообще без всего?.. В смысле — без овощей?..

Брат Полины вдруг остановился, как вкопанный, она даже чуть не налетела на него. Что это он такой резкий? Принял новое решение? Например, не эвакуировать их из собственного дома, а поселиться у них и охранять Полину лично. Хотя это вряд ли — у него там бизнес какой-то, он человек занятой, ему в засаде сидеть некогда. Ну ладно, придется идти на крайние меры, ведь он действительно уверен, что Полине здесь угрожает опасность.

— А Полине я запрещу сюда пока приезжать, — пообещала Наталья. — Она девочка послушная, она все поймет, дома пока посидит, ничего… А вы перестанете за нее волноваться. Правильно? Ну вот. Видите, как мы все хорошо решили!

— Это кто послушный? Это Пулька послушная? — недоверчиво спросил брат Полины. И смотрел на нее прямо-таки с подозрением.

И вот почему они думают, что любой их приказ все должны выполнять немедленно, очень точно, и при этом — с восторгом?.. Ни в коем случае не подвергая сомнению целесообразность этого приказа?.. И даже не интересуясь, с какой стати они вообще раздают приказы направо и налево?.. А если кто-то их приказы выслушивает без восторга, — так тут же сразу и непослушная! Терпение, терпение и еще раз терпение. Наталья улыбнулась как можно ласковее и сказала фирменным детсадовским голосом, которым обычно разговаривала с бестолковыми родителями:

— Полина очень послушная. Она слушает всегда очень внимательно. Понимаете? И умеет понимать аргументы, сопоставлять и анализировать… И решения принимает правильные. Правда, есть одна проблема — она довольно внушаема. Иногда поддается постороннему влиянию. Но это еще и возраст… Я надеюсь, что она эту проблему перерастет. Главное — это чтобы девочка не выросла рабыней. Вы со мной согласны?

— Вы надо мной смеетесь. Из Пульки — рабыня? Смеетесь, — догадался брат Полины после минутного размышления.

Неужели правда догадался? Наталья присмотрелась к нему повнимательней… Ничего он не догадался. Просто не поверил — и все. Вообще-то правильно не поверил. Из Полины рабыня, как из нее, Натальи, — балерина. Но что не поверил — это нехорошо. И что это у них у всех за привычка такая — не верить женщинам?

— О-о, — сказала она серьезно и печально, и даже черные очки сняла, чтобы глядеть ему в глаза — для большей убедительности. — Поверьте моему огромному опыту… Вы даже представить себе не можете, что случается с детьми, волю которых постоянно подавляют… Пытаются сломать характер… Пресекают всякую инициативу… О-о-о!

Наталья, может быть, еще чего-нибудь вспомнила бы из той книжечки какого-то американца — кстати, совершенно дурацкой книжечки, бестолковой и претенциозной, автор, наверное, живых детей только в кино видел… В американском кино, естественно, где дети общаются с привидениями, стреляют направо и налево из всех видов огнестрельного оружия, а потом перешагивают через трупы и радостно докладывают друг другу: «Й-й-йес! Мы это сделали!» Совершенно непонятно, зачем эту книжку перевели. Может, подумали, что это пародия? Но всяких страшненьких формулировок в книжке было много, и при необходимости Наталья их с удовольствием использовала. Как правило, на бестолковых родителей они производили впечатление. На брата Полины тоже произвели впечатление, только крайне негативное.