Концерн - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич. Страница 64

Они уже почти замкнули круг, так и не обнаружив никаких следов. Вернее, следы-то были, да все больше одиночек. Если только хунхузы не разбрелись поодиночке, во что верилось с трудом. В это время заметили одного китайца – тот брел с вязанкой хвороста. Понятное дело, в лесок за дровами ходил. Направление он выдерживал строго на село – знать, домой возвращается. Вот и ладушки. Был у них один солдатик из Благовещенска, что знал китайский, – не в совершенстве, но объясниться мог вполне.

Мужичок поначалу запирался. Спрашивали, уговаривали, обещали награду, грозили. Без толку. Но Гаврилов и все остальные уже уверились, что хунхузы никуда из села не уходили. Может, и продолжат путь ночью, а может, и нет.

Вот тут-то подчиненные Семена впервые и увидели, что значит экспресс-допрос в полевых условиях. Гризли, как его и учили в свое время, постарался отстраниться, представить, что просто делает работу, – раньше помогало. Но, как видно, долгое отсутствие практики все же сказалось: едва самому не стало плохо. Живой ведь человек, да и не война идет, а перед ним не противник. Но пересилил себя. Хорошо хоть китаец запирался недолго, до инвалидности дело довести не успел. Ну и слава богу.

Однако перед подчиненными их взводный предстал совсем в ином свете, и если у кого вызывали сомнение его манеры, совсем не присущие офицерам, то этот день все расставил на свои места. Непонятно до конца – стали его бояться или просто безмерно зауважали, – но его авторитет взлетел весьма высоко.

Как выяснилось, хунхузы и впрямь сейчас находились в селе, всего их было десятка три, имелось много оружия. Что это значит, было непонятно, толком он объяснить так и не смог – крестьянин, что с него взять, но как минимум десять винтовок у них есть, а это уже немало. Русских опоили, как – китаец не знал, утверждал, что к этому не имеет никакого отношения, но, скорее всего, бандитам кто-то помогал. Ведь у кого-то они сейчас обретались. Стали спрашивать дальше.

Село есть село, так что скрыть что-либо сложно: кто-то что-то слышал или видел, сказал соседу, тот другому, пошли слухи. Вообще, деревенские слухи можно смело делить на три или четыре, но та самая четверть является правдой. Так вот, из всего потока информации, вываленной крестьянином, вытекало следующее. Хунхузы сейчас в селе и уходить не собираются, так как у них давние делишки с местным чиновником. Пленные русские также там. Как собирался чиновник обставить дело с выкупом и при этом остаться в стороне, было непонятно. От людей чиновник в настоящий момент не таился, так как теперь хунхузы были как бы уже и не бандитами, а борцами за свободу от иностранцев, стремящимися к разрушению ненавистной дороги.

Одним словом, все сводилось к тому, что нужно идти в село и брать дом чиновника штурмом. Риск, конечно, есть: пленных при штурме могут и убить, опять же можно потерять людей – как ни крути, по местным меркам, даже если у бандитов только те десять винтовок, банда вооружена до зубов. С другой стороны, могли подняться селяне и ударить в спину: русских, а уж тем более тех, кто относился к строительству железной дороги, сильно не любили. Но бросать своих не дело.

– Значит, так. Этого китайца связать. Ничего с ним не станет, потом кого пришлем, а раньше времени ему в селе делать нечего.

– Дождемся ночи, ваш бродь? – явно намекая на то, чтобы сделать все по возможности тихо, дабы селяне не поднялись, поинтересовался Фролов.

– Нет, Николай. Расположение строений нам неизвестно, местность также незнакомая, так что ночью все преимущества будут на стороне хунхузов. – Ну вот, опять нормальный человек – и не скажешь, что еще недавно хладнокровно кромсал живого китайца, а продолжай тот упираться – порезал бы на ремни, отчего-то в этом никто не сомневался. – Тимохин, – обратился он к унтеру, командиру третьего отделения, – ты со своими людьми обойдешь усадьбу с тыла, и чтобы ни одна гнида не ушла.

– Дак как же, ваш бродь? Там их три десятка, да хозяин, да холопы, а вас только одиннадцать.

– С этим мы разберемся. Тебе задача твоего отделения ясна?

– Так точно.

– Иди занимайся. Фролов, отделение для постановки задачи. – И когда все собрались вокруг командира, продолжил, уже понизив голос, – незачем остальным слышать: – Значит, так. Работаем по парам и только с наганами – в ближнем бою, да еще в помещениях, драгунки будут только мешать. Прежде чем войти в помещение, забрасываете туда гранату.

– А если наши?

– Не будет там наших. Их держат в каком-нибудь подвале, иначе и быть не может, потому что они не должны видеть ничего, чтобы потом не выдать чинушу.

– А если китаец врет?

– Сомневаюсь. Местные власти уже плотно увязались с бандитами и бунтовщиками, так что уверен, что все правда. Просто вокруг все еще много русских войск, вот и скрытничает. Дальше. Входим все со стороны улицы через забор и ворота, бьем всех подряд, за спиной не оставлять никого, если начнут отступать, то ринутся на задний двор и дальше в поле, – а там парни их встретят. И запомните: там только противник, никаких сомнений, увидел – убил, баба, мужик – без разницы.

– Да как же так-то?

– А вот так, Васюков, – отрезал Гаврилов. – В спину и баба стрельнуть сможет или нож сунуть, а вы мне нужны живые и здоровые. Вопросы?

– Понятно все, Семен Андреевич, – за всех ответил Фролов. А чего непонятного, все сказано.

Гаврилов испытывал двоякое чувство: с одной стороны, не дело вот так, без подготовки, ломиться нахрапом, можно и людей положить, и своих не спасти. С другой, иного выхода он не видел. Если только чинуша заподозрит, что он под колпаком, то к гадалке не ходить – постарается избавиться от опасных пленников: жизнь – она дороже серебра и злата.

Выждав необходимое время, чтобы третье отделение заняло свои позиции, Гаврилов со своими людьми выскочил из леска и, нахлестывая лошадей, вихрем понесся к селу, вздымая тучи пыли, распугивая деревенских кур и собак, заставляя прохожих вжиматься в глинобитные заборы: попасть под копыта лошади, несущейся во весь опор, – верная смерть, так что лучше убраться с дороги.

Подскакав к усадьбе местного властителя – а кто же он еще-то, – бойцы осадили лошадей и прямо с седел стали запрыгивать на высокий забор. Если бы кто из казаков видел этот маневр, то непременно презрительно сплюнул бы: что поделать, джигитовка не входила в перечень преподаваемого на заимке. Но все равно получилось довольно быстро, хотя и коряво.

Едва первые бойцы оказались на ограде, как тут же затрещали частые выстрелы. Как оказалось, во дворе вполне хватало целей, и наряду с хорошо одетыми обитателями подворья нашлись там и те, кто был одет похуже, а попросту кто во что горазд, – эти, наверное, и есть хунхузы. Нет. Неправильно. Они здесь все хунхузы – думать иначе никак нельзя.

Гаврилов вскинул наган и нажал на спуск – довольно туго, но за время долгих тренировок и после сожженных пары-тройки сотен патронов вполне себе привычно. Мужчина согнулся и сунулся лицом в каменную мостовую двора. С этим все. А других во дворе уже и не видно. Семен, обладая большими габаритами, слегка замешкался, так что парни уже прошерстили территорию. Бросок с забора на землю – и, пригнувшись, вихляя и выписывая замысловатую кривую, словно пьяный, очень быстрый пьяный, он помчался к главному строению – большому дому, до которого было шагов тридцать.

– Николай, флигель!

– Понял!

– Андрей, заходи справа!

– Есть!

– Прохор, слева!

– Сделаю!

– Остальные вперед!

Все происходило настолько стремительно, что Семен сам себе удивлялся, как это у него получается – охватывать всю картину, да еще и успевать отдавать распоряжения. Понятно, что лучше распределить цели заблаговременно, но такой возможности он не имел. Все, что было ему по силам, – это разбить парней на двойки да определить общее направление атаки, оставляя уточнения на потом. Сам он остался в одиночестве, посчитав, что напарник ему будет только мешать.

Кто-то выбил окошко, и в проломе появился ствол винтовки, Семен навскидку выпустил две пули: попал в район проема – и то хлеб. Одна из пуль выбила из стены фонтанчик пыли справа. Вторая расщепила раму, разбив стекло в соседней от стрелка фрамуге. Не суть. Винтовка дрогнула, ствол повело вправо – как видно, стрелок инстинктивно укрывается за простенком. Резкий, как удар плетки, звук винтовочного выстрела, но пуля уходит в каком-то только ей известном направлении, вверх и в сторону. Хунхуз все же нажал на спуск – нервы не выдержали. Гризли уходит вправо. Как и когда в его руке оказалась граната, он и сам не взялся бы объяснить – сейчас он действовал практически на одних рефлексах.