Глинглокский лев. (Трилогия) - Степной Аркадий. Страница 112

Проводник обреченно кивнул и приложился к кружке. А барон отыскал взглядом пожилого эльфа, ответственного за магическое оснащение, и приказал:

— Готовьте следующую фею.

Эльф на мгновение замялся, но, наученный горьким опытом, промолчал. Впрочем, барон и без его напоминаний прекрасно знал, что каждая фея обходится им в бешеные деньги, но отступать барону было некуда.

Перемирие! Перемирие! — прокричал Радко, врываясь в лавку подобно пыльному летнему вихрю.

Что ты все время орешь, постреленок?! — в сердцах воскликнул Трамгель, уронивший от неожиданности рулон ткани, и тут же потребовал: — Будь добр, успокойся и объясни по-человечески.

Радко поспешно отдышался и, стараясь говорить сдержанно, выпалил:

Перемирие, господин Трамгель. Гномы и эльфы запросили перемирие, они хотят вести переговоры… Правда, здорово?

Правда, правда, — пробурчал Трамгель, улыбаясь и лихорадочно прокручивая в голове информацию. — Если ты, конечно, по своему обыкновению ничего не напутал.

Ну вот, скажете тоже, — обиженно протянул мальчик. — Я собственными ушами слышал, как на городской площади глашатай графа объявил, что посланцы короля Торбина и герцога… этого, как его там, Дриэля, кажется…

— Эландриэля, — машинально поправил его Трамгель.

Да, точно — Эландриэля! — обрадовался Радко. — Так вот, их посланцы запросили пятидневное перемирие для проведения переговоров.

Переговоров о чем? — спросил Трамгель.

Не знаю, — растерялся Радко. — Но все вдруг так обрадовались. Это ведь хорошая новость, верно? — спросил он, внезапно обеспокоившись.

Верно, верно, — успокоил его Трамгель и, порывшись в кармане, вытащил леденец на палочке. — На вот тебе, вроде как награда за хорошую новость.

Спасибо, господин Трамгель! — воскликнул Радко, поспешно засовывая леденец в рот. — Вы самый лучший хозяин на свете, — сказал он совершенно искренне, восхищенными глазами взирая на своего толстого одноногого хозяина.

Тьфу на тебя, — смутился Трамгель. — Иди лучше, вместо того чтобы подхалимничать, позазывай клиентов. Вдруг кто и заглянет с радости.

Мальчишка с готовностью кивнул, прокрутился от избытка энергии вокруг себя на одной ноге и бросился на улицу. А через мгновение его звонкий голос наполнил жизнью притихшую с приходом войны торговую улицу:

— Ткани, ткани, лучшие ткани в мире в лавке купца Трамгеля! Лучшего купца нашего города! Лучшие ткани в лавке лучшего купца, не проходите мимо!

Трамгель покачал головой и развел руками, дескать, что еще ждать от мальчишки, распираемого восторгом. Старая Хейтель, выглянувшая на шум из кухни, улыбнулась ему и спросила:

— Куры почти готовы, хозяин, прикажете подавать?

Трамгель вдохнул аромат, распространившийся по лавке из кухни, и мечтательно зажмурился:

Жареные куры с печеной картошкой и свежей зеленью?

Угу, — кивнула Хейтель и добавила: — А еще горячие лепешки с тмином и молодое честерское вино, привезенное за три дня до осады. Специально для птицы его сохранила, — не удержалась от хвастовства старуха.

Ах, как хорошо все это звучит… — протянул толстяк, покачивая головой в такт одному ему слышимой мелодии живота.

Ох ты ж, старость не радость, — неожиданно спохватилась старуха, — чуть не забыла. Еще яблоки будут. Старуха Ималья утром принесла, ваши любимые, рэтклифские золотые.

Ну надо же, еще и яблоки будут! — обрадовался Трамгель, и никто в мире не смог бы заметить в его голосе испытываемую им тревогу. — Хороший сегодня день, Хейтель. Душный, но хороший.

Это верно, — поддакнула старуха и снова спросила: — Так что, подавать обед или как?

Подавать, — решительно сказал Трамгель, — но не сейчас, а минут через двадцать. Необходимо еще кое-что подсчитать.

Ну что ж, через двадцать так через двадцать. Я за это время как раз сливки успею взбить. Для десерта.

— Ох, старая, — Трамгель шутливо погрозил ей пальцем, — доведешь ты меня до смерти через обжорство. Ох доведешь.

И, улыбаясь, пошел вверх по лестнице в свой кабинет. А старая Хейтель, шутливо отмахнувшись от слов хозяина, скрылась на кухне, бормоча себе под нос, что от хорошей еды еще никто не умирал, а ежели кто все ж таки и умер, так тому человеку только позавидовать остается, ибо смерть эта приятная и завидная.

Трамгель тщательно закрыл дверь и, устроившись в своем старом кресле, задумался. На его лице попрежнему была улыбка, но даже простодушный обыватель без труда распознал бы в ней накинутую искусным актером маску.

Мысли в его круглой большой голове проносились бурным и стремительным потоком.

Перемирие, четыре дня бесплодного штурма — и перемирие. Случилось то, чего у эльфов в этой войне еще не было. Случилось то, что он в последние дни предвидел и о чем изо всех сил старался предупредить своих, но не смог. Случилось практически невозможное. За считаные дни маршал Годфри и его офицеры сделали из горожан и крестьян злых и готовых стоять до конца солдат. Это было немыслимо, он сам послал множество сообщений о слабости лондейлского гарнизона и прогнозируемом успехе быстрого штурма. А когда понял, что ошибся, что недооценил, стало поздно. Этот проклятый Злотарь закрыл город, закрыл чисто и профессионально. Закрыл так, что Трамгель, несмотря на весь свой опыт, не смог его переиграть. И как следствие — огромные эльфийские потери, утопленные в крови перворожденных бесплодные штурмы и, наконец, перемирие. Перемирие, предложенное не людьми, а перворожденными, признавшими этим свое поражение в первые дни осады. А ведь все могло пойти подругому, если бы он смог переиграть своего визави, выкормыша старика Честера «простака» Злотаря. Тогда эльфы не пошли бы на убийственный штурм. Нет, вместо этого они обложили бы город со всех сторон, подогнали бы катапульты, провели подкопы, построили бы осадные башни. Дней двадцать, и город хрустнул бы в стальных ладонях, обнажив свое сладкое ядрышко. А вместо этого… большие потери и, что более страшно, подорванный боевой дух атакующей армии и потерянное время.

Ну что ж, перемирие в первую очередь как раз и означает, что в лагере герцога и короля гномов приняли-таки решение перейти к правильной осаде. Лучше уж поздно, чем никогда. Вот только запрошенные пять дней — это слишком мало. Не значит ли это, что готовится еще одна наспех подготовленная авантюра? Или это всего лишь хитрость? Дьявол, почему же все-таки всего пять дней? И как же необходима ему сейчас связь. Он столько лет просидел в подполье, столько лет внедрялся в ожидании этого самого момента. И вот время наконец пришло, время действовать. А он без связи. Дьявол!

Хозяин! — прокричал старушечий голос, прерывая его размышления. — Откройте дверь, я принесла обед!

Сейчас, сейчас! — выкрикнул в ответ Трамгель, быстрым движением разметав на столе бумаги. Словно он и в самом деле все это время что-то подсчитывал.

Постукивая деревянной ногой, он подошел к двери и открыл защелку. Хейтель внесла в кабинет большой, заполненный яствами деревянный поднос. Донеся его до стола, она застыла и многозначительно хмыкнула, кивком указав на разбросанные бумаги.

— Уберу, уберу, — проворчал Трамгель, собирая бумаги в аккуратные стопки и освобождая стол.

Старуха выгрузила с подноса миски и, проскрипев:

— Приятного аппетита, хозяин, — заковыляла к выходу.

Толстяк, удовлетворенно мурлыкая себе под нос игривую песенку, повязал на шею салфетку и радостно потер руки, предвкушая обильную трапезу. Старая служанка вышла из кабинета и плотно прикрыла за собой массивную дверь — она знала, что хозяин страсть как не любит, когда его что-либо отвлекает от хорошего обеда. Сухо щелкнула хитроумная защелка на двери, сделанная в свое время хозяином кабинета собственноручно, и выражение лица толстяка мгновенно переменилось. Продолжая напевать веселую песенку, он встал и вытащил из потайного кармана маленький складной ножик с простой рукоятью из яблоневого дерева. Не обращая внимания на источавшие соблазнительный аромат яства, он придвинул к себе миску с тремя золотистыми яблочками, которые в городе все почему-то называли рэтклифскими. Раскрыв нож, он достал из кармана чистый платок и аккуратно протер матовое лезвие.