Шипы и лепестки - Робертс Нора. Страница 16

— Я помогу, — вызвалась Лорел. — Они заказали торт из ванильного бисквита с малиновым муссом, украшенный итальянскими меренгами и простыми цветами в стиле цветов Эммы, и еще пирожные ассорти и мятные конфеты. Последние штрихи на торт я должна нанести около пяти часов, следовательно, вполне успею помочь Эмме.

— Итак, в пятницу обычный прием, за исключением букетов и бросания подвязки. Репетиция днем в четверг, тогда и проработаем возможные накладки. Переходим к субботе…

Эмма всю жизнь мечтала о любви, такой же красивой, как любовь ее родителей. История их встречи и любви до сих пор казалась ей волшебной сказкой. Давным-давно юная девушка из Гвадалахары пересекла континент, добралась до огромного города Нью-Йорка и начала работать в фирме своего дяди, предоставляющей услуги по уборке домов и уходу за детьми. Усердно убирая чужие дома и нянчась с чужими детьми, Лючия мечтала о собственном — пусть маленьком — уютном доме вместо шумной дядиной квартиры и деревьях и цветах вместо пыльной мостовой. А еще она мечтала о магазинчике, где смогла бы продавать красивые вещицы.

Однажды дядя рассказал Лючии о мужчине, живущем в десятках миль от Нью-Йорка в месте под названием Коннектикут. У мужчины умерла жена, и его маленький сын остался без матери. Вдовец покинул город в надежде найти покой и, возможно, как думала Лючия, желая избавиться от слишком болезненных напоминаний о потерянном счастье. Он нуждался в тишине, поскольку был писателем, а из-за частых путешествий — в человеке, которому мог бы доверить своего сынишку. Та женщина, что ухаживала за ребенком все три года после смерти матери, решила вернуться в Нью-Йорк.

Так жизнь Лючии сделала крутой поворот. Девушка переехала из большого города в величественный особняк Филипа Гранта и его сына Эрона. Мужчина оказался красивым, словно сказочный принц, и, как сразу поняла Лючия, очень любил своего сына, однако в глазах его светилась скорбь.

Пока Филип Грант создавал свою книгу, Лючия готовила еду, убирала дом, нянчила Эрона. Она полюбила мальчика, а тот, переживший за свои четыре года множество перемен, поначалу сторонился новой няни, но вскоре тоже полюбил ее, хотя не всегда ее слушался. В общем-то, его шаловливость радовала Лючию. Абсолютное послушание огорчило бы ее, ибо она не считала это естественным для маленького ребенка. Вечерами Лючия и Филип часто разговаривали об Эроне, книгах или самых обычных вещах, а когда Филип уезжал по делам, Лючия скучала по этим разговорам… она скучала по нему.

Иногда, глядя из окна, как Филип играет с Эроном, Лючия всем сердцем тянулась к нему и не знала, как часто он испытывает те же чувства. Филип боялся, что, если признается, Лючия их покинет, а Лючия боялась, что, если откроется ему, он отошлет ее прочь.

Но однажды весной под цветущими ветвями вишневого дерева рядом с качающимся на качелях маленьким мальчиком, которого они оба любили, Филип взял ее за руку и поцеловал. А когда деревья взорвались буйными осенними красками, Филип и Лючия уже были женаты. И с тех пор жили счастливо.

«Разве удивительно, — думала Эмма воскресным вечером, направляя фургон на заставленную машинами подъездную дорожку родительского дома, — что я родилась романтиком? Разве можно вырасти в семье с такой историей и не желать такого же счастья для себя?»

Ее родители любили друг друга тридцать пять лет. В большом викторианском доме они вырастили четверых детей, построили прекрасную жизнь, и Эмма не собиралась довольствоваться меньшим.

Она заранее предупредила, что опоздает на семейный ужин, но, достав из фургона цветы, все равно поспешила к парадному входу. Обнимая одной рукой вазу, она распахнула парадную дверь и направилась на разноголосый шум, такой же безудержный, как обожаемая ее мамой яркость,

В столовой за большим столом сидели ее родители, двое братьев с женами, сестра с мужем, племянницы и племянники, а сам стол ломился от еды, которой хватило бы для прокорма маленькой армии, которая, собственно, здесь и собралась.

— Привет, мамочка! — Эмма подошла к Лючии, поцеловала ее в щеку и только потом поставила цветы на буфет и, обойдя стол, поцеловала Филипа. — Здравствуй, папуля.

— Ну, теперь это действительно семейный ужин. — В голосе Лючии до сих пор слышались знойные мексиканские напевы. — Садись скорее, пока прожорливые поросята не съели всю еду.

Самый старший племянник Эммы с готовностью захрюкал и ухмыльнулся. Эмма села рядом с ним. Эрон передал ей тарелку.

— Спасибо, я умираю с голоду. — Эмма кивнула брату Мэтью, поднявшему бутылку с вином. — Не молчите. Я хочу поскорее войти в курс дела.

— Сначала главные новости. — Сидевшая напротив сестра Селия взяла мужа за руку, но, прежде чем она успела вымолвить еще хоть слово, Лючия радостно воскликнула:

— Ты беременна!

Селия рассмеялась.

— Вот вам и сюрприз. В ноябре мы с Робом ожидаем третье — теперь уж точно последнее — прибавление.

Все наперебой стали выкрикивать поздравления, а самая младшая представительница семейства с энтузиазмом забарабанила ложкой по перекладине высокого стульчика. Лючия бросилась обнимать дочь и зятя.

— О, нет на свете новостей счастливее, чем известие о будущем ребенке. Филип, у нас будет еще один малыш.

— Осторожнее, любимая. В последний раз, когда ты мне это сказала, появилась Эммелин.

Лючия, смеясь, подошла к мужу, обняла, прижавшись щекой к его щеке.

— Теперь всю тяжелую работу выполняют дети, а нам остаются веселые игры.

— Эм до сих пор отлынивает, — упрекнул Мэтью, ткнув рукой в сторону Эммы и грозно сведя брови.

— Она ждет мужчину такого же красивого, как ее отец, и не такого надоедливого, как ее брат. — Лючия лукаво взглянула на сына. — А такие мужчины не растут на деревьях.

— Я в поиске. — Эмма самодовольно улыбнулась брату и отрезала первый ломтик жареной свинины.

После ужина, когда все уехали, Эмма задержалась, чтобы прогуляться с отцом по саду. Любить цветы и растения она научилась у него.

— Как продвигается книга, пап?

— У меня творческий кризис.

Эмма рассмеялась:

— Ты всегда так говоришь.

— Потому что на данной стадии это всегда правда. — Филип обнял дочь за талию. — Семейные ужины и копание в земле отвлекают, и когда я возвращаюсь за письменный стол, все оказывается не таким страшным, как я думал. А как твои дела, красотка?

— Хорошо. Правда хорошо. Мы все время заняты. На этой неделе выяснилось, что прибыли выросли, и я теперь только и думаю, как же нам — мне — повезло. У меня есть любимое дело и лучшие на свете подруги. Наш бизнес процветает, мы счастливы. Я счастлива.

Отец с дочерью увидели Лючию, пересекавшую лужайку с курткой в руках.

— Филип, уже прохладно. Хочешь простудиться и изводить меня жалобами?

— Ты меня разоблачила.

— Да, вчера я видела Пэм, — вспомнила Лючия о матери Картера, закутывая покорного мужа в куртку. — Она просто светится от счастья. Я тоже рада, что двое моих любимых ребят полюбили друг друга. Пэм всегда была мне добрым другом и поддерживала нас, когда многих шокировало намерение твоего отца жениться на прислуге.

— Дурачье, они не поняли, что я просто заставил тебя работать бесплатно.

— Практичный янки. — Лючия прижалась к мужу. — И такой ловкий надсмотрщик.

Эмма с удовольствием наблюдала за родителями.

— На днях Джек сказал мне, что ты самая прекрасная женщина на свете и он ждет не дождется, когда ты согласишься сбежать с ним.

— Напомни, чтобы я избил его, когда увижу, — сказал Филип.

— Он такой обаятельный. Может, тебе и придется драться с ним из-за меня, — пошутила Лючия.

— А если я вместо этого помассирую тебе ножки?

— Договорились. Эммелин, если встретишь мужчину, который отлично массирует ноги, присмотрись к нему. Этот талант компенсирует многие недостатки.

— Я запомню. А сейчас мне пора. — Эмма раскинула руки и обняла родителей. — Я люблю вас.

Уже направляясь к фургону, Эмма оглянулась и замерла, увидев, как под вишневым деревом отец взял маму за руку и поцеловал.