Зов ангела - Мюссо Гийом. Страница 31

Помолчав немного, Джонатан начал свою исповедь. Со времен своего медиауспеха он был привычен к различным телешоу и хождениям по интервью. Но вот уже два года, как не слушал себя говорящим, и теперь ему было странно обнаружить, насколько его манера говорить и произношение были тогда полны эмоций и страданий:

— Я прибыл в Париж 31 декабря, в конце дня. В этом году зима была холодной по всей Франции. За неделю до этого шел снег, и в некоторых местах столица стала похожа на горнолыжный курорт…

19*

Пересечься на дороге

Успех не всегда является доказательством расцвета, он часто представляет собой побочный результат скрытого страдания.

Борис Цирюльник

Париж

Двумя годами ранее

31 декабря 2009 года

Прямо в аэропорту я арендовал автомобиль, немецкий седан, удобный и надежный, способный помочь мне проделать путь в приятных условиях. Я мог бы совершить перелет до Тулузы, но из-за праздников похороны моего отца были перенесены на 2 января, и идею провести рождественскую ночь с сестрой и ее мужем пришлось отбросить.

Так что я решил доехать до Оша на автомобиле, выехав на следующий день вечером. А пока мне оставалось как-то убить двадцать четыре часа. Я не спал три дня и рассчитывал положить конец своей затянувшейся бессоннице. Я мечтал о наборе таблеток, которые могли бы сразить целый полк, но у меня не было с собой лекарств, а найти врача в такое время было нелегко. Прежде всего мне нужно было найти отель, потому что тот, в котором я обычно останавливался, в VI округе, был полностью забит.

— У нас под завязку, — сухо ответили мне на ресепшн.

Обычно, даже когда я приезжал неожиданно, менеджеры отеля как-то выкручивались, чтобы принять меня с большой помпой, потому что я был Джонатаном Лемперером, потому что для них было большой честью то, что я выбрал именно их заведение, потому что они вывесили мою фотографию с автографом у себя в салоне, рядом с прочими VIP-персонами, которые останавливались здесь. Но новости распространяются быстро, и теперь сотрудники были осведомлены о моем «разжаловании», а посему никто не сделал ни малейших усилий, чтобы помочь мне. Я знал нескольких людей в гостиничном и ресторанном бизнесе, но у моего мазохизма были границы, и я решил не отдавать то, что от меня осталось, им в подарок. После нескольких телефонных звонков я наконец нашел комнату в скромной гостинице на углу бульвара Барбес и улицы Пуле. Мой номер и в самом деле был скромным и выглядел почти по-спартански. Прежде всего в нем стоял страшный холод. Я попытался поднять температуру, но это мало что изменило. Было пять вечера, то есть было уже темно. Я сел на кровать и обхватил голову руками. Мне не хватало сына, мне не хватало жены, мне не хватало моей жизни. За одну неделю я потерял все. Несколько дней назад я жил со своей семьей в ТрайБеКа, [30] я управлял целой империей, у меня была Black Card и тридцать запросов на интервью в неделю… Сегодня вечером мне хотелось плакать, и мне предстояло встретить Новый год в одиночестве в убогом гостиничном номере.

You'll never walk alone…

Зловещая очевидность внезапно накрыла меня. Я оставил свой номер и направился к машине. Находясь за рулем, я ввел адрес в навигатор — улица Максима Горького в Олнэ-су-Буа — и позволил вести себя женскому голосу из прибора. На сиденье рядом со мной валялись французские и американские газеты, купленные в аэропорту. Французская пресса, часто игнорировавшая меня в последние годы, на этот раз исходила восторгами: «Падший Лемперер», «Лемперер отрекается от престола», «Падение Лемперера»…

Так играли средства массовой информации, и я был к этому готов. Тем не менее сегодня все это выглядело разрушительным, и я принял это по полной программе, словно удары по физиономии. Я даже не мог себе представить, как смогу прийти в норму. На что еще я был способен, кроме придумывания различных рецептов? Ни на что или почти ни на что… Потеряв Франческу, я потерял огонь, подталкивавший меня вперед, переключатель, который перебросил меня из «обычных» шеф-поваров в хозяина лучшей кухни в мире. Существовало двадцать пять трехзвездных ресторанов во Франции и почти восемьдесят в мире, но не было ни одного, где лист ожидания составлял бы целый год. Так было у меня, и я знал, что обязан этим Франческе. Потому что я держался только этим: любовью, страстью, постоянной необходимостью завоевывать ее. Я встретил Франческу в тридцать один год, но я искал ее начиная со школьных лет. Пятнадцать лет я верил, что женщина, как она, существует где-то на земле. Женщина красивая, как Кэтрин Зета-Джонс, с умом Симоны де Бовуар. Женщина, имевшая десять пар шпилек в прическе, но способная поговорить с вами о влиянии музыки Гайдна на творчество Бетховена и эффекте случайности в картинах Пьера Сулажа.

Когда Франческа куда-то входила, все взоры оборачивались в ее сторону. Женщины хотели, чтобы она стала их лучшей подругой, мужчины мечтали переспать с ней, дети по достоинству оценивали ее доброту. Это было что-то механическое, обычное, неизбежное. Мы прожили годы нашей любви в этом накале, в этом странном разделении труда: я имел известность, а она — гламурность и магнетизм. И наша любовь десять лет поддерживала во всем этом равновесие.

* * *

По трассе я добрался до Олнэ за двадцать минут и нашел место на улице Горького, недалеко от дома, где жил Кристоф Сальвейр.

— Это Джонатан, — объявил я, нажав на дверной звонок.

— Какой Джонатан?

— Джонатан Лемперер, твой двоюродный брат.

Сальвейр был сыном сестры моей матери. Мы с ним никогда не виделись, пока он не позвонил мне в Нью-Йорк три года назад. Он находился там в отпуске, и его схватили копы после драки в баре. Он никого не знал на Манхэттене и не имел при себе ни гроша. Из сострадания к члену семьи я заплатил за него и поселил у себя на две недели, пока дело не закрыли. Парень сыграл со мной в честную игру и не стал скрывать характер своей деятельности во Франции: он продавал кокс. Это заставило меня содрогнуться, но он заверил меня, что чист на территории США.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, открывая дверь.

— Мне нужно, чтобы ты помог мне, — сказал я, входя в комнату.

— Ты больной, блин. Да, была «дозаправка», но теперь я в завязке.

— Это хорошо.

— И что тебе нужно?

— Мне нужно оружие.

— Оружие?

— Ствол.

— А ты видел, на двери прямо так и написано: «Продажа оружия»? Где ты хочешь, чтобы я нашел тебе ствол?

— Сделай усилие!

Сальвейр вздохнул.

— Сейчас же Рождество, черт возьми! Все на вечеринках, и мне нужно толкнуть чудовищное количество кокаина. Приходи завтра.

— Нет, мне это нужно сегодня!

— Сегодня вечером я не могу. Мне нужно продать максимальное количество кокса в минимальные сроки.

— Вспомни, я же помог тебе, когда ты оказался в беде…

— А кто компенсирует мне упущенную выгоду?

— Скажи, сколько тебе нужно.

— Я могу тебе помочь, если ты купишь у меня шизухи на четыре тысячи евро. И добавишь три тысячи за ствол.

— Ладно, — небрежно ответил я. — Ты же не будешь против долларов, я надеюсь?

Покидая Нью-Йорк, я опустошил свой сейф, и сейчас у меня в кармане было более 10 тысяч долларов наличными.

— Дай мне час, — сказал он. — Можешь подождать меня здесь: отдыхай, паразит.

Я последовал его совету и рухнул на диван. На столе стояла початая бутылка коньяка. Я выпил большой стакан, за ним другой, а потом заснул.

Сальвейр вернулся вскоре после восьми вечера.

— Я взял то, что удалось найти. — Он протянул мне хромированный револьвер с черной рукояткой.

Оружие было небольшим, но тяжелым, с пятью патронами, и барабан был полон.

— Это «смит и вессон», модель шестьдесят, тридцать восьмого калибра.

вернуться

30

Так называют квартал на Манхэттене, в Нью-Йорке. Название является аббревиатурой от «Треугольник ниже Канал-стрит» (TRIangle BElow CAnal street). Этот треугольник ограничен Канал-стрит, Вест-стрит, Бродвеем и Веси-стрит.